Народы и личности в истории. том 2 Миронов В.Б 2000г. (стр. 56 из 158)
Герберт Спенсер.
Герберту Спенсеру (1820–1903) принадлежит десятитомная синтетическая философия (физиология, история, психология, педагогика). Сторонник эволюции, он полагал, что ей подвластно буквально все – от неорганической природы и судеб народа до жизни индивидов. Ведь, развитием человека управляет внешняя среда, а науки с их взаимообусловленным, синтетическим характером оказывают наибольшее воздействие на мозг человека, поведение и инстинкты. Поэтому ключевая роль в его развитии и отводится научному воспитанию и образованию. Грандиозный спенсеровский труд «Воспитание умственное, нравственное и физическое» способствовал утверждавшемуся в XIX в. культу науки. «Знанья мир столикий – как двойственность, как мощь реки великой», – писал поэт Шелли. Спенсеровский «закон постоянства количества силы» – интерпретация закона преобразования знаний. Дж. Рэмни увидел в философии Г. Спенсера лишь «очищенную экономику Манчестерской школы». Нам же видится в нем нечто большее – триумф идеи науки и высшей школы. Г. Спенсер высказал убеждение, что науки – в особенности «социальные», остро чувствующие ритм мировой жизни – лучшие воспитатели человечества. Он приводил в качестве примера старинное восточное сказание о Сандрильоне… Смысл этой истории в том, что в ней в роли «горемыки» выступает наука, на которую все валят грязную работу. Ей же достаются одни невзгоды, власти ею пренебрегают. Вскоре, однако, полагает ученый, обстоятельства должны измениться самым кардинальным образом и наука станет хозяйкой в обществе. Все увидят, сколь прекрасна и незаменима она. «Наука – это организованное знание», – писал Спенсер.[255]
Спенсер считал необходимым дать адекватную и точную картину развитию обществ и человека. Пока же уроки напоминают басни и мифы, которыми учителя пичкают молодежь. Кому интересно то, как Авраам препоясал свои чресла, Самуил поведал о деяниях Божьих, Саул отличался дурным поведением, а Давид прославился беззакониями. Все эти библейские россказни не несут серьезных знаний. Или чего стоят все эти бесчисленные подвиги правителей (какой царь на троне, кто кого убил, какую войну и с кем вел). Забава дикаря! Кому интересны любовные приключения Зевса? Не лучше ли обратить взор на безнравственных политиков. В школах и институтах Англии, Франции, Германии насаждается «культ личности» (источается неумеренная похвала жрецам, царям, королям, полководцам). Почти не видно даже робкой попытки вскрыть социальную подоплеку явлений и событий. Подлинная история и философия заменяются пустой болтовней. Ход цивилизации невозможно понять, ограничиваясь легковесными рассказами и простыми формулами общественного развития.
Спенсер не отрицал и роли религии, он скорее наделял ее высшим разумом. Разумный общественный порядок должен явиться в итоге не борьбы или вражды науки и религии, но союза между ними. Он ратовал за высоко образованное духовенство, которое овладеет всеми достижениями современных наук. Обнадеживающе звучала и мысль о рационально-прагматической религии, взявшей на вооружение все достижения науки, культуры. Мысль о духовном реформаторстве актуальна и сегодня, когда иным из современников впору перечитать «Новое христианство» (1825), ставшее духовным завещанием Сен-Симона. Вспомним, что идея «верховного существа» увлекала в конце XVIII-начале XIX в.в. многих мыслителей и революционеров, от Робеспьера до Конта.[256] Чем различаются взгляды Спенсера и Конта? Во-первых, Спенсеру принадлежат едва ли не все основополагающие идеи позитивистской науки. Во-вторых, по мнению русского ученого Л. Мечникова, он разнится от Конта не только более солидной ученостью, но и тем, что пытался изгнать всякую теологию и предвзятую целесообразность из исследований. Говоря о влиянии позитивизма в России, Мечников писал в статье «Школа борьбы в социологии» (1884): «Значительно высшую ступень научного развития выражает собою английский эволюционный позитивизм, до сих пор сосредоточивающийся почти исключительно в высокодаровитой, блестящей личности Герберта Спенсера. Учение этого замечательнейшего из современных мыслителей пользуется у нас такою известностью, что нам нет надобности излагать его здесь в сухом и сжатом извлечении. Вооруженный неисчерпаемым множеством самых разнообразных знаний, светлый ум Спенсера одним орлиным полетом охватывает всю бесконечную цепь космических явлений и улавливает то их органическое единство, которое О. Конт видел как бы сквозь сон».[257]
«Дитя» Политехнической школы Огюст Конт (1798–1857), этот «блудный сын» Спенсера, многое перенял у Сен-Симона, сторонника создания «всемирной Академии наук». Дж. Милль и Спенсер ставили учение об истине в зависимость от уровня научных знаний и образования. Однако и Конт не был наивным мечтателем. Вначале сторонник и приверженец либеральных идей, он затем разочаровался в демократии и в ее политических механизмах. Разочаровался настолько основательно, что во время государственного переворота Наполеона III отнесся равнодушно к ликвидации всей этой мишуры во Франции… И даже обратился письменно к русскому царю (без страхов и колебаний), предлагая взять на себя лидерство в установлении позитивного строя. Так француз (социалист, позитивист, эволюционист) понял, что нужна абсолютная власть в руках царя Российского, чтобы установить порядок![258]
Об огромной, во многом определяющей роли знаний на ход эволюции говорили все (Спенсер, Конт, Милль). Дж. Милль писал, что «развитие всех сторон жизни человечества зависит, главным образом, от развития умственной жизни людей, то есть от закона последовательных изменений в человеческих мнениях».[259] Процесс сей, как увидим, вовсе не является ни обязательным, ни непрерывным в отсталых обществах. Образование предстает как основа будущей универсальной (положительной) философии. Стремительная социализация и политизация общественной жизни, активизация действий широких народных масс (в результате революционных потрясений и роста культуры) потребовали уделять социальным наукам больше внимания. Встал вопрос и о единстве сферы знаний. Хотя позитивисты отдавали себе отчет в необратимости специализации, в ходе которой каждая отрасль человеческого знания, отделившись от общего ствола, разрастается и расцветает отдельно, и даже признавали за этим являением позитивную сторону, все же их беспокоило подобное положение. Разделение труда неизбежно влекло за собой сужение человеческих возможностей, а с ним неотвратимо возникала и узость мыслей, занимавших «каждый отдельный ум».[260] Благодаря позитивистам и утилитаристам в английские университеты получила доступ экспериментальная наука. В шотландских вузах наиболее сильными оказались позиции естественников. Возможно, поэтому здесь и возникла идея «идеального университета». По словам Э. Эшби, эти университеты никогда полностью не подчиняли идею человека Возрождения идее научного исследователя. Более того, они всегда пытались совместить локковский «культ ученого джентльмена» и смитовский «культ практического человека» (дельца в смокинге). В каком-то смысле ученые и профессора Шотландии следовали тропой английского премьера Биконсфильда, говаривавшего: «The flag follows the trade!» («Флаг следует за торговлей!»).
Джон Ньюмен (1801–1890), впоследствии кардинал, сыграл важную роль в судьбах образования. Он и возглавил католический университет в Дублине. В прошлом воспитанник Оксфорда, Ньюмен выступил перед общественностью с циклом лекций («Лекции по университетскому образованию», 1853). Позже их опубликуют под общим названием «Идея университета» (1873). Отвечая на вопрос, каким видится ему новый образец университета, Ньюмен говорил: «Если бы меня попросили разъяснить насколько это возможно кратко и популярно, что такое университет, я бы вывел свой ответ из его древнего наименования – «studium generale» или «школа универсального обучения». Университет видится своеобразным аналогом «светского общества», где создана неповторимая интеллектуальная атмосфера ученых. В его стенах индивид должен прежде всего иметь возможность окунуться в мир «чистой и ясной мысли». University (университет) – это «совокупность», очаг мудрости, быть может, даже своего рода светоч вселенной, «альма матер возвышающегося поколения».[261]
В каком-то смысле Ньюмена можно было бы назвать «дедушкой» современного интеллектуализма. Он – ярый сторонник гуманитарно-либерального образования. Цели университетского курса понимались им широко: «Процесс подготовки, при котором интеллект вместо того, чтобы оказаться принесенным в жертву какой-либо частной или случайной цели, какому-нибудь специальному ремеслу или профессии, исследованию, науке, тренируется ради себя самого, ради самовоспитания и ради собственной высшей культуры, такой процесс и называется либеральным образованием». Этот «великий ирландец» многое предвидел из последующего невиданного взлета высшей школы. Такова, скажем, его идея Университета как культурного центра Вселенной. Нетрудно заметить, что это совершенно иной подход к высшему образованию, нежели, скажем, тот, что сформулирован Наполеоном. По мысли императора, «Университет должен быть прежде всего орудием правительства». Ньюмен же считает необходимым сверять научный и учебный прогресс прежде всего с вопросами нравственности и этики. В то время как человечество превозносило до небес интеллект и науку, он сумел увидеть их уязвимые места… За сто лет до трагедии Хиросимы и Нагасаки он утверждал: физическая наука «опасна, потому что она обязательно пренебрегает идеей морального зла» (1851). Ньюмен писал: «Интеллект беспомощен, потому что он неуправляем и саморазрушителен, если не руководствуется моральным правом и богооткровенной истиной». Время по праву закрепило за Ньюменом посмертную славу «отца классического университета». Можно сказать, что он создал основы концепции университета будущего.[262]