Математика представляла для Маймона удобную модель познания, например, для исследования важного для Канта вопроса, как возможны синтетические суждения a priori.[66] Маймон возражал, как и Кант,[67] против введения математических методов в философию по образцу «геометрического метода» Спинозы.[68]
Объект, данный в ощущениях, с самого начала находится в сознании; по мере продвижения в познании математического объекта интуиции и концепты непрерывно сближаются. В пределе человек достигает бесконечного познания, когда, используя терминологию Канта, все синтетические суждения превращаются в аналитические.[57]
Представляет значительный интерес отношение Маймона к аксиомам математики. Они не обязательно истинны, но полезны для познания истины. Маймон, по-видимому, допускал возможность других аксиом геометрии, особенно вне человеческого разума. Некоторые исследователи считали, поэтому, Маймона предтечей неевклидовой геометрии (Ф.Кунтце) или даже аксиоматического метода в математике (Х. Берман). Другие отмечали, что представление Маймона о превращении всех синтетических суждений в аналитические в бесконечном разуме плохо сочетается с аксиоматическим подходом, где выбор аксиом произволен.[68]
Маймона можно считать предтечей структурализма в современной математике, в частности, маймоновские мотивы отчётливо видны в работах Рихарда Дедекинда, тем самым именно Маймона следует считать основоположником структурализма в математике.[69]
3.8. Этика
Маймон раскритиковал обоснования морали по Канту в серии статей.[70] Категорический императив является лишь вынуждением, но не моральной обязанностью. Вместо императива Маймон видит более надёжное основание — универсальное стремление людей к правде, которое, в свою очередь, базируется на стремлении верифицировать человеческие представления. Критерием истинности поступка является всеобщее согласие, а разум даст наилучший способ выполнить это действие. В качестве примера: смертная казнь будет морально допустима, только если сам осуждённый согласится с её необходимостью.[55]
В последнем крупном философском сочинении («Критические исследования в области человеческого духа» 1797 года) Маймон развивает теорию морали в духе Аристотеля. Категорический императив Канта есть лишь формальная причина морали, в то время как целевой причиной является эвдемония, достигаемая по обретении истинного знания.[57]
В последнем опубликованном эссе под названием «Моральный скептик» Маймон описывает полную философскую этическую систему как нечто, далеко не реализованное, и, может быть, невозможное. И кантианский моральный философ, и скептический моральный философ видят такую систему издалека, по сравнению Маймона, как Моисей видит Землю Обетованную — издалека, но не может войти.[57]
3.9. Язык
Исследования Маймона о роли языка в познании до недавнего времени не вызывали особенного интереса. Между тем, Маймон посвятил этой теме целую главу «О символическом познании и философском языке» в своём главном эссе. Среди прочего, Маймон делает там далеко идущее зявление, что философия — это исключительно наука о структуре языка.[71]
4. Значение Маймона
4.1. В дальнейшей истории философии
Фихте писал о Маймоне так: «Моё уважение к Маймону не имеет границ. Я уверенно полагаю и имею доказательства, что он перевернул философии Канта с ног на голову, он сделал это незаметно для других. Я думаю, что будущие столетия посмеются над нами за это.»[72] В другом месте он называет Маймона «одним из крупнейших мыслителей нашего времени».[73] Вначале о Маймоне уважительно отзывался Кант, и в ранних произведениях — Шеллинг. С большим уважением относился к нему Мендельсон и менее значительные фигуры, как Рейнгольд и Герц. Его изучал, чтобы понять Канта, и Шопенгауэр.[74] Маймон вернул в философию идеи Лейбница и Спинозы и оказал большое влияние на Фихте, а через него — и на развитие всего немецкого идеализма.[47]
Стэнфордовская интернетная философская энциклопедия считает, что Маймон повлиял на трактовку философии Спинозы Гегелем. Спиноза, по мнению Маймона, не считает, что Бога не существует, а наоборот — что не существует Мира. Тем самым, спинозизм трактуется не как атеизм, а как религиозный акосмизм, то есть, всё-таки, религия, хотя и далёкая от ортодоксальной. И действительно, такой взгляд на Спинозу встречается в лекции Гегеля по истории философии и является основным подходом Гегеля к философии Спинозы.[47]
В первой половине XIX века Маймон был наполовину забыт; его философские сочинения на немецком не переиздавались. Позднее его переоткрыл историк философии Иоганн Эрдман в исследовании, опубликованном в 1848 году. В ещё более полной мере оценил значение Маймона для развития немецкого идеализма Вильгельм Дильтей в книге 1889 года.[57] Примерно тогда же известный историк новой философии Куно Фишер писал, что «признание, доставшееся на долю Маймона, далеко не соответствует его значению». Причину этого Фишер видит в недостатках сочинений Маймона: недостаточное владение немецким языком и недостаточные дисциплина труда и образование.[22] Шадворт Ходжсон (англ. Shadworth Hodgson) в Англии считал Маймона важнейшим представителем кантианской мысли и истинным продолжателем кантианства (в книге «Philosophy of Reflection»).[2]
Затем идеи Маймона использовал Ханс Файхингер в своём сочинении «Философия „Как если бы“». Он называл Маймона «самым проницательным умом из всех непосредственных последователей Канта».[2] Позже философией Маймона занимались Эрнст Кассирер[47] и Хуго Бергман.[62] Многие исследователи отмечали маймоновские мотивы в творчестве известного неокантианца Германa Когенa, хотя последний яростно отрицал какое бы то ни было влияние Маймона.[57] Теодор Адорно, защищая Канта, пишет, что не следует думать, «что критические достижения Канта были забыты последующими пост-кантианскими философами, начиная с Соломона Маймона».[75]
Франц Розенцвeйг считал Маймона ключевой фигурой — где-то между Фихте и Гегелем.[65] Рабби Йосеф Дов Соловейчик цитирует комментарии Маймона к Маймониду и упоминает Маймона вместе с Германом Когеном в примечаниях к своей главной работе «Человек Галахи».[65][76]
Жиль Делёз подчёркивал важность теории дифференциала в познании. Манфред Франк многие годы вёл семинары по философии Маймона[77] и назвал его в 2004 году «последним великим философом, которого надо открыть»[78]
Интерес к идеям Маймона постепенно растёт; свидетельством этому является рост числа книг и статей, посвящённых Маймону,[5] и первый английский перевод «Эссе по трансцендентальной философии»,[62] в связи с которым Манчестерский Университет объявил конференцию.[78]
Вениамин Зускин в роли Соломона Маймона
4.2. В культуре
В мировой культуре запечатлелся трагический образ Маймона как талантливого самородка-бунтаря.
В Московском государственном еврейском театре 22 октября 1940 года состоялась премьера спектакля «Соломон Маймон» (постановка Соломона Михоэлса по пьесе М. Даниэля, художник Р. Фальк, композитор Л. Пульвер).[79] Вениамин Зускин был в заглавной роли Маймона; Зиновий Каминский сыграл свою первую роль в ГОСЕТе — Моисея Мендельсона.[80] Зускин удачно выступил в роли философа Маймона, хотя первоначально уговаривал Соломона Михоэлса взять эту роль себе.[81] Спектакль позитивно освещался в печати. Лейб Квитко, например, писал, что «Зускин сумел сделать незримое событие — процесс мышления — зримым и ощутимым».[82]
В последнем романе Джордж Элиот «Даниэль Деронда» (1876) главный герой чувствует притяжение к евреям. Он специально отправляется в букинистический магазин и покупает «Автобиографию» Маймона такого формата, чтобы её было легко спрятать в карман. Продавец спрашивает его: «Не из нашей ли вы расы?» Деронда, сильно покраснев, ответил: «Нет». На самом деле он был еврейский сирота, воспитанный лордом.[83]
Судьба Маймона описана в известном романе Хаима Потока (англ.)русск. «Избранные» (англ.)русск. из жизни американских ортодоксальных евреев. Там Маймон фигурирует как иллюстрация трагедии еврея, стремящегося к нееврейской мудрости.[84] Интересно, что Поток за несколько лет до написания романа получил докторскую степень за исследование по Маймону.[65] Биографию Маймона внимательно читали Вальтер Беньямин, Гершом Шолем и Лео Штраус. Шолем, как нетрудно предвидеть, интересовался более всего отношением Маймона к каббале.[65]
Многие источники поддерживают представление о Маймоне как о своего рода дикаре из восточно-европейских лесов. Начало положил сам Маймон, а также Маркус Герц, применивший к Маймону слово «неотёсанный».[65] Позднее в Германии произошла идеализация образа патриархального восточно-европейского еврея.[17] Так, классик еврейского экзистенциализма Франц Розенцвeйг прочёл на фронте очередной раз переизданную биографию Маймона и раздражённо написал домой, что «описывать евреев с востока как варваров есть ужасная глупость. Там налицо самодостаточная культура, и только такой индивидуум, который бросил эту культуру, становится дикарём».[65]
Другая трактовка образа Маймона встречается у Ханны Арендт. Она считает, что в то время еврейский интеллектуал в Европе мог быть или парвеню, или парией. Примером последнего приводится Маймон.[85]
Список литературы:
1. Термин введённый Маймоном по аналогии с дифференциальным исчислением в математике
2. Сэмюэль Атлас во введении к своей книге «От критического к спекулятивному идеализму. Философия Соломона Маймона» указывает, что принятое значение года рождения как 1754 нигде не указывается Маймоном в явном виде, напротив, из того, что он прибыл в Позен осенью 1777 года в возрасте 25 лет и из некоторых других деталей биографии, можно вывести 1752 год рождения. Атлас не исключает возможность рождения и в 1751 году. Дата приезда в Позен ограничена тем, что раввин Позена Цви Гирш бен Авраам в 1778 году переехал в Фюрт.