Народы и личности в истории. том 2 Миронов В.Б 2000г. (стр. 78 из 158)
Его сын Фридрих II (1712–1786) был флейтистом и поэтом. Он ненавидел отца «как злейшего врага». И, согласимся, было за что… Фридрих-Вильгельм не жалел сил, чтобы сделать жизнь наследного принца сущей каторгой. Он запрещал сыну и дочери чтение свободной литературы, занятия музыкой, запрещал даже видеться с матерью-королевой. Обнаружив однажды потайные полки с книгами, французскими кафтанами, нотами и халатами, этот самодур в ярости побросал все это в огонь. Французов он считал безбожниками и старался оградить сына от влияния их культуры. Юношу обложили шпионами, которые следили буквально за каждым его шагом. Однажды он застал сына в лавке книгопродавца Шпенера за изучением рисунков по искусству и «Исторического лексикона». Король рассвирепел, чуть было не устроил всеобщего погрома и заявил: «Все эти печатные глупости не должны занимать принца. Есть вещи гораздо более полезные для изучения – например, рекрутская школа и боевые порядки». Издателю же прямо было сказано, что, пока король жив, тот не получит разрешения печатать в Пруссии злостное французское чтиво. Принц после ухода Фридриха-Вильгельма ответил тому: «Ты получишь это позволение, когда Бог пошлет мне счастье лишиться отца». Юношу оскорбляли и унижали, как только возможно. Заставляли нести все тяготы капральской службы. При этом садист-папаша частенько подтрунивал над сыном в таком духе: «Если бы со мной так обходился мой отец, я давно бы убежал из Пруссии. Но для этого нужны твердость духа и сила воли, которой в моем наследнике нет». В итоге сын не выдержал всех этих иезуитских пыток и написал к английскому королю, прося дать ему при дворе приют и защиту. Однако попытка побега через Францию провалилась и принца схватили. Арестовали и казнили одного из его друзей – поручика Катте. Эта же участь ждала сына. Против казни принца воспротивилась вся Европа, да и собственная знать Пруссии. В итоге сын, будущий Фридрих Великий, сохранил голову, вместе с ненавистью к папаше.[375]
Впоследствии его назовут «эпикурейцем на троне». Он и в самом деле тянулся ко всему разумному и талантливому. Его посещал Вольтер. Здесь нашел прибежище гонимый Ламетри, обрели пристанище многие ученые века Просвещения. Он был невысокого мнения о европейских монархах (клеймя их как «жестоких тиранов»), а Александра Македонского так и просто считал разбойником. Фридрих преклонялся перед французской культурой (его воспитатала француженка). Гостивший у него Вольтер, обожавший распространять гадости о собеседниках, чьим покровительством он к тому же пользовался, скажет о дворе Фридриха II: «Здесь по-немецки говорят только с лакеями и лошадьми». При нем половину мест в Берлинской академии наук и словесности заняли выходцы из Франции и Швейцарии.
И все-таки было бы ошибкой связывать ход Немецкого Просвещения лишь с покровительством королей и властителей. Как правило, их резиденции не всегда были культурными центрами страны. Таковыми были не Потсдам, а Берлин, не Дрезден, а Лейпциг (Штутгарт, Тюбинген, Геттинген, Гамбург). Достижения немецкой литературы нелепо увязывать с Фридрихом II. Немецкое Просвещение развивалось «вне сферы интересов государей, хотя и на их глазах». Правда, король Пруссии удачно сочетал литературно-музыкальные и военные способности. Он с лихвой сумел восполнить ратные томления своего батюшки, провоевав 28 лет подряд. Полки его, словно стальные смерчи, носились над полями сражений, повергая в трепет австрийцев и французов. Его батальоны вели огонь с немыслимой прежде скорострельностью (стрелок делал 6 выстрелов в минуту). Военно-тактические приемы Фридриха II до сих пор изучают в военных академиях всего мира. В одном из стихотворений этого талантливейшего полководца-поэта было сказано (очень верно и очень ко времени):
Чтобы государство не теряло своей славы,
И на лоне мира должно
Заниматься суровой военной наукой.
Колоссальные усилия по обустройству державы и прусской армии требовали огромных затрат (ему принадлежат слова: «Земной шар не крепче покоится на плечах Атласа, как Пруссия на своей армии»). Заметим, что он бросил на эти цели как государственную казну, так и собственное состояние (что совершенно немыслимо для наших правителей). Из казначейства на это ушло 6 миллионов талеров. Пруссия ввела и поземельный побор, давший еще полтора миллиона талеров. Вся серебряная утварь из дворца Фридриха (канделябры, люстры, камины, столы, духовые инструменты) была обращена в деньги. Глубокой ночью 12 гайдуков тайно переносили это в коробках и тюках в лодки, отправляя на монетный двор.
Его дипломатические усилия направлены на то, чтобы установить если не дружеские, то лояльные отношения с Россией. В те времена Россия в своей внешней политике стремилась опереться на «морские державы» (Великобританию с Голландией), господствовашие на море, в чем крайне нуждался неокрепший еще торговый и военный флот России. Несмотря на попытки прусского короля склонить русских на свою сторону, те устами канцлера А. П. Бестужева-Рюмина заявили, что видят во Фридрихе II соседа, что «всех опаснее» и что его «натуральным неприятелем России почитать должно». Мы первыми пошли и на разрыв. Психологически это можно объяснить недоброй памятью, сохранившейся в умах и сердцах нашего народа («подвиги псов-рыцарей»). Однако и надежды на то, что англичане будут надежными союзниками России, не оправдались. Все, чего желали тогда хладнокровные, хитрые и циничные британцы, так это заполучить в 1755 г. в распоряжение короля Георга II 60-тысячный русский корпус, который мог бы помочь им в соперничестве с французами.[376]
В то же время и политика прусского короля была захватнической. Страна вела постоянные войны и несла страшные потери. В итоге войн Пруссии со странами Европы (население Пруссии составляло 6 млн., у противников – 100 млн.) полмиллиона пруссаков были убиты, ранены, попали в плен. Однако при этом территория Пруссии в результате его правления почти удвоилась. Иные скажут: «Побед без жертв не бывает»… Столь внушительные горы трупов дают современникам «все основания» назвать его «Фридрихом Великим». Хотя совершенно ясно, что даже захват богатой Силезии не стоил столь чудовищных жертв. Однако политика завоеваний и господства была определяющей среди мировых держав в то время.
После сокрушительного поражения Пруссии, нанесенного ей русскими и австрийскими войска, союзники вошли в Берлин. Фридрих удалился в Сан-Суси («Без забот»), где в загородной резиденции посвятил себя музыке, искусству, литературе (у него была прекрасная библиотека). Здесь им написана 36-томная история церкви, а одна из его мелодий на протяжении 50 лет была гимном Испании. В самом деле, лучше бы, если б «Старый Фриц» писал обычную музыку, а не предавался музыке сражений. Так он провел оставшиеся 20 лет жизни и ушел в иной мир с мрачным пророчеством: «Государство придет к полному разорению».
И все же его не случайно называют «Великим»… При его правлении стал наблюдаться рост торговли, обозначился расцвет промышленного и мануфактурного быта, улучшилось состояние дорог и водных сообщений. Науки и художества, отмечает Ф. Кони, убитые в Пруссии суровым царствованием Фридриха-Вильгельма, стали процветать… Со всех концов просвещенного мира сюда устремляются известнейшие ученые, литераторы, артисты. Король установил значительные денежные премии, дабы поощрить к труду и состязанию членов академии. Люди науки заняли самые почетные места в его королевстве. Умственный труд стал цениться тут чрезвычайно высоко и почитался как дело особой государственной важности. Вспомним, что Шопенгауэр выделял три вида аристократии: 1) по рождению и по чину; 2) денежную аристократию; 3) аристократию ума. Последних он считал наивысшей. Так, вот Фридрих Великий умел, как никто иной, воздать должное последней. Когда во время одного из празднеств, на которое был приглашен и Вольтер, гофмаршал предложил тому занять место рядом с министрами и генералами, король попросил Вольтера занять еще более высокое место, рядом с владетельными князьями и наследниками («царское место»). При этом он во всеуслышание заметил: «Выдающиеся умы стоят наравне с государями».[377]
Он делал все возможное, чтобы улучшить положение народа. Фридрих издал указ, запрещавший помещикам присоединение крестьянских земель к так называемым фольварочным землям. Он заявлял: «Я не хочу, чтобы с моих подданных в провинциях сдирали кожу по произволу» (1764). Процесс обезземеливания крестьян тут не приобретал столь катастрофических масштабов, как в других странах. Те охотнее подчинялись королю, чем помещикам.
Фридрих II, король Пруссии (1712–1786)
Решительно он повел себя и в отношении чиновничества… В адрес генерал-директории им направлено строгое распоряжение, в котором было сказано: «До меня доходят частые слухи, что многие из подданных моих приносят самые горькие жалобы на бесконечные прижимки от чиновников, что они ими разорены вконец и часто приведены в такое положение, что не только должны отказаться от своей собственности, но даже бежать из отчизны. Притом эти люди тем несчастнее, что на все свои законные жалобы не находят суда и помощи в высших инстанциях, потому что кригскамера и палата уделов поставили себе за правило не исправлять, а защищать своих подчиненных. Я нисколько не расположен терпеть такое бесчинство и, хотя не хочу на первый случай лишать чиновников законных выгод купленных ими мест, но в то же время не дозволю им различными изворотами и под самыми бессовестными предлогами высасывать кровь моих подданных, не допущу, чтобы они доводили до нищеты, присваивали себе их достояние и даже изгоняли из родины. Посему повелеваю: генерал-директории впредь не смотреть вскользь на жалобы подданных, подаваемые на чиновников…, а виновных чиновников, несмотря на их звания, значение и место, тотчас бы отрешали от службы». Мудрый приказ, который, конечно, не мог остановить всех злодеяний. Остерегался он выбирать неспособных министров «в качестве орудия своей воли».