Народы и личности в истории. том 2 Миронов В.Б 2000г. (стр. 63 из 158)

Акцент статьи абсолютно ясен… Ее цель – убедить французскую буржуазию в необходимости поддержать науку не в силу какого-то там патриотизма, а ради выгодности таких капиталовложений. Поэтому Лафарг делает акцент именно на прибыльность от внедрения науки и выводит заключение: «Но современная промышленность не терпит такого скряжничества; ей нужно производить все новое и новое; научные применения множатся с чрезвычайной быстротой и ставят задачи, которые не могут быть разрешены иначе, как путем лабораторных исследований. Если промышленники Германии и других стран платят ученым и сооружают лаборатории, то делают они это не из любви к науке, но из алчности к наживе».^[295]

В положении стран были свои нюансы, своя специфика… Англия достигла феноменальных успехов при островной экономике, лишенной богатых природных ресурсов! А. Тойнби подчеркивал, что обстоятельства, касающиеся внутренней истории Англии, сделавшие ее индустриальной страной, являются специфически английскими. Однако полагаю, что разум английской буржуазии частью не мешает позаимствовать и нашей элите.^[296] Хотя вряд ли для нас приемлем тот путь, которым британская внутренняя и внешняя политика обеспечивала интересы крупных собственников-англичан. И все-таки подобная идеология капиталистического прогресса, по крайней мере, хотя бы понятна. Их капитал, по пословице, предпочитал to shake the pagoda tree («трясти дерево у пагоды»), богател за счет колонизаторства в Индии, а не вытрясал душу у своего собственного народа, как это делают «реформаторы» в России, оставляя народ без элементарных средств к существованию, ставя людей труда на грань нищеты, голодной смерти. Такого оголтелого и беспардонного «капитализма», что демонстрирует российская младобандитская (и контрреволюционная) буржуазия, свет еще не видывал!

Нам представляются знаменательными уроки, преподанные миру европейской буржуазией. Капитал лишь тогда имеет право на жизнь, когда он является носителем культуры, а не варварства, когда он активно укрепляет её бастионы (науку, технику, образование, медицину, культуру). Флобер с иронией писал о торжествах по поводу столетия Вольтера, коих устроителем и распорядителем был шоколадный фабрикант Менье (1878). Его ирония не вполне уместна. Во-первых, мы помним фразу Вольтера: «Я не знаю, однако, кто полезнее государству: напудренный сеньор, знающий с точностью, в котором часу ложится и в котором встает король, или негоциант, который обогащает свою страну, посылает из своего кабинета приказы в Сурат и Каир и содействует счастью всего мира» (хотя «счастье всего мира» это уж чересчур). Во-вторых, глядя на хамско-пренебрежительное отношение к культуре, науке, технике, образованию иных отечественных нуворишей, невольно завидую странам Европы. Было бы неплохо, если бы мы так же развивали свою страну, культуру и промышленность.

Джамболанья. Меркурий.1580.

Правду этих слов наиболее остро ощущали ученые и врачи, посвятившие себя задаче сохранения жизни и здоровья человека. Казалось, ещё недавно медицина представляла собой (за редким исключением) сборище шарлатанов подобных тем, что встречаются в комедиях Мольера. Иные ощущали себя в положении бедного господина де Пурсоньяка, которого врачи намеревались залечить при полном его здравии. Они предлагали ему вскрыть «лобную вену с широким отверстием в оной», «опорожнить его внутренности», сделать «нечетное число кровопусканий», надеть на лоб повязку с солью, развлечь больного приятною беседою, пением, танцами, выбелив стены его комнаты, дабы рассеять мрачные мысли. С течением времени ситуация меняется… Появились действительно грамотные и опытные врачи, практики и экспериментаторы, продолжатели дела великих врачей древности. Первым в их ряду следовало бы назвать А. Левенгука (1623–1723), натуралиста, понявшего суровый закон природы: «Жизнь существует за счет жизни»… Он, правда, никого так-таки и не выучил, говоря, что если бы «я стал учить одного, мне пришлось бы учить и других». Это означало бы рабство, а «я хочу оставаться свободным человеком»… Рядом высится грандиозная фигура Луи Пастера (1822–1895), основоположника современной микробиологии и иммунологии.

Использование газа. 1892.

Это была чрезвычайно яркая и одаренная натура. В детстве он очень неплохо рисовал (эти рисунки юноши приводили близких в восторг, сверстники звали его «художником»). Отец, наполеоновский солдат и кожевник, мечтал увидеть сына учителем. С момента пребывания в коллеже страсть учить мальчишек была у Луи в крови. Хотя в коллеже по химии он получал только «удовлетворительно», именно этот предмет увлечет его, станет призванием на всю жизнь. Слушая лекции известного химика Дюма, Пастер, по его же словам, и «заразился» энтузиазмом настоящего ученого. Затем последуют годы в старейшей Нормальной школе (Grande Ecole Normale de Paris), куда он был принят 4-ым по конкурсному списку. В 1847 г. он защитил целых две докторских диссертации (по химии и физике), посвятив их родителям. Это открыло ему путь к званию профессора (в Страсбурге и Лилле). Главной страстью ученого были лабораторные изыскания. Работал он увлеченно (не зря химик Балар ходил к министру просвещения, упрашивая его закрепить ученого за своей лабораторией). Позже Пастер так говорил о своих изысканиях рацемической кислоты: «Никогда ни за каким сокровищем, ни за какой обожаемой красоткой не гонялись с такой горячностью по всему свету». Свою громкую известность он приобрел, изобретя способ пастеризации вин и тем самым доказав Франции и миру не только научную, но и коммерческую пользу от науки.

Микробы Пастера стали в то время столь же популярны, как сыры и вина. Хотя ничуть не меньшими были его заслуги в медицине. Пастеровские прививки (вакцины от бешенства) спасли жизнь многим (первым был 9-летний Ж. Мейстер). Он фактически как бы пересоздавал многие науки, работая на их стыке. Не случайно за право и честь вручить ему звание член-корреспондента Академии вели спор физики и химики. О его заслугах в области медицины один из тогдашних авторитетов (Бруардель) говорил: «Колоссальная революция в самих основах врачебной науки за тридцать веков ее существования произведена человеком, чуждым врачебной профессии – Пастером». Стоит сказать и о гражданской позиции ученого. В наше время иные ученые меняют убеждения с легкостью, как и родину. Пастер же достоин восхищения. И дело не в формальном отнесении к лагерю патриотов. Хотя даже в импульсивных жестах порой проглядывает личность (во время революции 1848 г. ученый, увидя вывеску некоего общества с громким названием «Алтарь отечества», не задумываясь, пожертвовал туда все свои сбережения – 150 франков). Гораздо существеннее то, что он принес на алтарь отечества свой огромнейший талант. Пастер часто любил повторять: «Я всегда соединял мысль о величии науки с величием родины». Ныне же иные маститые мэтры полагают, что два эти понятия вполне могут существовать раздельно. Они заблуждаются.^[297]

Он пылко обращался к правителям со словами: «Я умоляю вас, уделяйте больше внимания священным убежищам, именуемым лабораториями! Требуйте, чтобы их было больше и чтобы они были лучше оборудованы! Ведь это храмы нашего будущего, нашего богатства и благосостояния». Да и сам он отдавал большую часть своих заработков и премий на эти цели. В частности, он занялся изучением болезней вина, чтобы восстановить погибающую винную промышленность. Затем он помог и уксусной промышленности страны. Французские промышленники, понимавшие толк в бизнесе, быстро ухватили суть идеи Пастера о том, что маленькие микробы смогут принести им «своей работой миллионы франков прибыли». И отметили труд ученого. В XIX в. эту истину понимали лучше, нежели в иных странах в конце XX в. Пастер предсказал: «Человек добьется того, что все заразные болезни исчезнут с лица земли». Все, кроме человеческой глупости! Одним словом о нем можно сказать словами Тимирязева: «Это был гений, само воплощение экспериментального метода».

Луи Пастер в лаборатории.

Таковые гении тогда появлялись повсюду. Немец Р. Кох (1843–1910) откроет возбудителя туберкулеза («палочка Коха»). П. Эрлих (1854–1915), выдающийся немецкий врач и исследователь в медицинской биологии, химии и терапии, создаст свои удивительные «магические пули» (из мышьяка «гениальный алхимик» создал лекарство от сифилиса). Вскоре он станет директором института сыворотки в Пруссии. Затем он переехал во Франкфурт-на-Майне, где расположены мощные химические фабрики. Там жили богатые евреи, финансировавшие науку… Одержимый многими идеями, ученый точно определил четыре требования научного прогресса как четыре больших «G»: Geld – деньги, Geduld – терпение, Geschick – ловкость, Gluck – удача. Так как учиться в свое время ему было некогда, Эрлих почти все свои знания и идеи черпал из книг. Вот что пишет Поль де Крюи в книге «Охотники за микробами»: «Вся его жизнь протекала среди научной литературы; он выписывал химические журналы на всех известных ему языках и несколько – на неизвестных. Его лаборатория настолько была завалена книгами, что, когда входил посетитель и Эрлих говорил ему: «Садитесь, прошу вас!», то садиться было некуда. Из всех карманов его пиджака – если только он не забывал его надеть – торчали журналы, а приносившая ему утром кофе горничная спотыкалась и падала на невероятные горы книг, наполнявших его спальню. Из-за своей страсти к книгам и дорогим сигарам Эрлих всегда был в нужде. Мыши устраивали себе уютные гнезда в огромных кучах книг и в старом диване, стоявшем в его кабинете». Знаменитый препарат «606» (сальварсан), ставший смертельным для бледной спирохеты, возбудителя «веселой болезни», принес бацилле гибель, а его создателю – славу «охотника за микробами».^[298] То были, совершенно бесспорно, люди огромного трудолюбия, долга и высочайшего мужества. Немецкий гигиенист из Мюнхена М. Петтенкофер, отвечавший за систему здравоохранения города, во имя науки и в опытных целях (1892 г.) выпил на глазах у всех холерный вибрион. Его примеру последовали российские ученые И. Мечников и Н. Гамалея. В историю борьбы с малярией вписали свои имена шотландец П. Менсон, англичанин Р. Росс и итальянец Дж. Грасси. Число ученых и врачей, отважно сражавшихся с болезнями в различных странах, было огромно.^[299]