В древнеславянском понимании семьи договорное начало преобладало над кровным. Сам термин «семья» на древнерусском языке означал «товарищество, основанное на договоре, соглашении». На языке московского законодательства «семья» есть «стачка», «заговор». Законом предписывалось «не семьяниться ни с кем на государя», то есть не составлять заговор против государственной власти; запрещалось на повальных обысках «лгать семьями и заговорами». В некоторых списках узаконений слово «семья» заменялось словом «артель». Термины семейного и договорного права часто смешивались: люди, совершившие сделку купли-продажи, называли друг друга сватами. В различных аспектах древнерусского семейного права договорное начало являлось приоритетным.
Сведения о семейном укладе народов, населявших территорию России до принятия христианства, весьма немногочисленны и отрывочны. Летописи говорят о том, что у полян уже сложилась моногамная семья, у других славянских племен: родимичей, вятичей, кривичей – ещё сохранялась полигамия. Семейные отношения в этот период регулировались обычным правом. Источники свидетельствуют о существовании в это время различных способов заключения брака. Один из наиболее древних – похищение невесты женихом. Похищение могло быть как действительным, так и формальным, мнимым. Последнее случалось, когда родители и невеста были согласны на брак ещё до похищения.
С течением времени сговор с невестой все чаще стал предшествовать ее уводу. Летописи сообщают, что славяне имели обычай похищать себе на игрищах тех невест, с которыми они сговорились. «… И ту умыкаху жены собе, с нею же кто съвещашеся», - рассказывала об «умыкании у воды» невест «Повесть временных лет»[11]. Обряд похищения невесты «у воды» совершался на праздниках в честь богини «женитвы» Лады, которые начинались ранней весной, «на Красную горку», и продолжались до середины лета – дня Ивана Купалы. У зависимого населения («на простых людех») этот обряд сохранялся и после принятия христианства: следы можно обнаружить в былинах, песнях и церковных документах XIII-XV веков[12].
Одним из способов заключения брака являлась покупка невесты у ее родственников. Продажа невесты могла быть совершена отцом, матерью, а также главой рода или родового союза. Плата за невесту была связана с похищением и являлась следствием примирения жениха-похитителя с родом невесты, в результате которого жених за невесту отдавал выкуп. Поэтому не случайно у славян было распространено утверждение, что «тот, у кого родились две или три дочери – обогащается, тогда как имеющий двух-трех сыновей делается бедняком»[13].
Вторичное распространение на Руси процедуры покупки невесты исследователи чаще всего связывают с влиянием монголо-татар. Эту точку зрения подтверждает и само название покупки – калым.
Процесс покупки невесты уже в древние времена был достаточно сложным. Одним из важных его элементов был предварительных договор или запродажная сделка. В процедуре договора выделялись два этапа: сватовство (осмотр предмета сделки – невеста – через посторонних) и рукобитье (заключение сделки сторонами: родителями жениха или самим женихов и родителями невесты).
Содержание сделки – условия о величине выкупа и о сроке совершения брака. Форма совершения сделки обычно словесная и символическая («рукобитье», «заручение», то есть связывание рук). К ним впоследствии присоединились и некоторые религиозные формы: богомолье, литки или пропоины, то есть языческая жертва через возлияние. В плате за невесту различали действительную плату – вывод, или кладки, получаемую отцом невеста, и обрядовую – выкуп, получаемый братом невеста или ее подругами. О выкупе свидетельствуют строки из свадебной песни невесты: «О, сударь ты мой, ясен сокол, милый брат, Уж не кидайся ты на злато-серебро, Уж не продавай-ка ты меня в цузи людзи».
Процедура заключения брака при покупке состояла только в передаче невесты жениху. Передавалась не невеста как вещь, а символы власти над ней. У славян это была плеть. (У германцев таким символом был меч. Но они передавали мужу право жизни и смерти жены, а русские – лишь право наказаний).
Самой распространенной формой заключения брака у полян являлось приведение невесты ее родственниками в дом к жениху. «Поляне… брачные обычаи имяху: не хожаше зять по невесту, но приводяху вечер, а завтра приношаху по ней, что вдадуче», - сообщала летопись. Слова «приводить», «вести» неоднократно употреблялись летописцем при описании брачных союзов князей: «Игореви взрастьшю, и хожаше по Олзе и слушаше его; и приведоша ему жену от Плескова, именем Ольгу». Хотя уже в Уставе Ярослава содержался запрет выдавать замуж силой, согласие невесты при этом не имело существенного значения. Брак заключался в результате соглашения между родственниками невесты и женихом или его родственниками. Церемония брака сопровождалась особым обрядом: невесту приводили вечером в дом к жениха, и она разувала его. Указание на существование такого обычая было сделано дочерью полоцкого князя Рогнедой, которая отвечая на предложение своего отца выйти замуж за Владимира, говорила: «Не хочю розути робичича, но Ярополка хочю».
На другой день после свадьбы родственники невесты приносили ее приданое.
Правда, в летописях и актовых материалах более позднего периода свидетельств бытования обряда разувания женой мужа, упомянутого Нестором в рассказе о Рогнеде, не обнаружено. Это позволило некоторым исследователям увидеть его отмирание[14]. Между тем иностранца, посетившие Россию в XVI – XVII веках, свидетельствовали, что разувание жениха существовало на Руси ещё долгие годы. Придворный врач англичанин Самуил Коллинс, рассказывая о Московии, сообщал, что и в XVII веке невеста совершала такой обряд: в знак покорности она должна была снять с будущего мужа сапоги. В один сапог жених клал плетку, а в другой – драгоценный камень или монету. Если девушке удавалось снять сначала тот сапог, в котором находилась монета, то невесту считали счастливой. Если в сапоге оказывалась плетка, счастья ей не обещали и говорили, что всю жизнь ей придется угождать мужу. При этом жених в знак своей власти над женщиной, ударял свою будущую спутницу жизни плетью по спине.
Личные отношения между супругами во многом зависели от формы заключения брака. При похищении невесты она становилась собственностью своего мужа. Поэтому в отношении женщины у мужа возникали права скорее вещного, чем личного характера. В качестве подтверждения этого предположения исследователь русского права профессор К.А. Неволин рассматривал древнейший обычай сжигать жену, как остальное имущество мужа.
При покупке невесты, особенно при заключении брака с приданым, по соглашению между женихов и родственниками невесты возникали такие отношения, которые несколько ограничивали власть мужа. К тому же и сама жена при такой форме заключения брака приобретала некоторые личные права.
Власть мужа во всех случаях была велика. Но при этом на Руси муж никогда по закону не имел права жизни и смерти в отношении своей жены. Хотя ее свободой распоряжаться мог. Свидетельством этому могут быть записи в летописи Нестора, относящиеся к 1022 году, о том, что Тмутороканский князь Мстислав и Касожский князь Редедя, вступая в единоборство, условились, что тому, что победит другого, достанутся не только имение, казна, но также жена и дети побежденного.
Отношения между родителями и деться в славянских семьях языческого периода строились на признании власти родителей над детьми. Это становится очевидным из всех примеров внутрисемейных отношений, дошедших до нас в летописных упоминаниях Нестора. Но сообщения о взаимоотношениях родителей и детей свидетельствуют о том, что родительская власть была «чужда строгой суровости»: при заключении браков собственная воля и желание детей не оставались без внимания; при решении различных жизненно важных вопросов детям предоставлялось право выбора; в межсемейных конфликтах родители и дети, объединенные взаимной обязанностью кровной мести, выступали как паритетные партнеры.
Расторжения брака древнерусское право этого периода не знало. В языческую эпоху господствовало представление о том, что брак с одной женой заключается «на веки» и простирается за пределы гроба. Известный историк права профессор М.Ф. Владимирский-Буданов предполагал, что именно об этом свидетельствуют некоторые особенности сожжения вдовы у руссов при смерти мужа, о которых в начале X века рассказывал арабский историк Абуль-Хасан Али ибн-Хусейн, известный в России как Аль-Масуди: «Когда умирает мужчина, то сжигается с ним жена его живою; умирает женщина, то муж сжигается». По свидетельству очевидцев, если умерший при жизни был холост, то его женили после смерти. Проблем с выбором невесты, видимо, не было. В таких случаях женщины сами стремились быть сожженными вместе с новым мужем, так как это позволяло «войти в рай».
После крещения Руси в 988 году и присвоения церковью монопольного права утверждения брака начали складываться нормы брачного права, включавшие иные свадебные ритуалы. Правовое регулирование брачно-семейных отношений претерпело кардинальные изменения.
Подводя итог второй главы данной работы можно сказать следующее. Древние законодатели, рассматривая и разрешая спорные вопросы непосредственно из жизненных казусов, брали случаи, требовавшие разрешения, ставили законодательные вопросы на основе византийских норм, ответы на которые искали в древнерусском праве. Таким образом, древнерусские обычаи постоянно удерживали свою силу, в том числе и в тех отношениях, которые никак не регулировались, и византийский элемент не получал явный перевес. На основе такой переработки содержания византийских источников в условиях древнерусской действительности происходило стимулирование собственного законотворческого процесса, закономерное развитие самобытных юридических норм и институтов Древней Руси.