Отмечает, что готов был пойти на уступки в своей конституции, но не отступая от основных ее положений[185]. Считает, что в 1825 году, несмотря на всю свою активную деятельность, выработка плана выступлений, Пестеля посещают мысли отойти от деятельности в Южном обществе[186].
Н.М.Дружинин не соглашается с мнение М.В. Нечкиной о периоде общей работы севера с югом в начальном этапе Северного и Южного обществ. Он пишет, что в тактическом плане Пестеля подчинение Северного общества был главной составляющей успеха[187]. Переписку между Пестелем и Муравьевым о конституциях Дружинин считает началом борьбы между обществами с попытками к объединению[188]. По поводу поездки Пестеля в 1824 году, он пишет:
«Петербургская поездка П.И. Пестеля не была его личным самостоятельным начинанием: это был политический акт, обдуманный т разработанный на заседаниях директории южного общества.»[189]
Отмечая общий ее провал, Н.М. Дружинин пишет об вызванном резонансе в Северном обществе. Упоминает об указании Пестеля укрепить существующее в Петербурге отделение Южного общества и сохранить его тайным от Северного[190].
В целом оценивая советскую историографию по данному вопросу, можно сказать, что она продвинулась от периода слабой освещенности и доказанности утверждений, к периоду практически полной изученности. Остались нерешенными вопросы о личных намерениях Пестеля в плане объединения Севера с Югом. М.В. Нечкина видела стремление к укреплению и обобщению революционной работы в начальном этапе, которая не смогла преодолеть разногласия. Н.М. Дружинин однозначно считает, что Пестель стремился захватить Северное общество.
Вопрос о П.И. Пестеле на следствии в советский период изучен очень слабо, т.к. не представлял особой ценности для создания героического образа.
С.Я. Штрайх в «Декабристы. 1825-1925 г.» пишет о П.И. Пестеле на следствии, как героическом революционере, сломавшемся под давлением следствия и в связи с предательством своих соратников, стали давать на него показания. Он пишет:
«Пестель сначала, не только не стал доносить на Трубецкого, Рылеева и др., но отказался даже давать показания, но когда увидел, что его предали со всех сторон, то и он не выдержал и даже писал письма Николаю с просьбой о помиловании.»[191]
Он продолжит себя в книге «О памяти повешенных», так же отмечая о первоначальном отказе Пестеля давать показания[192]. И дополнит, упомянув, что перед казнью к нему приходил пастор Рейнбот, из разговора с которым, он, автор, выделяет твердость Пестеля и безразличность к собственной судьбе[193].
Новую страницу в изучении этого вопроса начнет М.В. Нечкина. В книге «Грибоедов и декабристы» она отметит, что 13 декабря, находясь под арестом, Пестель имел связь с южными декабристами и обдумывал, не дать ли сигнал к восстанию[194].
В работе "Движение декабристов" она особо отметит героическое поведение П.И. Пестеля на следствии.
«Но были и случаи личного героизма, отказа давать показания и выдавать заговорщиков. Пестель сначала отвечал на все вопросы полным отрицанием…»[195]
Автор защищает Пестеля и декабристов, от «школы» М.Н. Покровского и ее отрицания революционности декабристов на основе покаянных писем. Она считает, что этот вопрос требует особого подхода и комплекса фактов[196].
Следующим по этому вопросу напишет Н.М. Лебедев:
«На допросах Пестель был спокоен и тверд. Никто не выдержал на следствии больше допросов и очных ставок, чем он…»[197]
Н.М. Лебедев так же, как и С.Я. Штрайх упомянет разговор Пестеля с пастором Рейнботом, выделив особую твердость и убежденность в собственной правоте П.И. Пестеля[198].
В оценке действий П.И. Пестеля на следствии в советской историографии мы видим, практически полное согласие в героическом поведении революционера, которая дополнялась на протяжении всего периода, но, к сожалению, все равно осталась мало изученной.
В итоге, мы имеем созданный советской историографией, образ П.И. Пестеля, как героя дворянского революционера. Его личность полностью идеализирована. Особенно этот процесс виден на начальном этапе изучения, до пятидесятых годов. Историки пишут о Пестеле, как о гении и великом мыслителе, сравнивая его с современными им революционера и видя в его планах будущую историческую справедливость и истинность. На втором этапе, с начала пятидесятых годов, высокопарность слов прекращается, но тенденция сохраняется.
На протяжении всего советского периода отечественной историографии писали необычайно лестно, называя его гением, человеком исключительных способностей и огромных познаний, пламенным оратором, сдержанным конспиратором и другими подобными эпитетами. Но все они, историки, добавляли о его дворянской ограниченности.
В вопросе деятельности Пестеля в ранних декабристских организациях историки писали только положительно. Считали, что он четко оформил кружок с неопределенными стремлениями в общество с определенной программой. Отмечали радикальность его позиции, будут писать, что вокруг себя он собирал в Тульчинскую управу наиболее радикальных членов общества. Напишут о стремлении к наиболее действенным мерам, цареубийстве, всецело соглашаясь с этими мерами.
О «Русской Правде» будут писать неоднозначно, в связи с наличием двух редакции. Первую редакцию они оценят слабо из-за переходного периода в освобождении крестьян. Будут писать, как об черновом варианте для второй редакции. Которую оценят, как наиболее верную из всех конституционных проектов декабристов.
О деятельности в Южном обществе будут писать очень положительно. Считали, что Пестель создал наиболее мощную и четко организованную структуру. Высоко отметят деятельность по расширению и усилению общества, объединения с другими тайными обществами и создание новых филиалов. Отметят пропагандистские действия внутри Южного и Северного обществ. Упомянут об образовательной деятельности в Южном обществе.
По вопросу поведения П.И. Пестеля они создадут образ героя, которого сломало предательство товарищей по обществу. Как мы видим, советские историки продолжат эстафету изучения движения декабристов взятую у дореволюционных историков. Продолжат деятельность В.И. Семевского, М.В. Донвар-Запольского, Н.П. Павлов-Сильванского, усиливая революционный образ Пестеля.
Глава III. П.И. Пестель в постсоветской историографии
С распадом СССР продолжается процесс изучение личности П.И. Пестеля и его деятельности в движении декабристов. Процесс переоценки, зародившийся еще в работах М.В. Нечкиной, Н.М. Лебедева и Н.М. Дружинина, продолжился с особым рвением в эти годы. Марксистская концепция революционного движения перестает оказывать давление на историков. Больше не стояло задачи дать в каждой работе оценку деятельности декабристов по отношению революции 1917 года или отмечать о дворянской ограниченности того или иного участника движения. Появляется свобода действий, возможность использовать новые источники, чем активно и пользуются историки. Несмотря на всю появившуюся свободу, резкого поворота мнений не произошло. Процесс изучения идет постепенно, но, к сожалению, неравномерно. В начале 90-х годов выходят две книга В.А. Федорова «Декабристы и их время» (1992г.), затем С.А. Экштута «В поиске исторической альтернативы: Александр I. Его сподвижники. Декабристы.» (1994г.) и наступает перерыв. В 1997 году выходит небольшая книга О.И. Киянской (историк и литературовед, занимается вопросами революционного движения в России, движения декабристов) «Южный бунт: Восстание Черниговского пехотного полка, 9 декабря 1825- 3 января 1826» с которой начинается активный период в изучении декабристов, выходят ряд статей, а в 2000-е гг. публикуются ряд книг о Пестеле, декабристах, Южном обществе. Часть, из которых является работами О.И. Киянской или под её редакцией.
В постсоветские годы о Пестеле, как о личности писалось много и разное. Главной темой исследований являлось, да и продолжает являться, ответить на вопрос: Каков был Пестель на самом деле? Был ли он диктатором, каким его описывали современники или героем, каким его видели советские историки? Современные историки, так же, как и советские, оценивают Пестеля, как целеустремленного, волевого, умного и неординарного человека. И с этого момента начинаются сами поиски ответов на вопрос: Каков был Пестель?
В.А. Федоров, ученик М.В. Нечкиной, в работе «Декабристы и их время», продолжая линию советских историков, в частности М.В. Нечкиной, высоко оценивает личность Пестеля, идеализируя его образ. В доказательство своей точки зрения он приводит воспоминания современников Пестеля (И.Д. Якушкина, Н.В. Басаргина, А.С. Пушкина, Е.П. Оболенского и даже А.С. Пушкина), говоря, что все кто встречался с Пестелем, единодушно отзываются о его незаурядном уме, образованности и прочих дарованиях.
«А вот впечатления А.С.Пушкина после беседы с Пестелем: « Умный человек во всём смысле этого слова. Мы с ним имели разговор метафизический, политический, нравственный и проч. Один из оригинальных умов, которых я знаю»[199].
Два года спустя выходит работа С.А. Экштута «В поиске исторической альтернативы: Александр I. Его сподвижники. Декабристы». Автор так же высоко оценивает П.И. Пестеля, его ум. Доказывая свое мнение путем анализа мнений современников и источников, он приходит к выводу, что мнение современников и документы Следственной комиссии не верно оцениваю личность Пестеля. Мнения современников, в частности Трубецкого, считает вообще полной ложью, т.к. он, давая показания, стремился спасти себя и очернял Пестеля. Составитель же «Донесения» Следственной комиссии Д.Н. Блудов фальсифицировал факты, искусно сведя их воедино, дискредитировал Пестеля[200].