Народы и личности в истории. том 2 Миронов В.Б 2000г. (стр. 80 из 158)
Уже в средней школе Винкельман обратил на себя внимание учителей своими способностями и неутолимой жаждой познания. В те времена дети бедноты (его отец – мелкий ремесленник) сами зарабатывали на учебу, образовывая «курренды», т. е. хоры, бродящие по улицам и зарабатывающие себе на жизнь и учебу песнями. Родители Винкельмана уже во время его обучения оказались в городском приюте для бедных, и юноша по сути дела был вынужден содержать их. Счастье, что на его успехи в науках обратил внимание сам ректор. Он же помог ему поступить в Кельнскую гимназию в Берлине. Тогда Берлин слыл культурной провинцией (1737). О городе говорили, что изящные искусства «в нем погибают, а науки эмигрируют, в то время как место их занимают чванное невежество и грубость». Та же картина царила в Прусской академии и в Академии искусств и механических наук.
Лукас Кранах. Портрет дамы. 1564.
В Берлине Винкельман начал изучать греческие древности. Поклонником греков оказался и проректор гимназии Х. Дамм. Под его руководством Винкельман узнал не только язык Гомера, Анакреона, Софокла, но и язык своего народа. В 1738 г. он решил поступить в университет в Галле, считавшийся в то время едва ли не первым в Германии (широкой известностью пользовались также университеты в Лейпциге и Кенигсберге). В XVIII в. немцы говорили даже так: «Halam tendis, aut pietista, aut atheista reversueris» («Поедешь в Галле, вернешься или пиэтистом или атеистом»). Здесь преподавали Х.Томазиус и Х. Вольф. Его очарованность античностью была столь велика, что он даже принял решение перейти в католичество (только за обещание иезуитов поселить его в Риме). Как видим, Рим стоит «обедни»! Винкельман затем пишет и свою знаменитую работу «Мысли о подражании греческим произведениям в живописи и скульптуре» (1754). Вот что говорит он о целях и задачах искусства: «Все искусства имеют двоякую конечную цель: они должны услаждать, а вместе с тем поучать. Поэтому многие из величайших мастеров пейзажной живописи думали, что они лишь наполовину удовлетворяют требованиям своего искусства, если пейзажи их останутся без фигур. Кисть, которой работает художник, следует предварительно пропитать разумом, подобно тому как кто-то сказал про стилос Аристотеля: он оставляет для размышления больше того, чем показал глазу, и художник этого достигнет, если научится не скрывать свои мысли под аллегориями, а облекать их в аллегорическую форму. Если у него будет сюжет, избранный им самим или предложенный ему сюжет, который облечен или может быть облечен в поэтическую форму, то искусство вдохновит его и пробудит в нем тот огонь, который Прометей похитил у богов. У знатока будет над чем призадуматься, а обычный любитель научится думать». Быть может, это и есть самое важное – книга, картина, музыка, архитектура должны учить думать.[383] Так греческое искусство целиком и полностью овладело им, подтверждая тем самым слова Франца Кафки: «Искусство всегда дело всей личности».
В немецкой культуре все заметнее критические настроения. Их выразил писатель К. Виланд (1733–1813) в «Золотом зеркале» (1772), этом немецком проекте «Декларации прав человека». Ж. Жорес видел в этой книге «отблеск учения Руссо». Известен и другой роман Виланда – «История абдеритов». Если быть точным (ad unguem, лат. «до ногтей»), «Историю Агатона» К. Виланда (1767) считают первым философско-воспитательным романом. Гете по поводу книг Виланда выразился так: «Это были нравы восемнадцатого столетия, но только перенесенные в страну греков или в страну фей». Знаток античности, Виланд, подобно Винкельману, считал древнегреческую культуру важной для немецкого искусства. В «Зеркале» содержатся самые общие мысли о воспитательных нуждах общества, которым управляет некий просвещенный монарх Тифан (Иосиф II), согласующий свои поступки с велениями разума и добровольно подчиняющийся верховной власти закона. «Права на счастье» лишена большая часть людей, чей удел – услужение богачам или работа на фабриках. «Золотое зеркало» немецкой буржуазии оказывалось на поверку (по Виланду) кривым зеркалом!
Виланд немало сделал для появления того немецкого литературного языка, который впоследствии был прославлен Шиллером и Гете. Не будет большим преувеличением сказать, что Виланд совершил для Германии ту же работу, что некогда для Франции сделали Монтень с Лабрюйером. Виланд писал: «мои излюбленные характеры – Сократ и Арлекин». Жизнь дала ему богатый материал, ибо он служил в магистрате г. Бибераха. Там у него не было ни друзей, ни библиотеки. А это для пишущего и думающего человека – истинная трагедия. Профессорство в Эрфуртском университете также не радовало. Виланд не нашел в студентах отклика: «Что за люди, что за умы, какие нравы, какое невежество, отсутствие мысли и сердца, и вкуса! И мне надлежит образовывать из них людей, из этих людишек!»
В конце XVIII в. в области социальной и политической мысли Германия являла собой, говоря словами Гете, «рухлядью заваленный чулан»… Энгельс же характеризовал ее структуры этого периода как «разлагающийся труп отживших учреждений». Однако в области культуры намечались перемены. В «Истории абдеритов» (вымышленном государстве) Виланд едко высмеивал нравы современного ему немецкого общества. Позже он скажет: «Абдера везде… и все мы в какой-то степени дома в Абдере». В романе даны гротескные фигуры членов абдерского совета (сената), которые никогда не прислушивались ни к чьим разумным доводам, но «присоединялись к тому, кто дольше и громче кричал, или же к тому, чью партию они поддерживали». Во всем великолепии показан и славный институт советников архонта («множество толстых советников», одновременно потирающих «свои пустые лбы»). Хорош и правитель-архонт, что «ни одной книги не прочел за всю свою жизнь». Вопросами исключительной государственной важности заняты многие академики: им было поручено «скорейшим образом воспрепятствовать чрезмерному размножению лягушек». Главная заповедь академиков – «не касаться щекотливых вопросов», что повредило бы их положению. Эти мастера, охочие wasser im morser stoben (толочь воду в ступе), есть всюду. Они-то и вызывали его неприятие. Виланда в Германии называли «немецким Вольтером».[384]
В области педагогики в Германии заметное место занимали Базедов (1723–1790), Кампе (1746–1818), Мезер (1720–1794), названный «немецким Франклином» и другие. С именами Кампе и Базедова связывают систему образования, основанную на религии, морали, наглядности методов преподавания. Базедов внедрял ее в основанном им учебном заведении – «Филантропиуме» (1774), который затем возглавил Кампе. Правила «Школы филантропии для учителей и учеников»: никаких линеек, никаких наказаний, царство дружбы и благожелательности, радостный труд, обучение путем игры, занятия, приносящие удовольствие и т. д. Отношение к новой системе было неоднозначным. Ф. Клопшток и О. Мирабо решительно ее одобряли, видя в ней живительный свет. С другой стороны, И. Гердер называл Базедова не иначе как «слепым Геростратом». Г. Форстер отозвался о Кампе столь же резко: «Удивительно, если с такими воспитателями в Германии еще останутся настоящие люди». В этой критике безусловно есть доля весьма обоснованного скептицизма по отношению к ценностям той прагматической буржуазии, что шли на смену феодальным установкам.[385]
Таковой предстает Германия второй половины XVIII в. Вот как оценивал состояние ума и культуры в немецких землях Ф. Энгельс: «Признаки жизни только в двух областях: в военном искусстве и, с другой стороны, – в литературе, философии и добросовестном, объективном научном исследовании. В то время как во Франции уже в XVIII веке преобладают политические писатели первого ранга, – в Германии все сводится к бегству из действительности в идеальные сферы. Идея «Человека» и развитие языка; в 1700 г. – еще варварство, 1750 г. – Лессинг и Кант, а вскоре затем – Гете, Шиллер, Виланд, Гердер; Глюк, Гендель, Моцарт».[386]
Готхольд Лессинг (1729–1781) – основоположник немецкой классической литературы, одна из главных фигур немецкого Просвещения. Его перу принадлежат: первая «мещанская» драма «Мисс Сара Сампсон» (1755), драма «Натан Мудрый» (1799), «Лаокоон» (1766). Он окончил одно из лучших немецких учебных заведений (в Мейссене). Учителя оценили его ум как «предрасположенный к живому восприятию и усвоению любой области знаний». Юноша подавал блестящие надежды и родители ожидали увидеть его профессором или пастором. Вскоре он поступил в университет Лейпцига, привезя с собой наброски комедии «Молодой ученый». Однако изучение классических древностей и философии не смогло вполне удовлетворить пылкую молодую натуру будущего литератора. Ей нужны любовь и страсти.