Народы и личности в истории. том 2 Миронов В.Б 2000г. (стр. 48 из 158)

Конечно, романы ее носят несколько схематический характер. В этом их слабость. Но в то же время в них читателей привлекает демократизм, свободолюбие, отвага и трудолюбие ее героев. Выступая на страницах провинциальной газеты, она помещает статьи, изображающие бедственное положение городских и сельских рабочих. На нее тут же набрасываются клевреты и псы буржуазии, обвиняя в идеализации тружеников и «детей народа». Однако в ответ на нападки она резонно замечает: художник волен видеть в жизни то, что он считает важным. Жорж Санд говорит: «С каких пор роман стал исключительно картиной того, что есть, картиной жестокой и холодной действительности в жизни людей и современных вещей? Я знаю, что подобные картины возможны, и Бальзак – талант, перед которым я преклоняюсь, – дал нам «Человеческую комедию» («Comedie humaine»). Но мы с ним смотрим на вещи с разных точек зрения. «Вы хотите и умеете изображать человека таким, каким он представляется вашим глазам, – говорила я ему, – хорошо! А я стремлюсь изобразить человека таким, каким мне хочется, чтобы он был, каким, по его мнению, он должен быть». Разумеется, на писательницу тотчас же набросилась свора буржуазно-дворянских писак, обвиняя ее в том, что она проводит дни и ночи в рабочих кварталах, пьянствуя там с Леру.

Хотя даже в ее «социалистических» романах («Мельник Анжибо», «Путеводитель по Франции», «Грех господина Антуана» и др.) есть немало здравого. В последнем из них обличается алчный и корыстный промышленник, наживший миллионы неправедным путем и предлагается устройство жизни на кооперативных началах. В «Мельнике Анжибо» герой рассказа, сын кулака, после смерти отца раздал богатство тем, кто некогда более всего пострадал от скаредности его старика. Он решил жить, зарабатывая собственным трудом. Вместе с тем слышен трезвый голос крестьянина, возражающего против «философии бедности». Тот даже недоумевал: «Что это за люди, которые говорят: если бы я был богат, я стал бы дрянью, и потому я очень рад, что беден. Да разве нельзя быть богатым и в то же время хорошим человеком? Если бы вы хоть просто раздавали хлеб голодным, это все-таки было бы хорошо, и богатство в ваших руках принесло бы больше пользы, чем в руках какого-нибудь хищника».

Хочу обратить внимание, что методы запугивания и обмана народа «ужасами коммунизма» ничуть не изменились за полтора столетия! Вся эта ворующая, пирующая, жирующая клика и ныне, слово в слово, повторяет то, что она некогда обрушивала на одну из самых благороднейших и гуманнейших женщин, которых только знает история. Когда она перед выборами в Национальное собрание (1848 г.) выступила против режима «семнадцати лет лжи» и потребовала от властей реальных экономических реформ, которые дали бы ее народу лучшую жизнь, ее выбросили из официоза «Bulletin de la Republique», что она редактировала.

Процитирую одно из писем Ж. Санд, где она рассказывает, как работает механизм буржуазной клеветы, выворачивающий буквально наизнанку всю суть событий. Вот как подавала буржуазная печать ее позиции: «Во-первых, я принимаю участие в заговорах отвратительного старика, которого в Париже называют «Отец Коммунизм» и который мешает буржуазии продолжать осыпать народ ласками. Этот негодяй, узнав, что народ страдает от голода, придумал для уменьшения общественных бедствий убить всех детей моложе трех лет и всех стариков старше 60 лет; кроме того, он хочет, чтобы люди не заключали браков, а жили по-скотски. Затем, так как я ученица «Отца Коммунизма», то я выпросила себе у герцога Роллена все виноградники, все земли своего кантона и могу вступить во владение ими когда захочу. Я поселюсь в них с гражданином «Коммунизмом», мы убьем всех детей и стариков, установим во всех семьях скотский образ жизни, будем выдавать на пропитание земледельцам по 6 су в день, а сами станем кутить за их счет. Не думайте, что я преувеличиваю или что я шучу, все это буквально говорится… В 1789 году фантастический страх распространился, как электрический ток, по всей Франции: всюду говорили, что идут разбойники. В 1848 году место разбойников заняли коммунисты-людоеды; о них не только говорили, их показывали. Всякий кандидат, неприятный реакционерам, к какой бы республиканской фракции он ни принадлежал, превращался в коммуниста в глазах напуганного населения. История отметит в свое время эту интересную фазу нашей эпохи. Потомство с трудом поверит ей».

Обращаясь к Национальному собранию своей страны, эта великолепная женщина, подлинная защитница трудового народа, пишет: «Мы надеемся, что народное собрание с самого начала своего существования откажется от этого преследования призрака коммунизма, который является для одних недобросовестным предлогом, чтобы в зародыше погубить лучшее будущее народа, для многих других – невежественным предрассудком, избавляющим от труда понимать истинное положение вещей. Если бы у нас спросили, коммунисты ли мы, мы бы ответили: если под словом коммунизм вы подразумеваете принадлежность к той или другой секте, мы – не коммунисты. Если вы называете коммунизмом слепое стремление бороться против всякой формы прогресса, которая не является непосредственным применением коммунистических теорий; если вы называете коммунизмом заговор для захвата диктатуры, мы – не коммунисты, так как мы убеждены, что идея о лучшем строе общества может войти в жизнь только путем убеждения. Но если под коммунизмом вы подразумеваете твердое желание, чтобы путем всех законных средств, признанных общественной совестью, установить человеческие отношения на началах справедливости и внести в них этический порядок, – тогда да, мы – коммунисты и смело заявляем это в ответ на ваш честно поставленный вопрос. Если под словом «коммунизм» вы подразумеваете, что для удержания непомерного роста эксплуатации мы признаем одно только средство: Государственное покровительство нуждающимся классам, – тогда да, мы – коммунисты, и вы сами станете коммунистами, как только потрудитесь изучить вопрос, грозящий существованию общества. Если под словом «коммунизм» вы подразумеваете со стороны государства просвещенную, добросовестную, искреннюю и энергичную поддержку всякого полезного коллективного труда как формы, наиболее широко и целесообразно охраняющей индивидуальную свободу и все законные интересы, – да, мы – коммунисты, и вы с каждым днем будете убеждаться, что должны также стать коммунистами!».^[221] Хватит ли у нас ума, чести и мужества повторить ее слова?!

Нас ничуть не удивляет то обстоятельство, что даже К. Маркс закончил работу «Нищета философии», направленную против Прудона, цитатой из ее романа: «Битва или смерть; кровавая борьба или небытие. Такова неумолимая постановка вопроса» (Жорж Санд).^[222]

Хоронили на маленьком кладбище в Ноане по католическому обряду. Когда провожающие ее в последний путь сказали прощальные слова (Флобер назвал ее «моей милой матерью» и «гением», выступили Ренан и Дюма-сын, зачитали послание Гюго, тот заметил, что «Жорж Санд была мыслью», добавив: Patuit dea, то-есть, «Открылась богиня») – вдруг, в завершении всего над могилой, как вестник сказочного и прекрасного мира – дивно запел соловей…

В условиях возрастания роли женщины в культурной жизни особое значение приобретала воспитательная литература. Тогда писали «не для информации, а для просвещения»… Как в Европе, так и в Америке появился целый ряд талантливых писательниц, затрагивающих в своих произведениях проблемы педагогики и воспитания. Так, в увлекательный мир погружает читателей английская писательница А. Радклифф (1764–1823), автор «Удольфских тайн». Учительница Мэри Уоллстонкрафт напишет ряд работ по проблемам женского воспитания. Ей же принадлежит сочинение «В защиту прав женщин», посвященное Талейрану.^[223]

Уильям Хогарт. Модный брак.

Примером яркого женского таланта стала и Мэри Шелли (1797–1851). Она – наследница двух славных и знаменитых в истории имен. Ее мать, Мэри Уоллстонкрафт, участвовала в революционно-демократическом движении в Англии, ее отец, Уильям Годвин, являлся видным философом и романистом, автором социально-утопических «Рассуждений о политической справедливости» (1793). Его учениками считали себя поэты Вордсворт и Кольридж. Он был одним из наиболее стойких борцом за справедливость, выступал в защиту руководителей «Корреспондентских обществ» (1794). Его труды были откликом на французское Просвещение и революцию. В своей работе «О собственности» он, в частности, писал о том, что «установившаяся система собственности душит большое количество наших детей уже в колыбели», и рассматривал существующую цивилизацию как систему, на пороге жизни уничтожающую 4/5 ее ценности и счастья.^[224] Мать же М. Шелли умерла сразу же после родов.

В дальнейшем жизнь Мэри пересеклась с жизнью поэта П. Б. Шелли, который станет пылким поклонником У. Годвина. Бунтарские мысли толкнули поэта на ряд опрометчивых поступков. Наследник баронского титула и крупного состояния увлекся дочкой трактирщика. Влияние Годвина заметно и в творчестве Шелли. Тот написал брошюру «Необходимость атеизма», за что его исключили из Оксфорда… Все горести и неудачи тех лет скрасило их знакомство. Первые свидания Мэри и Перси Шелли проходили у могилы ее матери, М. Уолстонкрафт (там они и дали обет верности друг другу). Их сблизили ее труды «Права женщины» и «Политическая справедливость»… Поэт посвятил своей жене образ Цитны в поэме «Восстание Ислама» (1818). Ей было тогда 16, а поэту Шелли – 22. К сожалению, жизнь показала, какая пропасть существует между утопическими воззрениями и реалиями бытия (У. Годвин, подвергавший критике устои семьи, в реалии не смог перешагнуть через устои, и закрыл двери своего дома перед убежавшими из него дочерью и поэтом, вступившими в брак). Жизнь юной женщины, почти девочки, складывалась трагически… Шелли метался по Лондону, скрываясь от ареста за долги, в поисках средств к их существованию. Жизнь в меблированных комнатах. Первый ребенок Мэри и Шелли умер недоношенным. В дневник она заносит: «Нашла мою малютку мертвой… Весь день думаю о маленькой. Растроена. Шелли очень нездоров. Читаю Гиббона». Поэт назовет ее в поэме «дитя любви и света». Она стремилась к знаниям, читая труды по истории древнего и нового мира, трактаты философов и социологов, сочинения античных классиков, поэтов. После гибели мужа она пишет в дневник: «Умственные занятия стали для меня необходимее, чем воздух, которым я дышу».