Народы и личности в истории. том 2 Миронов В.Б 2000г. (стр. 64 из 158)

Писатели и поэты Европы, еще вчера настороженно взиравшие на научный прогресс (известный английский историк и критик Т. Маколей даже утверждал, что «с расцветом цивилизации приходит в упадок поэзия»), ныне уже открыто и довольно шумно славят его, видя торжество цивилизации в постоянных открытиях человеческого разума… Э. Золя заявит: «Ветер дует в паруса науки». Он же в нашумевшем романе «Творчество» (где весьма резко критиковал импрессионистов) устами одного из героев убежденно говорит: «Сейчас есть только один источник, их которого должны черпать все – и романисты, и поэты, этот единственный источник – наука»… Ги де Мопассан напишет: «Утверждается аристократия иного порядка, которая, по всеобщему признанию, только что одержала победу на Всемирной выставке; это аристократия науки, или, вернее, аристократия научной промышленности».

В свою очередь, научно-технический прогресс служит стимулятором идей, подталкивая воображение писателей, ученых, мыслителей. Если в романах Ж. Верна многие его выдумки питались вчерашними достижениями «старой науки», то писателем нового склада стал Г. Уэллс (1866–1946). В отношении его книг Жюль Верн говорил, что они «очень занятны», хотя при этом признавал, что оба они идут разными путями. Классик фантастического романа утверждал, что в романах Уэллса «нет настоящей научной основы» (1903). Английский журналист Р. Шерард так отразил эти «разночтения»: «Он (Уэллс) выдумывает, я пользуюсь данными физики. Я отправляюсь на Луну в снаряде, которым выстрелили из пушки… Он летит на Марс на воздушном корабле, сделанном из металла, неподвластного закону притяжения. «Занятно у него получается! – воскликнул мосье Жюль Верн, развеселившись. – Пусть покажет мне этот металл! Пусть его изготовит!»» Дело тут не в специфических особенностях воображения англичан. Наука уходила вперед… Перед ней вставали иные потребности и задачи. Возникли и новые возможности научно-технического прогресса. Так, к примеру, физик-атомщик Фредерик Содди в своей книге «Интерпретация радия» (1908) уже говорит о «возможностях совершенно новой цивилизации», возникающей с открытием ядерной энергии. Довольно образно он пишет: «Сегодня мы находимся в том же положении, что и первобытный человек, открывший энергию огня»… Уэллс тонко улавливал эти временные моменты… Так, в романе «Освобожденный мир» он с большой тревогой изображает Европу 50-х гг. XX в., опустошенную ядерной войной. Напомним, что в 1844 г. появилась и книга Ч. Хинтона «Что такое четвертое измерение». В известном смысле книга Уэллса «Машина времени»(1895) предвосхитила и частную теорию относительности, созданную в 1905 г.^[300]

Если ранее народы старались выйти на новые рубежи бытия с помощью, как тогда казалось, абсолютно надежых и действенных инструментов развития (политика, экономика, техника, наука), то вскоре в умах иных мыслителей появляются известные сомнения и колебания при определении целей и задач современной цивилизации. Знание ищет ответы на наиболее трудные «головоломки», связанные как с устроением социального порядка, так и с возможностями индивида. В то же время вопросы культуры все очевиднее напрямую зависят от уровня общественного развития, что опять же во многом определяется состоянием экономик, науки и образования в странах. Французский философ, историк и теоретик культуры Мишель Фуко (1926–1984) писал: «Таким образом, вновь сталкиваясь с конечным человеческим бытием в самом вопрошании о первоначале, современная мысль замыкает тот обширный четырехугольник, который она начала чертить в тот момент, когда в конце XVIII века была опрокинута вся западная эпистема (ред. – «знание», «эпистемология» – теория познания): связь позитивностей с конечностью человеческого бытия, удвоение эмпирического в трансцендентальном, постоянное отнесение cogito к немыслимому, отступление и возврат первоначала определяют для нас способ бытия человека. Именно в анализе этого способа бытия, а не в анализе представления рефлексия начиная с XIX века стремится философски обосновать возможность знания. Ум вгрызается в эту новую квадратуру круга».^[301] Истинная «квадратура круга» заключается, по-моему, в столкновении низших умов человеческих, имевших в древности численный эквивалент 666 (знак Антихриста), и высшего ума, выраженного другим священным и секретным числом – 888 (знак Иисуса), проявляющегося в разных обликах (в том числе, всадника на белом коне, называемого «Верный и Истинный»).^[302]

Стоит бегло обозреть часть истории науки, как становится понятным, что вышеназванные начала находятся в постоянном, непрекращающемся противоборстве. Силы зла, что ютятся, словно змеи или ядовитые тарантулы, в расщелинах власти и пустынях невежества толпы, не упускают случая преследовать и казнить великие умы. Боясь света и разума, они руководствуются кличем Кальвина: «Лучше невежество верующего, чем дерзость мудрствующего» или «Лучше осудить невиновного, чем оставить безнаказанным виновного.» Жестокость пронизала всю историю. Напомним, что протестант Кальвин, следуя закону «Консистории», что написан «кровью и огнем», сжёг Мигуэля Сервета (1509–1553), образованнейшего человека того времени, занимавшегося врачебной практикой и читавшего лекции по географии, астрономии и математике в Париже. Всё в той же «свободной Швейцарии» был подвергнут остракизму профессорской братии великий Парацельс (1493–1541), что взывал к всеобщему братству и распространял брошюры против сильных мира сего и схоластов («профессора-схоласты высиживают свои толстые, никому не нужные труды»). Можно понять, что в отношении светочей разума низкий и тупой ум всегда испытывает дикую ненависть или полнейшее равнодушие. Но они еще и судят, сажают в тюрьмы, убивают, сжигают, преследуют, травят, гонят, лишают средств к существованию, делают все, чтобы забыть гения. Сервета и Бруно сожгли, Рамуса убили, Пристли отравили, Спинозу прокляли, Парацельса изгнали.^[303]

В новые времена положение инженеров и ученых тоже далеко не безоблачно. Их, правда, уже не казнят, не сжигают на кострах, однако сколько бед, разочарований, горестей, отчаяния, трагедий видим мы, к примеру, на пути создателей паровой машины, пароходов, подводных лодок и т. д. Потребовались усилия целых поколений инженеров-механиков, чтобы мы нынче могли спокойно и с комфортом путешествовать по земле, воздуху, морям, океанам. Приведем лишь некоторые примеры этой одиссеи…Одним из первых назовем француза Дениса Папина (1647-?), изучавшего в Париже медицину, но затем отдавшего жизнь точным наукам и прикладной механике. Первое его исследование носило название «Новый опыт над безвоздушным пространством». На него обратила внимание Академия наук, недавно созданная Кольбером. Ему покровительствовали Гюйгенс и Роберт Бойль, основатель Лондонского Королевского Общества. Три года Папин работал в Англии, путешествовал, возвращался.

Горас Верс ищет смерти в собственном открытии.

Здесь он и изобрел первую машину, которая привела его к открытию – применению пара в качестве механического двигателя… После целого ряда усовершенствований он издал во Франфурте маленькую книжку под заглавием «Новый способ поднимать воду силою огня» (1707). Как он сам говорил в одном из писем, в его планы входило снабдить судно таким механизмом, который бы позволил при помощи огня одному или двум рабочим вести его «с большей быстротой, чем это могли бы сделать несколько сот гребцов». Изобретатель решает пуститься в плавание на таком судне вместе со своим семейством. Однако президент Мюнхенского округа отказал ему в пропуске (несмотря даже на просьбу великого Лейбница). Тем не менее, Папин решил пуститься в плавание на свой страх и риск, без «соизволения».

Путешествие по реке закончилось успешно и он прибыл в Лоху. Тут же собралась огромная толпа. Президент другого округа пожелал узнать, каким образом маленькая машина смогла заставить корабль двигаться без мачт и парусов. На следующий день толпа судохозяев, смертельно напуганная перспективой конкуренции нового типа кораблей, угрожает ему захватить чудо-корабль и продать его с публичного торга по частям (как металлолом). Собственники-судовщики натравили толпу рабочих и жителей предместий Лоха. Невежественные люмпены, коим абсолютно наплевать на прогресс техники и науки (а заодно впридачу и на всех изобретателей), со свирепостью дикаря набросились на пароход и разломали его. «Так совершился этот возмутительный факт варварского разрушения, – пишет Г. Тиссандье, – который, отодвинув на целое столетие применение пара к водяному сообщению, быть может, изменил судьбы народов!» Конечно, идеи Папина не могли погибнуть. В 1784 г. американский строитель Дж. Фич показал Вашингтону модель судна, которое приводилось в движение паром. Во время одного из испытаний пассажирами судна были Вашингтон, Франклин, члены конгресса. Пароход мог двигаться и против течения со скоростью 5,5 миль в час. Успех был полный. Изобретателю были выделены небольшие деньги американским правительством и построен паровой гальот, покрывший расстояние между Филадельфией и Трентоном (6–7 верст). Однако до того, чтобы «переплыть Атлантический океан», был ещё очень долгий путь. К тому же практичные янки сочли, что с финансовой точки зрения предприятие не может принести немедленной и большой прибыли. Вскоре Фича все бросили.