где мы рассчитывали поднять волну освободительного движения. Захватывался попутно богатый промышленный район Верхней Силезии, существенно важный для Германии, с точки зрения изготовления военных материалов. Правда, при наступлении главной массы войск по левому берегу Вислы, наши армии встречали на своём пути две германские крепости – Познань и Бреславль и оставляли у себя на фланге австрийскую крепость Краков. Но чем шире и энергичнее было бы наше вторжение в Германию, тем легче было бы овладение этими крепостями» 36. Именно этими расчётами и объяснялось желание собрать под Варшавой дополнительные силы.
Перед Ставкой стояла такая же проблема, как и перед её противниками из Берлина и Вены, а именно выбор направления главного удара. Только Франция и Англия в начале войны были лишены необходимости сделать такой выбор. Великий князь и его штаб приступили к подготовке второго шага, не только не завершив, но и не сделав ещё первый. Ставка не опасалась за судьбу Северо-Западного фронта и заранее считала наступление в Восточную Пруссию обречённым на успех. Парадоксальным образом план германских действий превратился в «шпаргалку», по которой сверяло свои решения русское командование.
В создании штаба Самсонова также проявилась импровизация первых дней войны. Командующий 2-й армией прибыл к ней с кавказского побережья Чёрного моря, где он отдыхал вместе с семьёй. Начальник штаба – генерал-лейтенант П.И. Постовский – был вызван из Тифлиса, генерал-квартирмейстер – из Петербурга, дежурный генерал– из Ташкента… «Конечно, – вспоминал генерал Н.Н. Мартос, – такой штаб не мог с первых дней работать дружно и безошибочно, а принимая во внимание образцовую подготовку врага и близость серьёзных столкновений, всё это невольно наводило на неприятные размышления».
Штаб фронта не испытывал подобных чувств и сомнений. На просьбу Самсонова назначить в управление генерал-квартирмейстера армии одного из полковников, занимавшихся разработкой плана вторжения в Восточную Пруссию, последовал отказ. Ни Николаю Николаевичу, ни Жилинскому не пришла в голову мысль о том, что в изменившейся ситуации немцы смогут и будут действовать по-другому. Между тем германским командованием рассматривались различные варианты действий, и русская военная разведка имела информацию об этом.
10 августа прибывшие в штаб 8-й германской армии Гинденбург и Людендорф утвердили план сосредоточения для наступления против 2-й русской армии, причём главный удар должен был быть нанесён по правому флангу Самсонова. В это время штаб Северо-Западного фронта был полностью удовлетворён развитием событий и торопил только 2-ю армию. «Германские войска, – телеграфировал Жилинский Самсонову в тот же день, – после тяжёлых боёв, окончившихся победой над ними армии ген. Ренненкампфа, поспешно отступают, взрывая за собой мосты. Перед Вами, по-видимому, противник оставил лишь незначительные силы. Поэтому, оставив 1-й корпус в Сольдау и обеспечив левый фланг надлежащим уступом, всеми остальными корпусами энергично наступайте на фронт Зенсбург, Алленштейн, который предписываю занять не позже вторника 12 августа. Движение Ваше имеет целью наступление навстречу противнику, отступающему перед армией ген. Ренненкампфа, с целью пресечь немцам отход к Висле» 41. Штаб фронта был убеждён, что немцы будут действовать согласно плану своей довоенной игры и притягивал всё внимание штаба 2-й армии к её левому, западному флангу. Самсонов исключительно энергично старался выполнить распоряжения командования, и растягивал свои корпуса на запад, считая своей важнейшей задачей выход к нижней Висле. Он даже не думал о повороте на северо-восток, где, по его мнению, энергично действовал Ренненкампф.
Агентурные сведения в штаб Самсонова почти не поступали: собственной сети информаторов на территории противника не было. Воздушная разведка также исключалась: авиаотряд, переданный в армию, имел машины, техническое состояние которых исключало возможность полётов над территорией противника. Немецкие же лётчики постоянно находились в воздухе, бороться с ними было нечем: винтовочный огонь и полевая артиллерия оказались настолько малоэффективными, что командир XV армейского корпуса попросту запретил стрелять по немецким самолётам. Вскоре к ним присоединились и «Цеппелины» 44. И недостатка в информации у противника не было. Всё это вместе взятое вело Самсонова прямо в ловушку, которое готовил ему штаб 8-й немецкой армии. «Решение дать сражение, – отмечал Людендорф, – базировалось на учёте медлительности русского командования». Разумеется, медлили с принятием верного решения Ставка и штаб Северо-Западного фронта. Самсонов продолжал делать всё возможное, исполняя приказы командования.
10 и 11 августа действия 2-й армии были достаточно успешными. XV армейский корпус генерала Мартоса в эти дни нанёс серьёзное поражение 37-й пехотной дивизии и 70-й ландверной бригаде противника, заставив их спешно отступить в беспорядке, потеряв более 4 тысяч убитыми и ранеными и около тысячи пленными. Успехи давались дорогой ценой, сказывались недостатки снабжения, неизбежные при импровизационных решениях. «Необходимо организовать тыл, который до настоящего времени организации ещё не получил, – докладывал 10 августа Жилинскому Самсонов, – страна опустошена, лошади давно без овса, хлеба не имеют, подвоз из Остроленки невозможен» 47. Командующий армией склонялся к мысли о необходимости приостановить движение и обеспечить свой правый фланг, в том числе и потому, что хотел получить информацию о противнике. Жилинский был груб и категоричен: «Видеть противника там, где его нет, трусость, а трусить я не позволю и генералу Самсонову и требую от него продолжения наступления» 48.
Это был абсолютно несправедливый упрёк, граничивший с откровенным хамством. Жилинский действовал в худших традициях высшего чиновничества. Сделавший карьеру в канцеляриях, главнокомандующий фронтом увидел в предложении боевого генерала лишь преступную инициативу. У Самсонова не осталось выбора. Он мог только подчиниться и требовать того же от подчинённых, В 16.00 11 августа Мартос запросил у командующего армией днёвку для отдыха и приведения в порядок тылов, на что последовал отказ.
Заключение
Результат действий «по шпаргалке» оказался плачевным, что не помешало Жилинскому повторить этот приём и в случае с армией Ренненкамфпа. После поражения Самсонова 8-я германская армия была усилена, после разгрома 2-й русской армии её солдаты и офицеры верили в свои силы, командование хорошо представляло себе возможности и манеру управления своего противника. Силы были примерно равны, но немцы обладали значительным перевесом в артиллерии – 1026 орудий против 724, который был решающим в лёгких гаубицах – 150 против 48 и абсолютным в тяжёлой артиллерии – 192 против 0. Наступлению предшествовала работа по дезинформации русских штабов. Немцы хотели притянуть внимание противника к правому флангу 1-й армии, в то время как удар планировали нанести на её левом фланге.
Утром 18 августа начальник штаба 1-й армии генерал-лейтенант Милеант предложил отвести войска с занимаемых позиций, как весьма невыгодных для обороны, особенно на левом фланге, и сосредоточить их в тылу, в районе Гумбинена-Гольдапа для того, чтобы «…весьма вероятный обход левого фланга армии через Мазурские озёра можно было соответственно встретить контрманёвром». Начальник штаба фронта генерал Орановский согласился с этим предложением, однако уже ночью 19 августа Жилинский потребовал от Ренненкампфа «…во что бы то ни стало удерживаться севернее Мазурских озёр на путях от линии Инстербург, Ангербург к линии Волковышки – Сувалки, причём в действиях армии должно быть проявлено полное упорство…» 50. Важно, что отношения между начальником штаба армии и её командующим с началом военных действий резко испортились. Ренненкампфа явно раздражала независимость суждений подчинённого.
Неправота Милеанта казалась Ренненкампфу очевидной – ведь она расходилась с указаниями свыше. Командующий немедленно отреагировал на распоряжение Жилинского, поняв его в буквальном смысле – 1-я армия стала окапываться, готовясь к обороне каждой пяди занятой земли. Протесты Милеанта, справедливо указывавшего на то, что положение стоящего на левом фланге слабого кордона от этого не улучшится, игнорировались. Командующий, по словам начальника штаба, начал «форменную травлю» своего неудобного подчинённого.
Штаб армии фактически перестал работать в нормальном режиме – его рекомендации принимались и отвергались по нескольку раз в день. В результате несчастный XX армейский корпус то начинал движение с правого фланга армии на левый, то прекращал его и возвращался назад. Так продолжалось почти семь дней. Происходило именно то, на что рассчитывал в 1905 году Шлиффен – создание фланговой угрозы заставит русское командование действовать в манере Куропаткина: метаться, снимать для укрепления флангов части с фронта, что в конечном итоге вызовет обвал обороны.
«Русские находились тактически в очень благоприятном положении, – отмечал Грёнер. – Если бы 10-я армия своевременно прибыла на позиции, то она могла бы встретить немецкий охват восточнее Мазурских озёр и противодействовать движению немцев через Лык и южнее. Однако, Ренненкампф странным образом заботился не о своём левом фланге, а о правом, где он опасался немецких действий через залив и со стороны моря» 55. Без сомнения, страх перед германским десантом был ошибкой. Перед войной германское командование не рассматривало вопрос о каком-либо десанте на Балтике до решения противостояния с британским флотом. Более того, сами немцы опасались, и не без основания, набегов русских миноносцев из района Либавы. Сбор транспортов в портах Восточной Пруссии производился всего лишь с целью дезинформации русского командования. Свою лепту в успех немцев внёс и штаб Северо-Западного фронта. Оба они явно руководствовались «шпаргалкой» – довоенной информацией о планах немцев нанести удар в районе побережья.