Народы и личности в истории. том 2 Миронов В.Б 2000г. (стр. 60 из 158)
Культура и наука придали шарм европейцам. Им уже недостаточно благополучия и покоя. Всем предыдущим развитием они приучены к софизмам, к игре ума, к книгам, к работе воображения. Когда-то они, подобно флоберовскому Сенекалю, изучали Мабли, Морелли, Фурье, Сен-Симона, Конта, Кабе, Луи Блана, труды гуманистов, властителей дум. Разбойная жизнь извратила их нравы. Вспомним гротескный характер «добродетельной демократии» у Флобера в «Воспитании чувств». Там герой романа (Сенекаль) в мыслях создал «своего рода американскую Лакедемонию, где личность существовала бы лишь для того, чтобы служить обществу более всемогущему, более самодержавному, непогрешимому и божественному, чем какие-нибудь далай-ламы и Навуходоносоры». Герой рассуждал как математик и верил в божественную идею как инквизитор. Современый европеец все делает наоборот: он создал уже не в мыслях, а в реалиях, в Европе, образец чудовищного американского левиафана, и ныне верит лишь во всесильную мощь оружия и денег, а поступает как палач и инквизитор.[277]
Наука выступает в качестве едва ли не главной героини романа Г. Флобера «Искушение святого Антония» (1874). В художественной форме тут представлен апофеоз наук, выведена монументальная фигура Илариона, воплощающего Знание. Позже Мопассан охарактеризует это произведение, как самое мощное усилие, когда-либо предпринятое писателем в области научной популяризации. На страницах романа пустыннику Антонию явлются, искушая его, не только обнаженные женщины и пышные явства, но все доктрины, верования и суеверия, среди которых когда-либо блуждал человеческий ум… Мечтатели, священники, философы, политики, банкиры пытаются соблазнить «святого Антония», но тщетно, ибо у него всегда был свой идеал, которому он и остался верен – идеал умудренного жизнью человека.
Интересен замысел книги «Бувар и Пекюше». Ее герои пытаются сдвинуть воз фундаментальных и гуманитарных наук. Флобер так сказал об этой книге: «Критическая энциклопедия в форме фарса». Купив ферму, два буржуа решили уединиться от мира, погружаясь в изучение наук, в производство опытов, стремясь охватить все отрасли знаний. Главное в книге – острая критика научных систем, опровергающих и разрушающих друг друга. Выясняется, что «путеводная нить наук» никуда не ведет, поскольку все доктрины не могут выдержать столкновения с жизнью. Вавилонская башня науки рушится… В словах Бувара содержится смелая догадка: «Наука построена на основании данных, добытых в одном из уголков мира. Быть может, она не соответствует остальной части мира, неизмеримо большей, нам неведомой и нам недоступной». Вопрос будущего человечества всерьез занимал воображение Флобера. Будучи идеей фикс, он будоражил его долгие годы («полжизни обдумывал замысел»): «Нужно быть сумасшедшим, чтобы засесть за такую книгу». Труд Флобера стал величественным «надгробным памятником» всем известным и неизвестным труженикам от науки и образования, утопистам и мечтателям. В каком-то смысле он предвосхитил усилия и иных авторов, не убоявшихся работы с «устрашающим тиглем» различных наук во имя прогресса.[278]
Деятельность Жюля Верна (1828–1905) в истории популяризации науки стоит отдельной главой. За свою долгую жизнь он опубликовал свыше 65 научно-фантастических, приключенческих, географических романов, повестей и рассказов… Будучи постоянным автором «Журнала воспитания и развлечений», расчитанного на широкий круг юных читателей, он выразит душу юношества второй половины XIX века. Кто-то представлял себя юным капитаном Грантом, кто-то – таинственным и отважным Немо, кто-то – Мишелем Арданом, первым космонавтом, кто-то – добродушным профессором Паганелем. Все они были неутомимыми «капитанами», дерзновеными первопроходцами, мужественными «рыцарями науки». Трудно себе представить более притягательные и волнующие образы того времени!
Спросим себя: «Что лежало в основе феноменального успеха Ж. Верна? Может он просто угадал вектор времени?» За его популярностью сокрыт долгий и тяжелый труд. Его рабочий день подчинялся строго заведенному порядку. Словно рудокоп, вгрызался он все в новые и новые пласты наук. А затем «вымывал» из ценных «пород» крупицы золотых знаний. Сам романист не раз подчеркивал исключительную важность такого непрерывного поиска. «Я предварительно исследую все доступные мне источники и делаю свои выводы, опираясь на множество фактов». Он регулярно прочитывал 20 с лишним газет, изучал потоки научных сообщений, делал многочисленные выписки из книг, газет, журналов, рефератов и отчетов.
Иллюстрация к книге Жюля Верна. Капитан Немо.
Своеобразной кузницей Вулкана стала библиотека Ж. Верна. Здесь были представлены труды по многим областям наук, записки путешественников, мемуары ученых, атласы, справочники, всевозможные энциклопедии. «Его библиотека служит исключительно для пользования, а не для любования. Тут вы встретите сильно подержанные издания сочинений Гомера, Вергилия, Монтеня, Шекспира, Мольера, Купера, Диккенса, Скотта. Вы найдете тут и современных авторов» (М. Беллок). Библиотека – его «храм», а, точнее говоря, «конюшня» (ведь, не зря он величал себя, довольно прозаично, «першероном», ломовой лошадью). Создание подобных романов – и в самом деле «ломовой труд». Он схож с трудом ученого-экспериментатора. Тому нужно провести тысячи опытов в лаборатории, прежде чем забрезжит вероятность некоторого положительного результата. Груды выписок и карточек, подобранных по томам, составили тетрадки разной толщины. По словам Ж. Верна, у него накопилось около 20 тыс. таких тетрадок! К нему вполне можно было обратить латинскую фразу: «Semper novarum rerum cupidus!» (лат. «Всегда страстно жаждущий нового!») Подобных масштабов самообразования, пожалуй, еще не знала история мировой цивилизации.[279]
Он осведомлен о достижениях космографии, физики, математики, химии. Материалом для романов служили научные доклады, отчеты научных экспедиций, статистика, картография. Моряки называли его произведения «лучшим бортовым журналом», инженеры использовали идеи «Наутилуса», ракетчики взяли на заметку тот факт, что снаряд снабжен ракетными тормозами («С Земли на Луну»). Идея снабдить межпланетный корабль реактивными двигателями в качестве средства передвижения в космоме принадлежит другому – Ашилю Эйро («Путешествие на Венеру»). Астрономы наверняка вспомнят историю об установке в Скалистых горах телескопа с диаметром 16 футов (4,9 м.) для наблюдения за звездами. Много лет спустя (не чудеса ли, право) похожий телескоп пятиметрового диаметра установят в тех же самых горах, на вершине Паломар!.. Сознавая это или нет, но многие являются его наследниками и духовными детьми.[280] Поэт И. Северянина писал о нем так («Жюль Верн»):
Он предсказал подводные суда
И корабли, плывущие в эфире.
Он фантастичней всех фантастов в мире
И потому – вне нашего суда.
У грез беспроволочны провода,
Здесь интуиция доступна лире.
И это так, как дважды два – четыре,
Как всех стихий прекраснее – вода.
Цветок, пронизанный сияньем светов,
Для юношества он и для поэтов,
Крылатых друг и ползающих враг.
Он выше ваших дрязг, вражды и партий.
Его мечты на всей всемирной карте
Оставили свой животворный знак.[281]
В конце начале XX в. французские приключенческие романы у нас очень популярны. Говоря о творчестве поэтов Н. Гумилева и др., у нас отмечали: «В предыстории тихоновского творчества вырисовываются фигуры Жюля Верна, Гюстава Эмара, Майн Рида»; «писатели Гумилева в этот период – Майн Рид, Жюль Верн, Фенимор Купер, Гюстав Эмар».[282]
Появление Ж. Верна обусловлено прогрессом. В 1803 г. парижане с изумлением взирали на «речную повозку, движимую огнем», что бороздила Сену. Там американский инженер Р. Фултон представил свой пароход. Об изобретении доложили Наполеону. Однако тот не проявил интереса, не веря в будущее «повозки». Англичане вначале отреагировали равнодушно на это известие. Первыми уловили суть дела американцы. Пароход (стимер) прошел по Гудзону в 1807 г. путь в 250 км. (от Олбани до Нью-Йорка). В 1816 г., наконец, англичане наладят пароходную связь между Лондоном и Гавром. А в 1819 г. паровой парусник «Саванна» впервые пересечет Атлантический океан. К концу XIX в. трансатлантические пароходные рейсы станут довольно обычным явлением как в Европе, так и в Америке.[283] В 1830 г. А. Шамиссо создал один из первых образов «машины времени», сочетающий идеи научной фантастики и реальные черты научно-технического прогресса («Паровой конь»).
«Кузнец, поживее! Подкуй мне коня,
Чтоб ночь не застигла в дороге меня!»
«Как пышет паром твой конь чудной!»
Куда ты скачешь, о рыцарь мой?»
«Кто сможет, спеша, земной шар обогнуть,