Эта концепция решения земельного вопроса в целом, хотя и с некоторыми коррективами, внесенными в проекты Редакционных комиссий в Главном комитете по крестьянскому делу и в Государственном совете, была воплощена в Положениях 19 февраля 1861 г. В результате поправок экономические условия реформы стали еще тяжелее в связи с уменьшением величины надела (так называемые «отрезки») и увеличением повинностей, в том числе выкупных платежей [35]. В целом можно согласиться с Эммонсом, который считает, что «сточки зрения государства альтернативы этой программе... практически не было» [36].
Реформаторы понимали тяжесть экономических условий освобождения крестьян. Еще в ходе подготовки реформы Милютин предвидел малоземелье крестьян и считал, что государству придется использовать часть казенных земель если не для ликвидации, то хотя бы для противодействия этому явлению. Но главную задачу он видел в преобразовании финансовой системы, стремясь объединить в своей деятельности три сферы: крестьянский вопрос, местное самоуправление и финансы. Однако попытки его покровителей — вел. кн. Елены Павловны и вел. кн. Константина Николаевича — добиться назначения его на пост министра финансов не увенчались успехом. В начале мая 1866 г., когда в связи с предполагавшейся отставкой М.Х. Рейтерна Александр II обдумывал назначение Милютина, П.А. Шувалов, в свою очередь угрожая отставкой, в личной беседе и в специальной записке смог убедить монарха отказаться от этой мысли [37].
М.Д. Долбилов в своей статье о выкупных проектах 1857-1861 гг. не без основания высказал предположение, что в замыслах реформаторов имелась в виду коренная перестройка выкупной операции в недалеком будущем, на раннем этапе проведения отмены крепостного права. Сведения об этом имеются в дневнике П.А. Валуева [38]. Трудно сейчас восстановить, какими представлялись Н.А. Милютину финансовые реформы, но его брат и соратник Д.А. Милютин оценивая финансовое и экономическое положение середины 1860-х гг., писал спустя 20 лет что нельзя «безгранично увеличивать тяготы налогов, падающих у нас почти исключительно на рабочий, беднейший класс народа, и без того уже доведенный до нищеты» и считал, что «главным делом был коренной пересмотр всей нашей налоговой системы» [39]. В начале 1880-х гг. в направлении реформирования налоговой системы стал двигаться соратник Н.А. Милютина — Н.Х. Бунге. Но это уже другое время. Относительно же 1860 — начала 1970-х гг. приходится констатировать: если правовое положение освобожденных законодательством 1861 г. крестьян закреплялось и расширялось всеми Великими реформами, то в сфере налогообложения и финансов этого не случилось. Надо признать вывод П. Готрелла, что «в пореформенное десятилетие не произошло никаких значительных изменений в налоговой политике» [40], хотя и с оговоркой по поводу такой важной меры как акцизная реформа 1863 г., положившей конец винным откупам и лишившей дворянство привилегий в винокурении. Одновременно введение акцизов способствовало пополнению казны и направлению частных капиталов в сферу производства [41].
Программа реформаторов не предусматривала преобразований высших органов государственной власти, созыва Земского собора или общероссийского представительства. Вместе с тем вопрос о силах, которые поведут реформы дальше, стоял перед либеральной бюрократией и осознавался ею. Еще в записке 1856 г. Н. Милютин возлагал надежды на монархию, которая, выступив с инициативой преобразований, найдет опору в либеральном, просвещенном дворянстве. Это отмечалось и в «Общей докладной записке к проектам Редакционных комиссий» 1860 г. Само создание Редакционных комиссий, более чем на половину состоящих из общественных деятелей (хотя и по назначению) и непосредственно подчиненных через своего председателя Александру II, было в определенной степени осуществлением представлений реформаторов о новой роли самодержавной монархии. Более того, как свидетельствует П.П. Семёнов-Тян-Шанский, «Н.А. Милютин не сомневался в том, что с надлежащим развитием, под покровительством сильной государственной власти, деятельности местных учреждений верховная власть впоследствии сама сознает необходимость призыва себе на помощь, при дальнейшем широком развитии своей законодательной деятельности выборных представителей местных интересов и разделит с ними законодательные функции, как она сделала это теперь впервые созывом местных комитетов и призванием независимых от административной власти лиц — членов-экспертов» [42]. Не случайно М.Т. Лорис-Меликов в 1880-1881 гг. обратился копыту Редакционных комиссий, реформам местного самоуправления, связывая свои планы всесторонних преобразований с опытом Великих реформ. Однако в 1860-х гг. реформаторам не удалось претворить в законодательство все задуманное. Внезапное закрытие Редакционных комиссий в октябре 1860 г., а затем отставка Н.А. Милютина в апреле 1861 г. свидетельствовали о шаткости их общих расчетов.
Мировоззрение реформаторов, видимо, не лишено было утопической веры в безграничную возможность государства направлять ход исторического развития. Н.А. Милютин, с присущей ему проницательностью мгновенно понял возникшую опасность. В декабре того же года он писал брату, военному министру Д.А. Милютину: «необходимо создать мнение, или, пожалуй, партию, серединную, говоря парламентским языком — “le centre”, которой у нас нет, но для которой элементы, очевидно, найдутся. Одно прав[ительст]во может это сделать, и для него самого это будет лучшим средством упрочения». А в апреле 1863 г. в другом письме, вновь возвращаясь к этим мыслям, он с тревогой отмечал: «Нет большего несчастья для России, как выпустить инициативу из рук правительства» [43]. Ставка реформаторов на инициативную роль монархии и либеральную общественность оказалась ненадежной, обнажив просветительские иллюзии, свойственные их поколению. Но других гарантий, кроме необратимости принятого жесткого законодательства, в тогдашней России не существовало.
Законодательство и жизнь: судьба Великих реформ и судьба реформаторов
Деятели Великих реформ принадлежали к поколению, которое верило в будущее и творило его, понимало настоящее, знало прошлое своей страны и учитывало опыт опередивших ее стран. Это было поколение, наделенное редким для российских политиков чувством ответственности перед современниками и потомками, поколение без страха и с надеждой смотревшее вперед, с верой в мирное, нереволюционное преобразование России крепостной в Россию свободную. Насколько оправдались эти надежды?
В историографии ставился вопрос: «В какой степени трактовка десятилетия реформ как периода крутого перелома может быть применима с точки зрения истории экономики?» Ответы различны. Для большинства советских историков реформы — это водораздел, отделяющий период феодализма от периода капитализма, для многих западных исследователей — рубеж между традиционным и современным обществом. П. Готрелл предложил иную интерпретацию. Она состоит в том, что «реформы совпали с периодом ускорения экономического роста, а не положили ему начало <...>. Несомненно, реформы имели большое политическое и социальное значение, но их экономическое влияние следует оценивать весьма осторожно» [44].
Если иметь в виду точный смысл законодательства 1861 г., то надо признать, что оно и не было рассчитано на единовременную перестройку помещичьего и крестьянство хозяйств, тем более — на единовременный переворот в экономике в целом. Время достижения конечной цели реформы — отделения крестьянского хозяйства от помещичьего и образования крестьянской земельной собственности — не устанавливалось, хотя предполагалось, что переход всех крестьян на выкуп совершится через 20 лет. Этот расчет Н. Милютина оправдался с абсолютной точностью: уже к 1870 г. около половины временнобязанных крестьян перешло на выкуп, к 1881 г. их стало 85%, и тогда правительство признало обязательным выкуп для оставшихся 15% [45].
С переходом на выкуп надельной земли крестьяне номинально становились собственниками, однако сам по себе этот юридический статус не означал свободного развития самостоятельного мелкого крестьянского хозяйства, к чему стремились реформаторы. Ряд важных положений реформы, на которые они вынуждены были пойти, затруднял осуществление конечной цели. Вопрос о влиянии отмены крепостного права на развитие помещичьего и крестьянского хозяйства еще недостаточно изучен.
«Отрезки» от дореформенных крестьянских наделов, которых стремились всеми силами избежать реформаторы, в результате нажима консерваторов на проекты Редакционных комиссий стали нормой. Общие средние данные о крестьянском землевладении в целом по европейской России содержатся в исследовании П.А. Зайончковского. Определенная им величина «отрезки» в 20% дореформенного надела общепризнанна в литературе. Однако в последние годы наметились новые подходы к изучению реализации реформы. Региональные исследования проведения в жизнь крестьянской реформы на Севере и Северо-Западе России с применением современных методик обработки таких массовых источников, как уставные грамоты и выкупные акты, привели историков к выводу, что более важным последствием отмены крепостного права была не величина «отрезки» и даже не величина повинностей и выкупных платежей, а «нивелировка наделов, которая нарушала сложившийся уклад ведения хозяйства» [46]. Работа над этим еще не завершена. Параллельно ведется исследование реализации крестьянской реформы в Центрально-черноземном регионе под руководством В.В. Канищева. Подведение общих итогов по России в целом ожидается к 150-летию крестьянской реформы.
Методику исследования С.Г. Кащенко и его наблюдения поддерживает американский историк С. Хок. Более того, он пришел к выводу, что суть процесса наделения крестьян землей состояла в исчезновении как очень больших, так и очень маленьких наделов. Вместе с тем, Хок считает, что результаты реформы нельзя трактовать как «несправедливую государственную политику», имевшую «нежелательные социальные и экономические последствия». Он подверг критике представление о «грабительском характере реформы». Обстоятельно рассматривая ошибочность методики обработки статистических данных и опоры на их среднее значение, Хок полагает что общая стоимость крестьянской надельной земли превышала выплаченные крестьянами выкупные платежи. В результате своего исследования он делает важное заключение, что земельные наделы, которые получило подавляющее большинство крестьян, вели к созданию самообеспечивающегося хозяйства, а отмена крепостного права могла в итоге привести к преобладанию крестьянской семейной фермы в аграрном развитии страны [47].