Наконец в) имущество получает характер недвижимого до своему назначению. Таковы принадлежности недвижимых имуществ. Но это его значение продолжается только до тех пор, пока оно рассматривается в совокупности с главною вещью, имуществом недвижимым по существу; взятое же отдельно, оно и в смысле гражданских законов составляет имущество движимое, если только не связано с почвой нераздельно, напр., дороги, реки и т. п. [6]. Вникая в характер принадлежностей недвижимого имущества по русскому праву, мы замечаем: а) что ими объявляются не только составные части возведенных на земле построек, но даже составные части почвы, определяющие ее ценность; таковы металлы, минералы и другие ископаемые, находящиеся в земле; если они могут быть выделены из почвы, то с момента выделения переходят в общий разряд движимых имуществ. б) Принадлежности распадаются на принадлежности земель (первичные), принадлежности иных недвижимых имуществ (вторичны) и общие тем и другим. Две последние группы имеют наиболее искусственный характер; здесь понятие принадлежности весьма нередко определяется исключительно соображениями целесообразности и практического удобства. Сюда относятся составные части здания, межевые акты, планы, книги и иные документы на недвижимость, инструменты фабрик и заводов, фамильные коллекции бумаг, книг, редкостей и пр. О движимом свойстве предметов их, рассматриваемых отдельно и независимо от главной вещи, не может возникнуть ни малейшего сомнения; вот почему в уголовных законах посягательства, направленные на подобные принадлежности отдельно и независимо от главной вещи, рассматриваются в ряду нарушений чужого движимого имущества; напр.ст. 1657 Улож. прямо говорит, что предметом кражи могут быть крепости, межевые планы и иные акты. Нет оснований ставить в этом отношении каких либо ограничения для мошенничества, если только нарушенные им предметы имеют имущественную ценность. Наконец, принадлежности первичные составляют или возведенные на земле строения, или средства сообщения, или естественные богатства, находящиеся в земле и на земле. Как, спрашивается, должен относиться к ним уголовный судья? Разрешение этого вопроса нужно искать в законах уголовных и гражданских. По точному смыслу последних эти принадлежности, рассматриваемые отдельно от главной вещи, составляют имущества движимые, если только они не включены в разряд недвижимых по существу; так вынутые руда и клад могут быть проданы хозяином как имущество движимое. Из уголовных законов мы видим также, что присвоение найденного в чужой земле клада поставлено в ряду преступлений против имущества движимого [7]; что вылавливание рыбы из чужих рек и озер, порубки и потравы также выделяются законом из преступлений против недвижимости. Обобщая все подобные отдельные указания, мы получаем следующее правило: с точки зрения русского законодательства движимыми имуществами признаются и такие составные части или принадлежности имуществ недвижимых, которые под влиянием преступной деятельности виновного могут быть отделены от почвы и перенесены в другое место [8]. В виду этого начала между прочим к. с. в деле Шамшевой (IV, 322) совершенно основательно признал право на доход с недвижимости возможным предметом преступления против чужого движимого имущества.
Более трудностей представляет вопрос: может ли быть предметом мошенничества имущество недвижимое?
Законодательства иноземные не видят никаких логических или бытовых оснований выделять его из общего состава мошенничества. Во французском праве оно обнимается с одной стороны выражением fonds, с другой — тем, что предметом мошенничества могут быть всевозможные обязательства и распоряжения, имеющие имущественный характер. Прусское и Северогерманское Уложения объявляют всякое имущество возможным предметом мошенничества. Только английские статуты последнего времени выделяют из него недвижимое имущество (Consol. act 6 Aug. 1861§§ 88, 89 и 90), находя себе последователей во многих, но далеко не во всех американских статутах. В самом деле, многие американские статуты распространяют мошенничество и на недвижимое имущество, и при том во всяком случае (Массачузет, Огио) или под тем непременным условием, чтоб виновный обманом выманил письменный акт о передаче этого имущества, valuable security (Виргиния, а в одном случае с 1851 г. и Нью-Йорк); в других статутах для мошенничества обыкновенно требуется personal property, но обычное право и статут Георга II, действующие в Америке совместно с местными статутами, обнимают мошенничеством не только chattel and valuable security (движимость и знаки имущественных ценностей), но и всякое другое имущество, goods.
Что же касается русского права, оно со всею резкостью выделяет недвижимое имущество из понятия мошенничества; «мошенничеством признается похищение посредством какого либо обмана денег, вещей или иного движимого имущества», говорит ст. 1665 Улож.; специальное постановление ст. 1680 Улож. создает из обмана для приобретения чужого недвижимого имущества особое преступление, которого, однако, состав в высшей степени неопределенен. «Кто, владея или пользуясь чужим недвижимым имением, или только жительствуя в оном по доверенности или же по какому либо письменному или словесному договору, будет в актах или в представляемых им местному или иному начальству или суду бумагах называть сие имение своим, в намерении оное себе присвоить, или же употребит какой либо другой, с сею же целью, обман, тот за сие подвергается»—арестантским ротам .или ссылке на житье в Сибирь по 4 степ. 31 ст. Улож. Допустив даже, что последние слова этой 1680 ст. применяются и к тем лицам, которые не жительствуют и не владеют чужим недвижимым имением, мы, тем не менее наталкиваемся на массу других неточностей, вытекающих из текста ее. Она не говорит, в каком отношении должен стоять обман виновного к тому явлению, непосредственным результатом которого является потеря права на недвижимое имущество одною стороною и приобретение ею другого; а это важно, тем более, что она дает повод предполагать, что совершение этого преступления законодатель видит уже в момент выполнения обманного действия, вовсе не требуя действительную потерю имущественной ценности. Кроме того нельзя не остановиться на следующем обстоятельстве. Выделение обманов против недвижимости из мошенничества, очевидно, допущено для того, чтобы установить за первые более строгую, наказуемость; верно или неверно, но в посягательстве на недвижимость закон видел больше преступной дерзости со стороны обманщика, чем в посягательстве на имущество движимое. С этою целью он и назначает за них строгую наказуемость независимо от стоимости предмёта преступления. Но всматриваясь ближе в дело, ми увидим, что в действительности закон не успел достичь этой строгости, во многих случаях заставляя судью применять здесь даже более слабое наказание, чем за мошенничество; таковы случаи рецидива. Кроме того, совершенное виновным нарушение ст. 1680 не окажет никакого влияния на наказуемость мошенничества, совершенного после наказания за первое преступление, так что виновный в нарушении ст. 1680 находится в более благоприятных обстоятельствах, чем провинившийся в мошенничестве, между тем как характер действия и юридическое качество намерения того и другого стоят на одной доске.
Вместе с тем нельзя не заметить, что нет ровно никаких логических оснований выделять преступный обман против недвижимости из мошенничества; там и здесь уголовное правосудие имеет дело с одинаковым способом действия, с одинаковым намерением причинить вред чужому имуществу для получения над ним господства; в обоих случаях его охране подлежит одно и тоже—имущественное—право. Разница между движимостью и недвижимостью в практической жизни совсем не так велика, как бы следовало заключить из различия узаконение по вопросам приобретения их и доказательства на них своего права. Движимость есть средство приобретения недвижимого, имущество более удобное для оборота и потому более предпочитаемое при сильной степени экономического развития, чем недвижимость; с другой стороны последняя значительно обеспечена от нарушений обязательными мерами гражданской корроборации, между тем как движимое имущество более открыто для нарушений и потому уголовное правосудие должно восполнить то, чего не могли доставить гражданские законы. Нередко замечают, что недвижимое имущество имеет более важное значение для государства, чем имущество движимое. Против этого ложно бы было возразить простым указанием на современный имущественный оборот, далеко оставивший за собою государство земледельческое в тесном смысле; теперь земледелец не может, как прежде, обходиться собственными средствами, получаемыми дома, у себя, и должен делать значительные денежные затраты на стороне. Но положим, что этот мотив верен в том именно смысле, что самый надежный источник государственных доходов есть недвижимое имущество; легко видеть, однако, что при переходе его из рук в руки, хотя бы вследствие преступления, государство ровно ничего не теряет, так как приобретатель станет к нему в отношения прежнего владельца.
Однако, выделение нашим законодательством обманов против недвижимого имущества из мошенничества относится только к тем обманам, которые рассчитаны на приобретение полного господства над недвижимым имуществом, на «присвоение» его виновным. Но мы уже видели, что источники доходности недвижимого имущества входят в него пак принадлежности и что как скоро право на подобную принадлежность может быть нарушено без нарушения права собственности на недвижимое имущество, то по точному смыслу русского законодательства может быть речь о преступлении против движимости; между тем здесь нарушается одна из составных частей права на недвижимое имущество — право пользования или владения им.