Что же касается поездки Владимира Мономаха в Берестье, то ее также не обязательно относить к 1068-1069 гг. То, что приказ о ней отдали оба князя, Святослав и Всеволод, а приказ о походе в Чехию — только Святослав, ни о чем еще не говорит. Удивляться приходится скорее тому, что в 1075 г. последний действовал через голову брата. Вряд ли это было правилом. Сожжение Берестья, таким образом, вполне могло иметь место в 1073-1075 гг. и стать одним из проявлений русско-польского «розмирья», которое и пришлось урегулировать в Сутейске.
Но как быть с троекратным упоминанием «Поучения» о пребывании Мономаха во Владимире? В первый раз он был там накануне поездки в Берестье, затем — перед заключением мира в Сутейске, в третий раз — между пребыванием в Сутейске и походом в Чехию. А.Короленко ставит вопрос: княжил ли он там?
Относительно первого упоминания Мономаха на Волыни возможны два толкования: 1) он правил там, но затем ввиду неясности ситуации на западной границе Святослав прибрал эту область к рукам; 2) княжич приехал во Владимир в «командировку» для поддержки Олега в случае вражеского вторжения. Второе упоминание объясняется просто: Мономах прибыл туда для ведения переговоров в Сутейске. Третье упоминание о его присутствии во Владимире связано с подготовкой похода против чехов. Согласно «Поучению», он прибыл во Владимир летом («оттуда пакы на лето Володимерю опять»), а чешская кампания, по расчетам В.А. Кучкина, началась не позднее сентября 1075 г., что хронологически увязывает оба события.
И еще одно обстоятельство, которое нужно иметь в виду. Как следует из «Поучения», поход против Чехии начался с Волыни. Было бы странно, если бы во время подготовки похода эти стратегически важные земли контролировал Всеволод, а Святослав озаботился их приобретением лишь после окончания экспедиции.
Сказанное позволяет сделать вывод, что Волынь в 1073-1076 гг. принадлежала Святославу.
Что же получил в результате переворота Всеволод? Вне всякого сомнения — Туров: о своем пребывании в нем в 1076 г. Владимир пишет в «Поучении». Гораздо более сложен вопрос о Смоленске. Автор «Поучения» сообщает, что в юности ходил к Смоленску (еще при Изяславе), после чего отправился во Владимир Волынский для переговоров в Сутейске. Следует оговориться, что Смоленск (точнее, видимо, доходы с него) был поделен между Ярославичами. Представляются возможными два объяснения: 1) Всеволод захватил Смоленск еще во время пребывания Изяслава в «Ляхах» в 1068-1069 гг. и при молчаливом согласии вернувшегося оттуда киевского князя владел им и далее, выплачивая тому (до его вторичного изгнания) и Святославу их доли доходов; 2) Изяслав отправил Владимира в Смоленск и инспекционными задачами незадолго до переворота в марте 1072 г., после которого Мономах вокняжился там, но спустя некоторое время уехал на Волынь. После же смерти Святослава Всеволод отправил сына в Смоленск, чтобы тот охранял город от возможного наступления со стороны Изяслава и его польских союзников.
И, наконец, главная проблема: за кем остался Чернигов? Определенную путаницу в вопрос о разделе владений внесло сообщение В.Н. Татищева, будто Святослав, сев в Киеве, передал Всеволоду Чернигов, Борису (то ли Вячеславичу, то ли неизвестному по другим источникам Святославичу) Вышгород, а сыновьям — Глебу Переяславль, Давыду Новгород, Олегу Ростов. О.М. Рапов, принимая эти сведения, полагал, что был произведен крупномасштабный размен: Всеволод обменял Переяславль и Ростов на Чернигов, Муромо-Рязанскую землю и Тмутаракань; неуверенность у исследователя вызвало лишь сообщение о передаче Новгорода Давыду. Другие ученые придерживаются более умеренной точки зрения, полагая, что к Всеволоду перешел только Чернигов.
Точка зрения О.М. Рапова, почти полностью принявшего указания В.Н. Татищева, в ряде пунктов противоречит источникам. О том, что Переяславль остался за Всеволодом, можно заключить из «Поучения» Мономаха, автор которого наведался туда накануне отъезда к Сутейску и после похода в Чехию. Если датировка первого визита спорна, то второго очевидна: 1076 г. Было бы странно, если бы после экспедиции в Чехию Владимир прибыл в город, принадлежащий Святославу, но вполне логично, что он навестил в Переяславле отца и сообщил ему об обстоятельствах, связанных с походом. Крайне сомнительно и утверждение В.Н. Татищева о передаче Ростова Олегу. В 1096 г. тот заявил сыну Мономаха Изяславу, княжившему в Муроме: «Иди в волость отца своего к Ростову, а то (Муром. — А. К.)есть волость отца моего». Таким образом, Олег четко отделяет Ростов от владений своего отца, что он вряд ли стал бы делать, если бы, как сообщает В.Н. Татищев, получил его в 1073 г.
Автор думает, что куда сложнее обстоит дело с Черниговом и разбирает аргументы proetcontra пребывания его под властью Всеволода в 1073-1076 гг.
Еще Н.М. Карамзин указывал со ссылкой на «Житие Феодосия Печерского», что после изгнания Изяслава Всеволод вернулся «в область свою»49, т.е. в Переяславль, а не Чернигов. Однако названный источник не летопись и поэтому в нем нет четкой фиксации смены княжений. Под «своей областью» мог иметься в виду и Чернигов, который также становился для Всеволода «своим», если он получил его от Святослава. Не совсем убедителен и другой аргумент: Святослав вряд ли оставил бы брату одновременно и Чернигов, и Переяславль. Но ведь справедлива и обратная логика: разве допустил бы Всеволод, чтобы Святослав владел и Киевом, и Черниговом? А пренебрегать мнением Всеволода Святослав не посмел бы, без его поддержки он не решился бы на переворот.
Говоря об окончании усобицы за Чернигов в 1094 г., автор Повести временных лет отмечает: «Володимер же (Мономах. — А.К.) створи мир с Олегом и иде из града на стол отень Переяславлю; а Олег вниде в град отца своего». Летописец, замечает А.Е. Пресняков, «ничего не знает о "праве" Всеволода перейти в Чернигов, раз Святослав занял Киев». Однако отправной точкой цитированных пассажей, по-видимому, является тот факт, что у Олега больше прав на Чернигов, ибо его отец Святослав получил город от самого Ярослава Мудрого, а отец Владимира Всеволод — лишь от одного из своих старших братьев.
В.А. Кучкин обращает внимание на то, что Мономах, говоря о своей поездке в Переяславль в 1076 г., не упоминает, что ехал к отцу, тогда как отметил это обстоятельство при сообщении о предыдущем прибытии туда. «Напрашивается естественный вывод, что в промежутке между первым и вторым приездами Мономаха в Переяславль на Руси произошло перераспределение княжеских столов», в результате которого Всеволод получил Чернигов, а его сын Владимир — Переяславль. «События 1078 г.55 застают Всеволода Ярославича в Чернигове... Едва ли Всеволод мог получить или захватить Чернигов после смерти брата Святослава. Не видно никакой борьбы сыновей Святослава за отцовское наследие вплоть до того момента, когда Олег Святославич был лишен своего княжения. Скорее всего, Чернигов был отдан Всеволоду по соглашению с самим Святославом». Отдавая Чернигов Всеволоду, Святослав, в сущности, ничем не рисковал, ибо при необходимости мог отнять город у брата.
Автор производит разбор аргументов в пользу противоположной точки зрения. Прежде всего он отмечает, что в источниках не зафиксирован факт перехода Чернигова под власть Всеволода. Самые ранние данные о его правлении там появляются в летописи лишь под 1077 г. Очень странно, что столь важное событие, как смена княжения в Чернигове, втором городе Южной Руси («Русской земли»), и трехлетнее правление там Всеволода, не упомянуты ни одним источником, тогда как восьмидневное пребывание у власти в том же городе Бориса Вячеславича в мае 1077 г. аккуратно зафиксировано в летописи. Нельзя не отметить, что не только в Повести временных лет, но и в «Поучении» Мономаха Всеволод начинает фигурировать в Чернигове лишь в 1077 г.
Не совсем верно утверждение об отсутствии данных о борьбе сыновей Святослава за Чернигов после смерти отца до лишения Олега владимирского княжения. Олег был выведен из Владимира и оказался в Чернигове под арестом вскоре после возвращения в Киев Изяслава, что могло быть как раз проявлением такой борьбы (возможно, превентивным ударом со стороны Ярославичей). Прочие же Святославичи могли просто не счесть свои силы достаточными для схватки за «стол отень». Нельзя считать доказанным и то, будто Всеволод «едва ли» мог завладеть Черниговом после смерти брата. Летопись вообще в этой части излагает события крайне лаконично, и остается только гадать, о чем она недоговаривает.
Как видим, едва ли не любой аргумент каждой из сторон можно парировать контраргументом, и в принципе приходится признать что окончательное решение вопроса о том, кому принадлежал Чернигов в 1073-1076 гг., из-за недостатка источников вряд ли возможно. Но именно недостаток содержащейся в источниках информации, позволяет, как представляется, кое-что прояснить.
При любом решении вопроса о судьбе Чернигова в 1073-1076 гг. ясно, что Святослав обладал солидным перевесом над Всеволодом. Новый киевский князь стал явно могущественнее по сравнению с предшественником. К тому же Изяславу приходилось считаться с двумя братьями, Святославу же лишь с одним. Но это еще не значит, что он имел на младшего брата «неограниченное влияние»69. Доказывая подобное утверждение, М.С. Грушевский приводил слова Мономаха из «Поучения»: «Посла мя Святослав в Ляхы»70. Случай, действительно, чрезвычайный, но мы не знаем, какими обстоятельствами он был вызван. Нельзя исключить, например, болезнь Всеволода, помешавшую ему соблюсти формальности при отправке сына в Польшу. К тому же последний в «Поучении» передавал суть происшедшего, а в таком случае было достаточно указать, от кого исходил приказ defacto, а не dejure.
Немалое значение для киевского князя имела и поддержка киевлян. Несомненно, во многом именно благодаря ей быстро и бескровно совершился переворот в 1073 г. — Изяслав покинул стольный град явно без боя и до прибытия братьев71. Даже западноевропейский хронист Сигеберт из Жамблу писал, что Изяслав был изгнан «всей страной». Но сохранились ли симпатии киевлян к Святославу в дальнейшем? П.В. Голубовский пишет, что новый великий князь окружил себя черниговскими боярами, для которых Киевская земля была чужой. Это не могло не вызвать недовольства киевлян и в итоге породило длительную борьбу между «матерью городов русских» и Черниговом. Высказывалось также предположение, что и сам Святослав чувствовал себя в Киеве чужаком, более тяготея к Чернигову, где его и похоронили, когда он умер. П.П. Толочко отмечает, что при сообщении о кончине князя в 1076 г. в летописи ничего не говорится о сочувствии киевлян покойному.