Информация о подготовке такого крупномасштабного, хоть и державшегося пока в секрете преступления, просто не могла не просочиться наружу. Одним из таких тревожных сигналов можно считать частичную депортацию крымских татар в 1942 году, пока только из причерноморских районов, не занятых немцами, то есть находившихся в пределах досягаемости советских карательных органов (Краснодар, Туапсе, Новороссийск, Анапа, весь Таманский полуостров). Эта акция была осуществлена согласно Постановлению Гос. Комитета обороны № ГОКО - 1828 от 29.05.1942, подписанного Сталиным (КТНД, Т. II, 41).
Но есть некоторые данные о том, что депортация была намечена ещё раньше, до окончательного оставления Красной армией Крыма. Во-первых, в мае 1941 г. Большевики стали высылать в Казахстан крымских татар, проживавших в Белоруссии и Литве (Эдиге М. Кырымаль; цит. по: Бугай, 1992, 132-133). Во-вторых, поздней осенью-зимой 1941 г. из частей 51-й армии, тогда дислоцированной на Керченском полуострове, было отправлено в тыл, а затем переброшено в Грузию около 2 000 военнослужащих крымских татар. В течение нескольких дней в Тбилиси прибывали дополнительные, не столь крупные, но исключительно крымско-татарские контингенты, пока всех их, солдат и офицеров, не набралось 2 500 человек. Затем их эшелонами перебросили далеко на северо-запад, на самые гибельные участки фронта, где они были почти полностью истреблены.
Один из немногих выживших участников этой малопонятной операции высказывает вполне логичную и обоснованную догадку о том, что "Сталин не хотел, чтобы мы участвовали в освобождении Крыма, так как ему нужна была причина для предстоящего выселения всего крымскотатарского народа. Поэтому от нас решили избавиться, а ещё лучше, просто истребить, отправив на самый тяжёлый участок советско-германского фронта" (Фахры).
Уже тогда поползли слухи о том, что после войны крымских татар вышлют с полуострова; они достигли фронта. Шёл третий год войны, а политруки действующей армии вели вполне чётко направленную работу с личным составом, готовя мнение о закономерности намеченной депортации коренного народа Крыма (Алядин). Да и в самом Крыму, ещё до снятия немецкой оккупации (шли бои за Севастополь) о готовящейся высылке народа знали не только НКВДэшники, но и общевойсковое офицерство. Несколько позже жители с. Унгут (Кировский район) услышали то же от рядовых солдат, хотя по неимоверности такой акции решили, что это ложный слух.
Поступали и другие, правда, не столь определённые сигналы. За несколько недель до начала депортации красноармейцы и офицеры из частей, размещённых по деревням, вдруг воспылали страстью к музыке. Они стали выпрашивать (якобы на время) у местных татар аккордеоны, баяны, скрипки, то есть самое ценное из уцелевшего после оккупации имущества, которые затем удерживали у себя под разными предлогами, явно затягивая время до какого-то события. Были и другие, но схожие случаи. В Симеизе солдат уговаривал крымско-татарскую девочку дать ему часы "на время, поносить", а когда старшая сестра запретила это, зловеще заметил: "Через пару дней вы не так запоёте!".
Конечно же, не только командование, но и младшие офицеры, и рядовые, то есть народная масса в погонах, знала о надвигающейся беде. И никто, ни один человек не предупредил о ней беззащитных женщин, стариков и детей; хоть поводов для этого было достаточно. А ведь такое предупреждение дало бы возможность заблаговременно собраться - одно это резко бы подняло уровень выживаемости в эшелонах и в первые месяцы ссылки.
Тогда же в апреле, в Массандру прибыла некая высокая комиссия, среди членов которой местные татары узнали известного по газетным снимкам Булганина. После возлияний на террасе конторы комбината, когда языки за столом развязались, высокий гость спросил: "А татары тут есть в Массандре?". Кто-то из свиты ответил: "Есть, мы у них в гостях". Другой "шутливо" добавил: "Скоро они сами станут гостями", на что Булганин отреагировал жестким замечанием.
Ещё одно необычное явление: жители сожжённых татарских сёл, нашедшие приют у городских родственников, не могли попасть на пепелища, которые пора было восстанавливать. Их не пускали туда комендантские части, тогда как русским никто таких препон не ставил. Далее, для подросшей за время оккупации молодёжи были организованы пункты допризывной подготовки при военкоматах, где приходилось, среди всего прочего, нести дежурство по ночам. Но в середине мая по всем РВК Крыма допризывники-татары были сняты с дежурств и отправлены по домам, в свои семьи.
И, наконец, самое тревожное - началась поголовная перепись. Ведь переписывали только крымских татар. Эта кампания, и в мирное время нелёгкая (вспомним, как долго и тщательно готовили каждый район или город к послевоенной Всесоюзной переписи), была неосуществима силами одних лишь НКВДэшников, их было слишком мало, и, тем более, они были незнакомы с местными условиями и местами расселения коренных жителей. Тогда на помощь чекистам пришли патриоты-крымчане, русскоязычные, естественно. Они-то знали не только Крым, но и в своих городах и посёлках - каждую щель, подсобку, сторожку, котельную, подвал, где могли найти приют погорельцы. Таких штатских пособников геноцида, прекрасно осведомлённых о цели переписи, по Крыму набралось, согласно профессиональному подсчёту,20 000 человек (Брошеван, 1995, 47). Запомним эту цифру.
Эти люди "в вольных одеждах ходили по домам и переписывали семьи, сколько человек, какая скотина, кто на войне? Приходили 2-3 раза, проверяли, все ли дома. Мы ничего не подозревали", - рассказывают очевидцы из ялтинских пригородных сёл. В деревнях переписью занимались свои же, деревенские комсомольцы из русских семей, естественно. Их татарские товарищи по ВЛКСМ не должны были ничего знать. И здесь также никто из юных переписчиков так и не проговорился - видимо, кроме комсомольской "накачки" насчёт секретности, тут работало и более действенное, семейное влияние.
Готовились и солдаты, назначенные в помощь НКВД. Они были разбиты на небольшие группы из 5-6 человек; к каждой такой группе было "прикреплено" по пять конкретных семей. "Они [заранее] изучали нас, составляли планы, изучали улицы, чтобы ночью не заблудиться".
Большинство, повторяем, не верило очевидному. Повсюду звучал вопрос, - с какой целью ведётся перепись именно татар. И столь же естественной была ложь, которую они не в первый раз слышали от властей. Им отвечали, что учёт ведётся с целью обеспечения стройматериалами для восстановления разрушенных жилищ, устройства на работу. Чему хочется верить - веришь: "А мы радуемся, дети же, глупые ещё, увидели своих и радуемся, в голове-то нет того, что нас через месяц ждёт! После такой страшной жизни мы все были пьяные, как после трёхдневной свадьбы".
В начале мая была проведена вторая, контрольная перепись, уточнявшая данные первой. А 10 мая жителей многих предгорных и горных районов, главным образом, женщин и подростков, погнали на ремонт дорог. При этом было дано разъяснение, что ремонт необходим для бесперебойного подвоза обещанных стройматериалов. Для какой цели готовились просёлочные дороги, стало известно слишком поздно; до такого кощунства - заставлять людей мостить дорогу в собственное небытие - предыдущие оккупанты, если и додумывались, то лишь в отдельных случаях, не в столь массовом масштабе. И истощённые, полумёртвые от лишений и военных тягот женщины, дети и старики били и били камень под жарким весенним солнцем, тянули жилы с утра до вечера на полуголодном пайке, очевидно, находя силы лишь в надежде на скорое восстановление родных сёл, на уже близкий возврат к мирной, счастливой жизни…
Для большинства крымских татар эта неделя каторжного труда, последняя неделя перед депортацией, стала вообще последней неделей в Крыму. Им было суждено больше никогда не увидеть своей родины.
Согласно графику депортации, она должна была начаться ранним утром 18 мая. Но в России никогда не ощущалось нехватки в особо ретивых холуях, готовых на любую мерзость, если она может заслужить одобрение хозяев. В этом смысле люди в погонах - не исключение. Поэтому нас не должен удивлять тот факт, что кое-где акция началась уже семнадцатого мая.
В этот день, ближе к заходу солнца, нетерпеливые каратели ворвались в некоторые деревни, начали прочёсывать улицы городов, очевидно, чтобы управиться к утру. В Симферополе, например, такого внимания удостоились улица Гражданская и близлежащие улицы Красной горки. Поздно вечером 17-го, ближе к полуночи, стали выгонять из домов и симеизцев. В степной части Крыма типичной в этом смысле была операция по выселению из деревни Ак-Баш (Акмечетский район).
Сюда 17 мая после обеда прибыли солдаты на пяти грузовиках. Татары, по обычаю, вскоре собрались вскладчину, чтобы накормить солдатиков, пожертвовав для этого последней уцелевшей скотиной: "Кто мясо жарит, кто картошку, кто чебуреки. … А солдаты такие довольные, за три года войны каждый из них соскучился по домашней еде", - вспоминает Сабе Усеинова. Но в 7 часов вечера сытые красноармейцы уже рассыпались по деревне, прикладами выгоняя людей на улицу, а муж Сабе стоял с поднятыми руками (так захотелось лейтенантику, проводившему тем временем в доме настоящий обыск, якобы в поисках оружия). Потом всех согнали на сельскую площадь, погрузили в машины и до рассвета 18 мая не разрешали их покинуть. Ну а дальше всё пошло как везде.
Как же было "везде"? Попытаемся из массы свидетельств выделить наиболее часто повторявшиеся явления, типичные факты, не пренебрегая, впрочем, отдельными необычными, но яркими событиями, если они помогут осветить общую картину народного бедствия.