Старушка Алиме-Хатана из Симеиза была депортирована в Мари АССР. Оттуда она и пустилась в далёкий путь ("умирать", как она сказала соседям) не к дочери Зекие в Узбекистан, а в Крым, где никто не ждал её приезда. Её вела высшая любовь, и мечта старой женщины исполнилась, несмотря на препоны и трудности. Её похоронили чужие люди, но в родной каменистой земле Южного берега.
Сейдулла-ага Чачи схоронен в далёком Узбекистане. В памяти земляков, вернувшихся в родной Корбекуль, он остался благодаря его удивительному чувству сроднённости с природой Крыма, которое не смогла загасить даже депортация. Среди домашних работ он нередко глубоко задумывался и, глядя куда-то поверх узбекских дувалов, тихо говорил: "Ну вот, у нас время окота пришло, пора в отарах маток отделять", или "Сейчас самое время стричь барашек", или "Ого, уже 10 июня - можно отары на Чатырдаг гнать, там такая трава поднялась!" - и так было до самого его последнего часа.
Да и умирая, старики слали свои последние земные мысли туда, в Крым. Инвалид войны Джамбаев Ибрагим, чудом купивший в 1968 г. дом в Крыму, был нагло и беззаконно снова лишен родины. Не желая удаляться от обретённой было родной земли, мечтая снова вернуться туда при малейшей возможности, он вырыл для своей семьи землянку в Ново-Алексеевке Херсонской области и стал терпеливо ждать перемен. Когда же подошёл его час, то последними словами Ибрагима-ага были: "Себие, я ухожу, это ясно, но меня не это мучит: детей своих я до Крыма так и не довёз!".
Ещё одна мрачная сторона всех войн, когда-либо прокатившихся над Крымом: их результатом неизбежно оказывалась эмиграция части коренного народа за рубеж. В этом смысле даже гражданская война не стала каким-то исключением. По Второй мировой таких сведений гораздо меньше - хотя это вовсе не означает, что эмиграции не было. Так, известный турецкий историк крымскотатарского происхождения Мустюджип Улькюсал утверждает, что только в 1943-44 гг. из Крыма в Румынию, Австрию, Германия и Италию выехало около 10 000 крымских татар. Это важное историческое событие ещё ждёт своего исследователя, здесь же поместим крайне незначительную пока часть такой информации.
Эмиграция началась стихийно, ещё вовремя оккупации, это были разрозненные, частные попытки уберечься от снова надвигавшейся красной лавины с её "органами", от которых следовало бежать, скрываться, не важно где и как. Чаще всего таким убежищем представлялась соседняя Румыния, где, как, известно, давно существовала многочисленная и крепко спаянная крымско-татарская диаспора. Туда бежали отдельные люди - в том числе девушки, связавшие свою судьбу с бывшими оккупантами-румынами, но были и коллективные попытки.
Самая известная из них связана с историей крымско-татарского Муздрамтеатра. Этот талантливый коллектив блистал и до войны, и в период оккупации такими дарованиями, как мастер сценического танца Усеин Баккал (он был вообще крупнейшим балетмейстером Крыма), как Муртаза Велиджанов - не только крупный театральный деятель, но и собиратель крымскотатарскиой народной песни; были и другие славные имена. В период оккупации труппа продолжала работу, не видя в том большого греха. Но чем ближе подходили Красная армия, тем чаще артистам приходилось слышать о расправах, которым подвергались все, не "забастовавшие" с установлением оккупационного режима. Им приходилось тем более всерьёз задумываться о своей судьбе, что грозивший им трибунал наверняка учёл бы два отягчающих вину обстоятельства: во-первых, имело место групповое преступление, а, во-вторых, оно относилось не к экономическим (как работа в поле или лесу), а скорее к идеологическим, то есть особо опасным. Короче, здесь пахло не 10 годами тюрьмы, а чем-то гораздо более серьёзным.
Поэтому не было ничего страшного в том, что лёгкие на подъём актёры, привычно собрав свой нехитрый гардероб в чемоданы, отправились, не дожидаясь краснозвёздных освободителей, в Румынию. А точнее в южную часть Добруджи, в г. Пазарджик, где осело немало крымских ногаев из давних эмигрантов, и где видный крымско-татарский публицист и историк, уже упоминавшийся Мустюджип Улькюсал издавал с 1930 г. свой знаменитый журнал "Эмель". Как и следовало ожидать, историк радушно встретил земляков, с особым удовольствием приветствуя находившегося среди беглецов Амета Озенбашлы.
Конечно, в 1944 г. было нетрудно догадаться, чем кончится война, и какова будет судьба соседней с Союзом Румынии. Поэтому новые крымские эмигранты стремились пробраться дальше, в Турцию. Это оказалось не так просто, хотя брат Улькюсала, Меджип Нусрет, занимал немалый пост в фильтрационном лагере Констанцы. Турки всячески затягивали выдачу визы группе крымско-татарских беглецов, не прекращавших ежедневные хождения в консульство и после вторжения в Румынию Красной армии. Вскоре их посетили некие официальные лица с предложением вернуться на ждущую их Родину, предложили денег на дорогу. Часть труппы согласилась отправиться по домам - и почти все очутились по 58 статье (как вредители и предатели они получили по 25 лет). Остальные стали скрываться у румынских друзей и знакомых. Но в чужой, по сути, стране это неизмеримо труднее, хотя "старые" крымско-татарские эмигрантские комитеты Добруджи сделали им документы, удостоверяющее их румынское гражданство. Советские органы, которые вели себя в Румынии как дома, устраивали облавы по базарам и городским кварталам, обыскивали дома румынских ногаев. За дело взялась и новообразованная "Секуритате". Но и эта всемогущая карательная организация, заимствовавшая опыт печально известных Сигуранцы и Железной Гвардии, оказалась бессильной перед мужеством добруджинских татар и лично Меджипа Нусрета, руководившего сложными ходами, помогавшими его крымским друзьям ускользать от всё туже стягивавшейся удавки секретных служб СССР и "народной" Румынии.
Председатель Центра, руководившего деятельностью упоминавшихся комитетов, Неджип Х. Фазыл был убит, многих молодых членов комитетов арестовали и отправили в Сибирь, невзирая на то, что они родились и выросли в Добрудже. Другие осуждались на румынские тюрьмы или каторжные работы по резке тростника в дельте Дуная, в том числе и крымско-татарские интеллигенты, вообще никак не касавшиеся работы комитетов.
Наконец, крымской группе, точнее её остаткам, удалось достать паспорта беженцев из болгарской Добруджи. С этими документами эмигранты продержались за рубежом около 8 лет. Но Амет Озенбашлы, ставший неофициальным лидером этой группы, в конце концов, понял, что ни турецкое, ни какое иное посольство, аккредитованное в Румынии, не предоставит виз всей группе - в разгар холодной войны никто, очевидно, не хотел нового скандала с СССР. Правда, Амет-ага получил предложение ехать в Турцию одному, взяв с собой только семью, чтобы там совместно с Джафером Сейдаметом добиваться виз для остальных.
А. Озенбашлы согласился, не зная, естественно, что турецкий агент-посредник был одним из агентов КГБ, которыми в те годы буквально кишели Румыния, Болгария и Турция. Семья погрузилась в самолёт, но вышла из него не в Турции, а в Москве, где их ждала машина с Лубянки. Амет-ага был помещён в ту же камеру, где сидел в 1928 г., ожидая два с половиной года исполнения высшей меры наказания за своё сотрудничество с Вели Ибраимовым.
Вскоре в СССР были насильно возвращены и остальные члены эмигрантской группы. Им дали по 5-6 лет сибирских лагерей, почти все они выжили, и после освобождения осели в Ходженте (Ленинабаде).
Несколько иной была судьба крымско-татарских эмигрантов военных лет, очутившихся в Германии. Накануне начала оккупации страны Красной армией они пытались собраться вместе. Таким местом сбора стали окрестности лагеря Миттельвальд, затем их вместе с "австрийской" частью эмиграции поселили в лагере для перемещённых лиц Альбершвенде, в Тироле. Всего там осело около 300 человек. Второй лагерь был в Ландеке, тоже Австрия. Условия жизни были хоть и не самыми тяжёлыми, (французская зона оккупации), но достаточно сложными. Тем не менее, в обоих лагерях были организованы школы, где преподавание велось на крымско-татарском языке. Кърымджан Абдулла и ещё несколько преподавателей из Фельдкирхе даже подготовили и издали на шапирографе "Книгу для чтения" на родном языке; другие учебники присылали турки. Французская военная администрация оказывала и посильную материальную, и техническую помощь. Эта удивительна школа - шестилетка работала три года. Занятия шли по полной программе, так что когда эти дети в 1948 г. переправились в Турцию, то были беспрепятственно приняты в средние школы и лицеи. Большинство из них впоследствии получило высшее образование.
Более печальной оказалась судьба "итальянской" эмиграции. Часть беглецов из Крыма, согласно позорному Ялтинскому соглашению, была депортирована из Италии прямо в советские лагеря, часть - успела в последний момент покончить жизнь самоубийством, - так они избежали судьбы, которая казалась им страшнее смерти.
Известно, что незадолго до окончания войны советское правительство депортировало ряд малых наций со своей родины в малообжитые районы, где для них был установлен особо жестокий режим спецпоселений. В числе этих народов были и крымские татары. В результате зверского обращения с людьми в период депортации и в первый год спецпоселения погибла почти половина крымских татар (46,2%). Впоследствии, на XX съезде КПСС, депортация и режим спецпоселений были названы геноцидом.