Народы и личности в истории. том 3 Миронов В.Б 2001г. (стр. 16 из 173)

По воле разума – над странами, веками —

Подобно лентам белых облаков,

Подобно птицам, машущим крылами,

Плывут в бессмертие ладьи твоих стихов.^[58]

Среди монахов было немало сторонников идей просветительства и воспитания, ибо они и представляли собой самую просвещенную часть элит. Этот слой общества готовил профессионалов, связанных с научным, переводческим, литературным трудом. Так что не случайно именно в нарских храмах, где столетиями шла кропотливая работа по переписке и изучению буддийских текстов, сложились ранние школы японского буддизма (Санрон, Дздзицу, Куся, Рицу, Хоссо, Кэгон). Храмы давали тогдашним молодым умам обильную духовную пищу.

Образ просветителя описан в романе Иноуэ Ясуси «Черепичные крыши Тэмпе» (Тэмпе – время расцвета Нара, с 729 по 767 год). Проведя в Китае 30 лет, монах Гко переписал за это время громадное количество сутр. И хотя титанический труд состарил героя, лишив его не только возможных карьер и наград, но сил и здоровья, тот все же был счастлив. Он считал себя избранником небес, поскольку сумел собрать для отечества бесценные знания. «Только бы добраться до Японии! Как только я ступлю на ее землю, – говорит он, – сутры сами собой разойдутся по стране. Множество монахов будет их читать, переписывать, изучать. И учение Будды широко разнесется по земле». К сожалению, Гко не смог увидеть плодов своего труда – он погиб во время шторма на море. Удивительно яркими художественными мазками передана эта картина. Бесценные свитки, «словно дрожащие всем телом живые существа, падали в воду и исчезали на дне». В этом образе предстает как бы сама Япония – драгоценный свиток знаний, ощущающий извечную опасность быть поглощенным свирепым морем.^[59]

Однако далеко не все источники информации ожидала такая печальная участь. Письменные средства коммуникации были распространены в Японии очень широко. В России мы говорим о нахождении берестяных грамот (XI–XIII вв.), число коих исчисляется в лучшем случае сотнями, как об уникальном и замечательном явлении. Это так… Но в Японии использование для нужд письменности деревянных табличек (моккан), имевших хождение с VII в., приобрело огромный размах. На небольших островах за последние годы найдено 250 мест, где обнаружено 160 тысяч табличек, содержащих различную информацию (переписка между ведомствами, сведения о назначениях, поступлении налогов, хранении товаров). Были обнаружены и таблички с цитатами из произведений китайской классической литературы, японские стихи, календари, обеспечивавшие создание единого общегосударственного времени. Венцом этой информационной пирамиды должна была стать система образования в Японии. В такой системе прежде всего нуждалось само японское государство. Поэтому школы чиновников создаются в Японии очень рано. Историк отмечает, что первая столичная школа чиновников, в которой обучалось 450 учеников, возникла уже в 670 г., а вскоре организуется 60 провинциальных школ с числом учеников от 24 до 60 каждая (к 701 г.). Кроме этих школ функционировали школы медицины и астрологии, где проходили подготовку порядка 110 учеников. Весь же образовательный «контингент» насчитывал примерно 3 тысячи человек. Хотя с X в. государственное образование приходит в упадок и большее значение приобретает домашнее образование, заполняя нишу. В этот период здесь уже складываются некоторые черты, присущие и нынешней системе обучения (система экзаменов, усиленный тренинг и т. д.). Экзамены в школах носили регулярный характер и проводились с интервалом в 10 дней. Так что к получению знаний тут издавна привыкли относиться серьезно, хотя ученая и учительская премудрость вначале и в этой стране вознаграждалась достаточно скудно… В отношении большинства мудрецов и учителей тех времен можно было бы сказать словами одного древнего японского автора: «Ученость его обширна, однако бедность безмерна».^[60]

Одним из корифеев эпохи просвещения в Японии был знаменитый Кукай (774–835)… Считается, что его матушка происходила из семейства Ато (предположительно семейство относится к потомкам легендарного корейца Вани). Первыми познаниями в литературе, философии, поэзии ребенок обязан дяде, который стал его домашним учителем. В 18 лет он поступил в Школу чиновников (дайгаку), в которой обучалось 430 юношей. Упор в школе делался на заучивание выдержек из философских трудов китайских мыслителей. Видно, эти порядки не нравились пытливому и свободолюбивому юноше. Его биограф Синдзэй писал, что хотя тот усердно и занимался, но неустанно повторял, что «он все же изучает лишь следы людей прошлого». И далее: «Даже теперь занятия дают ему мало. Что же будет, когда он умрет и от тела ничего не останется?» В результате, так и не закончив обучения, оставил школу и устремился в горы. Он размышлял подобно неизвестному японскому поэту:

В неверном мире я страдать устал, —

В непрочном мире лишь печаль да стоны.

Уйду в теснины гор…

Пусть жизнь растает там,

Где тает снег на листьях горных кленов.^[61]

Практика путешествий и паломничества была общепринятой для Запада и Востока. Кукай примкнул к паломникам, которые, стремясь достичь путем аскетизма, молитв, медитации совершенства, именовали себя «природная мудрость» («дзи-нэнти сю»). В культах синтоизма горы занимали почетное место. Они просветляли разум, закаляли сердца и укрепляли волю. За время путешествий он и в самом деле научился многим полезным вещам. И вскоре попал в посольство, отправленное японскими правителями в Китай (804 г.). То, что он не закончил Школы, компенсировалось его знанием китайского. В Китае он поступил в ученики к Хуэй-го (Кэйка), седьмому патриарху школы Сингон. В течение нескольких месяцев китаец обучал нового ученика буддизму (как говорили тогда, бережно «переливал воду из одного сосуда в другой»). Огромное значение имело и знакомство Кукая с богатейшими культурами Китая и Индии. Он выучил санскрит, совершенствовался в каллиграфии и стихосложении, запасся грудами книг. Позже состоялась и первая попытка японцев проникнуть в Индию (861 г.).

Бумага для упражнений и каллиграфии

По возвращении домой он с позволения государя основал «школу Сингон», внеся тем самым заметный вклад в становление системы образования в Японии. Хотя в это время существовало несколько школ общеобразовательного плана (школы, учрежденные Вакэ Хиросэ и Фудзивара Фуюцугу), обучавшие детей из влиятельных семей, но именно Кукай был первым, кто основал школу для простого люда. Это учебное заведение называлось «Школой премногих искусств и разной премудрости» и сюда принимали всех, независимо от родовой принадлежности. Для учеников своей школы он составил словарь иероглифов (открытие е состоялось в 828 г.). Ученикам преподавались самые различные учения (Будды, Конфуция, Лао-цзы). Кукай любил так объяснять свой взгляд на формирование идейных воззрений его учеников: «Изысканное блюдо не пахнет чем-то одним, прекрасная мелодия не складывается из одного тона». Японская культура была многотональной:

Не в том ли смысл, чтоб Разум, умирая,

Собою наполнял сокровищницы края?!

Это подтверждает судьба другого просветителя – Сугавара Митидзанэ (845–903), род которого восходил, якобы, к божеству, рожденному от союза богини солнца Аматэрасу и повелителя бури Сусаноо. Предки, бывшие ранее глиняных дел мастерами, со временем избрали иную профессию – овладение книжной премудростью… По этому пути пойдет род Сугавара, который благодаря учености и возвысился в статусе. Дед Митидзанэ в начале IX в. организовал частную школу конфуцианских штудий, а отец стал главой школы чиновников (дай-гаку). Молодость Митидзанэ ушла на экзамены. Японцы и в настоящее время воспринимают тяжкие экзамены как нечто естественное, как восход или заход солнца. В 26 лет он сумел преодолеть самый сложный экзамен – сочинение (за полтора столетия – с конца VIII в. по 30-е годы X в. – это удалось лишь 65 ученым). То были знатоки китайских источников. Спустя шесть лет (в 32 года) он получил должность советника по словесности. Ее получали не более двух знатоков в стране (одновременно). Сугавара готовил официальные исторические хроники, преподавал в столичной Школе чиновников. Хотя многие аристократы перестали посылать детей в чиновничьи школы, предпочитая обучать их дома. Из программ стали выхолащиваться история и естественные науки, больше внимания уделялось музыке, поэзии, риторике. В IX в. прервались официальные связи Японии с Китаем (контакты с материком отсутствовали с 838 по 1401 гг.). Наступил период внутренней изоляции (5–6 вв.).

Тем не менее, формирование комбинированной культуры не прекращалось. Как отмечал культуролог Т. Ито, феодалы и богатые купцы XVI в. синтезировали культуру старой аристократии и сгунов с культурой крестьян, добавив сюда некоторые элементы иноземных культур, просачивавшихся в Японию из районов Восточной Азии. Шел процесс селекции, отбора того, что наиболее подходило японцам. Особенно были важны заимствования у Китая. Японцы говорят: «В древности ханьский народ необъятной китайской империи смотрел на Японию как на «страну-крупинку» с малочисленным «варварским» населением, расположенную где-то у восточного побережья Китая и неспособную представлять угрозу для Поднебесной. Японцы, со своей стороны, прилежно изучали китайскую культуру и, опираясь на нее, активно импровизировали. По всей видимости, японцам было нелегко постичь философские, интеллектуальные основы китайской цивилизации и скопировать их во всей полноте. Да они и не пытались добиться этого. Больше всего на свете они предпочитали селективный подход и не боялись недопониманий или искажений. И действительно, они часто неверно истолковывали заимствованное. Не подлежит ни малейшему сомнению, что нередко их ошибки были преднамеренными. Они стремились ассимилировать заимствования в собственную культуру, руководствуясь своими собственными предпочтениями. Развитие японской культуры представляло собой процесс создания разновидности заимствованной культуры и ее рафинирования. Японцы населяли маленькую островную страну и не старались воспроизвести у себя китайскую культуру во всем ее грандиозном объеме».^[62]