Имре Надь: своевременная биография (стр. 1 из 6)

А.С.Стыкалин

С тех пор, как в начале 1990-х годов российские историки получили возможность более дифференцированного подхода к оценке венгерской «национальной трагедии» 1956 г., не утихают споры вокруг личности Имре Надя, центральной фигуры политической жизни Венгрии в те драматические дни. Более того, успел сложиться целый ряд стойких мифов, сквозь призму которых воспринимается российским историческим сознанием этот трагический персонаж венгерской истории новейшего времени. Согласно наиболее экстравагантному из этих мифов, Имре Надь, недавний австро-венгерский военнопленный, примкнувший в период революции в России к большевикам и служивший в органах ЧК, был, якобы, непосредственно причастен к расстрелу царской семьи1. Праведный гнев, овладевающий российскими патриотами при одном только упоминании о грубом вмешательстве иноземцев в драму русского народа, вполне закономерно проецируется и на сотрудника ЧК И.Надя. Даже в том случае, когда приходится принять как данное простой исторический факт: Имре Надь летом 1918 г. находился в Забайкалье, за тысячи вёрст от Екатеринбурга, и уже поэтому не мог иметь никакого отношения к той кровавой расправе2.

Архив МИ Имре Надь

Покрыта легендами и деятельность Имре Надя в период эмиграции, в Москве 1930-х годов. В 1989 г. по инициативе тогдашнего председателя КГБ СССР В.А.Крючкова были извлечены из архивов документы о связях И.Надя с органами НКВД, а 27 февраля 1993 г. их впервые опубликовала, наделав немало шуму, итальянская газета «Ла Стампа»3. При том, что Крючков явно преследовал сиюминутные и не слишком чистые политические цели — компрометации реформаторского крыла кадаровской ВСРП, склонного к реабилитации И.Надя4, документы отнюдь не являются подделкой и в общем не оставляют сомнений в причастности Надя к агентурной разработке некоторых из тех венгерских коммунистов-эмигрантов, которые стали в 1937 — 1938 гг. жертвами сталинских репрессий. Эта деликатная тема нашла отражение в литературе об И.Наде (в первую очередь в работах Я.Райнера). Правда, читая труды Я.Райнера (и некоторых других ведущих венгерских историков), трудно отделаться от впечатления о стремлении по возможности обойти существующие острые углы5. Иногда даже получается, что информация, поступавшая в органы от И.Надя, была приобщена к следственным делам как бы вопреки его воле. Между тем, российский дипломат и исследователь В.Л.Мусатов, много лет посвятивший изучению Венгрии в новейшее время, приводит в качестве неоспоримого свидетельства собственноручно написанную 20 марта 1940 г. автобиографию И.Надя, где указывалось: «С НКВД я сотрудничаю с 1930 г. По поручению я был связан и занимался многими врагами народа»6.

С другой стороны, встречающиеся иногда даже в серьёзных научных публикациях утверждения о том, что 15 или более человек были расстреляны или погибли в лагерях именно по доносам И.Надя, кажутся слишком безапелляционными7. «Писатель Антал Гидаш говорил, что он сел по навету Имре Надя. Всемирно известный философ Дьёрдь Лукач, экономист Енё Варга также оказались в "расстрельных списках" из-за Имре Надя», — читаем в статье квалифицированного журналиста-страноведа, не одно десятилетие проработавшего в Венгрии корреспондентом «Правды»8. Так вот, если не ограничиваться слухами, распространёнными в среде венгерской коммунистической эмиграции в СССР, а углубиться в теме, обратившись к архивным первоисточникам, возникают серьёзные вопросы. В конце 1990-х годов автор этих строк вместе с известным переводчиком венгерской литературы Вячеславом Середой по просьбе наследников получили доступ к следственному делу Дьердя Лукача — один из крупнейших философов-марксистов XX в. был арестован в июне 1941 г. и два месяца находился в застенках НКВД. В результате была опубликована книга9. Скажем сразу: во всем многостраничном следственном деле нет ни малейшего упоминания о доносах Имре Надя — факт, безусловно, говорящий сам за себя. И даже если удастся доказать прямую причастность И.Надя к уничтожению некоторых соратников по партии, следует признать: вышеназванные документы, хотя и важны для составления полной картины об Имре Наде как личности, вместе с тем, не дают сами по себе каких-либо оснований для пересмотра, переоценки его роли в общественно-политической жизни Венгрии середины 1950-х годов и революции 1956 г.10

Ещё одна распространённая легенда: Имре Надь — человек Л.П.Берии. Этой версии, похоже, придерживался и Янош Кадар. Неизвестно, правда, насколько искренне, но он говорил об этом М.С.Горбачёву в сентябре 1985 г.11 Причём, если для Кадара мнимая причастность Надя к команде Берии означала только компромат и ничего больше, в современной России названную версию можно связать с новомодной попыткой некоторых историков и особенно публицистов увидеть в деятельности Берии весной–летом 1953 г. планы далеко идущих системных реформ, представить его в качестве несостоявшегося реформатора12. Причастностью к команде Берии иногда объясняют и провозглашённый правительством И.Надя в Венгрии с лета 1953 г. «новый курс» — отказ от форсированной индустриализации, смягчение методов коллективизации, перенесение центра тяжести на производство предметов потребления. Между тем, достаточно изучить запись встречи советских и венгерских лидеров в июне 1953 г., чтобы увидеть: фигура И.Надя на пост премьер-министра отнюдь не была навязана Берией вопреки воле других, она не вызывала возражений кого-либо из членов советского руководства13.

Наконец, в отечественной литературе последнего десятилетия (чаще всего в литературе строго определённой идейно-политической ориентации) получила хождение ещё одна спорная версия: возвращение на венгерский политический олимп в октябре 1956 г. Имре Надя, за которым к этому времени прочно закрепилась репутация «правого уклониста», связывают с уступчивостью А.И.Микояна, не разглядевшего в И.Наде скрытого «врага» и убедившего коллег по Президиуму ЦК КПСС сделать ставку на него14. Роль Микояна иногда преувеличивается (хотя при этом пользуются совсем другой оптикой) и в западной литературе — не только в силу привычного для ряда политологических школ стремления выявить в политической элите какой бы то ни было страны своих «ястребов» и «голубей», но и потому, что на отношение к И.Надю механически проецируется особая позиция А.И.Микояна в венгерском вопросе: он был единственным членом Президиума ЦК КПСС, последовательно выступавшим против советского военного вмешательства. Кстати сказать, и венгерский биограф Имре Надя Я.Райнер несколько упрощает, как нам кажется, реальную картину, когда пишет о том, что Микоян предлагал восстановить в партии И.Надя, исключённого из неё в конце 1955 г. по обвинению во фракционной деятельности.

Между тем, какова бы ни была субъективная позиция самого А.И.Микояна, на встрече с лидерами Венгерской партии трудящихся (ВПТ) 13 июля 1956 г. он, выступая от имени всего советского руководства, выразил мнение, едва ли дающее возможность для столь однозначного толкования: мы «считали и считаем ошибкой исключение из партии Надя Имре, хотя он своим поведением этого заслужил. Если бы Надь остался в рядах партии, он был бы обязан подчиняться партийной дисциплине и выполнять волю партии. Исключив его из ВПТ, товарищи сами себе затруднили борьбу с ним. Следовало бы откровенно заявить Надю, что, борясь с партией, он закрывает себе возможность вернуться в её ряды. Путь борьбы с партией — это путь, который неизбежно ведёт его в тюрьму. Наоборот, если он изменит своё поведение, то он может рассчитывать на восстановление его в рядах партии»15. Таким образом, необходимым условием восстановления И.Надя в партии должна была стать, по мнению Микояна, как минимум, самокритика с его стороны.

Учитывая обилие мифов и спорных версий, следует признать: перевод на русский язык книги известного венгерского историка Я.Райнера и её издание к 50-летию венгерских событий 1956 г. и 110-летию со дня рождения И.Надя вполне своевременны16. Эта книга позволит отбросить явные мифы, пересмотреть в некоторых случаях недостаточно аргументированные версии, создать в сознании российской читающей публики реальный, полнокровный образ венгерского политика, представить его подлинную роль в событиях полувековой давности. Выход в свет в 1990-е годы двухтомной биографии Имре Надя стал событием в венгерской исторической науке — тем более значительным, что на родине личность этого политика (что вполне естественно) куда в большей степени, чем в России, становилась предметом домыслов и политических спекуляций. В своих работах, основанных на огромном фактическом материале, Я.Райнеру пришлось опровергать устоявшиеся стереотипы, полемизировать с некоторыми спорными точками зрения, бытующими в венгерской и западной историографии, где никогда не было единства мнений об И.Наде, существовал широкий диапазон оценок. Впрочем, полная демифологизация той или иной исторической личности — задача непосильная для историка, тем более, когда речь идёт о государственном деятеле, концентрирующем в себе существенные политические тенденции новейшего времени, о человеке, чьё наследие продолжает оставаться востребованным и сегодняшним политическим сознанием.

Споры об Имре Наде периодически оживляются в Венгрии, особенно в дни очередных годовщин событий 1956 г. И мнения высказываются подчас диаметрально противоположные. Здесь можно выделить две важные тенденции. С одной стороны, трагизм судьбы венгерского премьера, казнённого в июне 1958 г., бросает отсвет на все его действия и поступки, правые и неправые; мученическая смерть располагает историков, а тем более публицистов и широкое общественное мнение к апологетике, даёт простор для идеализации личности Надя, к явным ошибкам и просчётам подходят менее критически. Это характерно, кстати, и для большой части западной историографии, стремящейся признанием заслуг Надя post mortem как бы компенсировать ту поразительную близорукость в оценке его политического лица, которую западное общественное мнение демонстрировало на протяжении всей венгерской революции. Приветствовав приход к власти В.Гомулки в Польше, оно вместе с тем упорно продолжало видеть в Наде заурядного сталиниста даже тогда, когда для этого было всё меньше оснований17.