Помимо значения семьи, в первой главе рассматривается возникновение и развитие брачного права Древней Руси. Рассказывается о появлении язычества, о том, что существовали разные языческие брачные обычаи (например «игрищах умыкаху жены себе, с него же кто свещается», продажа невесты жениху, проводы невесты вечером к жениху и другие). У всех славянских племен существовало явление, как многоженство. Летописец говорит, что они брали по две и по три жены; обычай многоженства сохранялся долго и после введения христианства.
Славяне верили в существование духов природы, богов, которые правят всем человечеством. В 980 году князь Владимир создал языческий пантеон. Были изготовлены из дерева идолы шести богов: Перуна, Стрибога, Дажьбога, Сварога, Хорса и Макоши, седьмой идол – Селес – стоял внизу. Переход славян от полигамии к моногамии произошел поздно – в 10в., и был форсирован принятием христианства.
2. РЕГУЛИРОВАНИЯ БРАЧНО-СЕМЕЙНЫХ ОТНОШЕНИЙ В УСЛОВИЯХ ЯЗЫЧЕСТВА
2.1. О рецепции Византийского законодательства в Киевской Руси
Начиная с XVIII в. отечественные и зарубежные исследователи предпринимали попытки проследить наличие прямых или косвенных заимствований и влияний, привнесенных в первые древнерусские источники права из иностранного законодательства. На первый план в их исследованиях выдвигался метод сравнительно-исторического анализа и поиск смысловых, а также текстуальных совпадений между отдельными нормами древнерусского и византийского права. «С принятием христианской веры от греков были приняты россиянами и законы их, как церковные, так и мирские». К числу ученых, которые преувеличивали влияние византийского права на историю становления русского права, относились известные ученые-юристы Н.А. Максимейко и В.И. Сергеевич. По мнению последнего, один из важнейших способов формирования древнерусского права – это рецепция византийского законодательства, международные договоры Киевской Руси с Византией содержат источники, «проникнутые греческими понятиями».
В.О. Ключевский видел «некую внутреннюю связь между церковно-византийскими законодательными актами и Русской Правдой». Ученый заметил двоякий способ использования византийских источников составителями Русской Правды, когда последние брали из источника только юридический казус, который нормировали по другим источникам, или заимствовали саму юридическую норму.
А.Н. Филиппов полагал, что имело место не простое заимствование из византийских сборников, а «переработка их путем судебной практики, благодаря которой сами нормы приспосабливались к условиям русской жизни того времени».
В своих исследованиях П.И. Числов и И.М. Радин пошли еще дальше и называли византийское право самостоятельным источником Русской Правды. «Влияние это сказалось, главным образом, на Пространной Правде... где постановления о числе свидетелей, об ответственности хозяина за преступление своего холопа, о наследстве и об опеке, о холопстве, о незаконном пользовании чужим конем заимствованы из византийского законодательства в переработанном, конечно, виде». Как считали ученые, обоснованием этого служит то, что после принятия христианства на Руси правоприменители не могли решать основную массу дел на обычном языческом праве, которое далеко отставало от начал христианской морали, к тому же многие отношения, подлежавшие суду по греческому Номоканону и иным светским византийским законам, были неизвестны обычному русскому праву.
По мнению А. Чебышева-Дмитриева, «светское законодательство принимало нововведения из византийско-канонического права постепенно, медленно, по мере развития русского юридического быта, по мере подготовки почвы к принятию иноземных начал». По замечанию С.М. Соловьева, «византийские политические и юридические воззрения могли только тогда получить господство и сменить собою прежние формы жизни и старинные понятия, когда эти формы и понятия были уже подломлены внутренним развитием жизни».
Однако на первом плане, считал Ф.М. Дмитриев, стояли народные начала, а «византийские понятия проникали в слабой степени и занимали второстепенное место».
С.В. Ведров находил в древнерусском праве следы, «хотя и довольно незначительные», законодательства византийского, которые носили обыкновенно характер почти исключительно церковный и «отчасти влияли на светское законодательство».
Кроме этого, ряд ученых усматривал наличие на Руси в IX – XI вв. некой правовой системы, откуда по мере надобности черпались разнохарактерные нормы, пока не произошла их кодификация в виде целостного законодательного памятника – Русской Правды. Как следствие, в рамках этого направления ученые пытались выявить не конкретные заимствования и влияния, а, используя нормы византийского права как вспомогательный материал, построить общую модель становления раннегосударственного права, поиска закономерностей его развития. Так, М.Н. Тихомиров хотел установить: связь между Эклогой и Русской Правдой, после чего вынужден был отметить, что, несмотря на наличие некоторых черт сходства между отдельными статьями Русской Правды и статьями Эклоги, эта связь представляется поверхностной, формальной. В отношении же содержания Русская Правда, как это показал Е. Черноусов, «значительно расходилась с византийским законодательным сборником»[5]. Не находили каких-либо византийских влияний в своих исследованиях по древнерусскому уголовному праву правоведы С. Никольский и С. Троянос. Крупный исследователь византийского права Е.Э. Липшиц отвергала влияние византийского права на зарождение и формирование древнерусского права.
Наконец, имеется и такая точка зрения, в соответствии с которой история русского права до Соборного Уложения 1649 г. представляла «в значительной степени борьбу двух взглядов: чисто русского и византийского».
К этому мнению был близок А. Богдановский, заметивший деятельное взаимодействие двух прав – «права чужеземного, византийского, которым руководствовалось духовенство в своей деятельности, и права туземного, развившегося из народных начал... Византийское право, как более развитое, оказывало при этом и сильнейшее влияние, видоизменяя, совершенствуя понятия и учреждения, выработанные народным правом».
Чтобы установить степень влияния византийского права, обратим внимание на русско-византийские договоры 911 и 944 гг.
Большинство представителей дореволюционной русской и зарубежной историографии при исследовании проблемы источников договоров Руси с Византией исходили из мнения о довольно низком уровне правового развития восточного славянства. Так, последователи норманской теории Штрубе де Пирмонт, И.Ф.Г. Эверс, Н.М. Карамзин, МЛ. Погодин, В. Никольский видели в основе русско-византийских договоров норманско-византийское законодательство, при этом их усилия были направлены на то, чтобы доказать, что в договорах все-таки преобладал варяжский элемент.
Мнение норманистов опровергал В.И. Сергеевич, который полагал, что в договоры было «внесено греческое право». Ученый считал, что русские обычаи были совсем не применимы для заключения договора, поэтому греки искусно обошли русских и включили в договоры греческое право. К этому взгляду присоединился и В.М. Грибовский, писавший: «Уже в русско-греческих договорах на русском обычном праве чувствуется косвенное влияние права византийского». Н. Лавровский отмечал византийское влияние на язык и внешнюю форму договоров.
Д.Я. Самоквасов настаивал, что в договорах инкорпорировано только славянское право. Славяне «говорили славянским языком, поклонялись славянским богам и подчинялись славянскому праву», поэтому «содержание договоров с греками не могло противоречить русскому праву языческой эпохи».
М.Ф. Владимирский-Буданов, В.О. Ключевский, Р. Дарест, Г. Малиновский, М.Н. Ясинский высказали мнение, согласно которому в основу договоров было положено не греческое право, не славянское, а так называемое «смешанное» право, его нормы были установлены в результате компромисса двух договаривающихся сторон. Этот взгляд был принят советскими учеными в исследованиях ВТ. Пашуто, Ф.И. Кожевникова, С.В. Юшкова[6].
Вопрос об источниках договоров Руси с Византией X в. обсуждается и на современном этапе развития науки. Так, например, текстологический и дипломатический анализ договоров предприняла Я. Малингуди, которая пришла к выводу, что преобладали все-таки византийские нормы. Мнение о «смешанности» норм отстаивается в работах современных ученых А.В. Назаренко и М.В. Бибикова.
На данный момент вопрос о происхождении и источниках договоров можно считать в значительной степени доказанным в научной литературе благодаря исследованиям А.Н. Сахарова и Р.Л. Хачатурова. Они отметили, что в основу договоров были положены нормы международного права, в силу чего их уже нельзя назвать ни русскими, ни византийскими[7].
Н.А. Максимейко считал, что с принятием христианства на Руси рецепция византийского права была неизбежна, поскольку христианство перешло к нам не только как религия, но и как церковь с собственными учреждениями, правилами поведения и законами. Отсюда христианство влияло в какой-то степени на уголовные правоотношения. В местном праве не могло еще выработаться норм для регламентации всех этих отношений, поэтому за этими нормами пришлось обратиться к Византии. Такой взгляд не соответствует объективным реалиям жизни того времени. Уже издавна, с самого водворения своего на Руси, церковь, как свидетельствуют все церковные уставы, «заведовала по закону множеством уголовных дел различного рода, к какому бы состоянию ни принадлежали лица, виновные в преступлении».