Красноречие государственному деятелю, разумеется, необходимо, но искать и жаждать от красноречия славы — дело недостойное. В этом отношении несравненно больших похвал заслуживает Демосфен, который говорил, что его ораторские способности — всего лишь некоторый навык, да и то требующий большой снисходительности со стороны слушателей, а тех, кто такими способностями кичится, справедливо считал грубыми ремесленниками. В речах пред народом и в делах государственных оба они были настолько влиятельны, что даже те, кто командовал войсками и армиями, искали их поддержки: у Демосфена — Харет, Диопиф и Леосфеп, у Цицерона — Помпеи и юный Цезарь, о чем сам Цезарь свидетельствует в записках, посвященных Агриппе и Меценату.
Что же касается того, в чем, по всеобщему убеждению, прав человека подвергается наибольшему испытанию и выявляется ярче всего, а именно — полномочий и власти, пробуждающей каждую из потаенных страстей и раскрывающей все пороки, то у Демосфена ее никогда не было, и возможности судить о себе в этом отношении он не оставил, ибо ни одной видной должности не занимал и даже теми войсками, которые собрал для борьбы с Филиппом, не командовал. Цицерон же, которого посылали квестором в Сицилию, проконсулом в Киликию и Каппадокию, в ту пору, когда корыстолюбие процветало, когда военачальники и наместники не просто воровали, но прямотаки грабили провинции, когда брать взятки не считалось зазорным и уже тот заслуживал любви и восхищения, кто делал это умеренно,— Цицерон дал ясные доказательства своего равнодушия к наживе, своей человечности и добропорядочности. А в самом Риме, избранный формально консулом, но по существу получив неограниченные, диктаторские полномочия для борьбы с Каталиной и его сообщниками, он подтвердил вещие слова Платона о том, что лишь тогда избавятся государства от зла, когда волею благого случая сойдутся воедино сильная власть, мудрость и справедливость. Демосфена порицают за то, что свое красноречие он сделал источником наживы, тайком сочиняя речи для судившихся друг с другом Формиопа и Аполлодора, за то, что он покрыл себя позором, принявши деньги от царя, и, наконец, был осужден за взятку от Гарпала. Даже если признать лжецами тех, кто это пишет,— а таких немало,— невозможно все-таки отрицать, что смотреть равнодушно па царские дары, присылаемые в знак благодарности и почета, у Демосфена мужества не хватало, да и не мог поступить иначе человек, который ссужал деньги под залог кораблей и груза; о бескорыстии же Цицерона, который, отвергая настоятельные просьбы, ни разу не принял щедрых подарков ни от сицилийцев, будучи у них эдипом, ни от царя Каппадокии в бытность свою проконсулом, ни от друзей в Риме, когда он покидал город, отправляясь в изгнание.
Изгнание для одного, изобличенного в лихоимстве, обернулось позором, а другому стяжало славу как человеку, пострадавшему за прекраснейший подвиг — избавление отечества от злодеев. Поэтому о бегстве Демосфена никто не сожалел, а из расположения к Цицерону даже сенат облачился в траур и отказался рассматривать какие-либо вопросы до тех пор, пока Цицерону не будет разрешено вернуться обратно. Зато само изгнание Цицерон провел в бездействии, праздно сидя в Македонии, тогда как Демосфен свое изгнание ознаменовал выдающимися деяниями. Сражаясь, как уже было сказано, за дело эллинов, он объезжал города, прогонял македонских послов и проявил себя в этом намного лучшим гражданином, чем при тех же обстоятельствах Фемистокл и Алкивиад. Но и вернувшись в отечество, он продолжал прежнюю деятельность и до конца сражался против Антипатра и македонян. А Цицерона Лепий упрекал в сенате за то, что он сидит молча, в то время как Цезарь, еще безбородый мальчишка, противозаконно добивается консулата. Порицал его в письмах и Брут, обвиняя в том, что он взрастил еще худшую тиранию, чем ниспровергнутая им, Брутом.
И наконец, о смерти обоих. Нельзя не пожалеть Цицерона, вспоминая, как его, старика, обезумевшего от страха, рабы таскали в носилках из одного места в другое, как, пытаясь избежать смерти, он прятался от убийц, настигших его чуть раньше назначенного природою срока, и все-таки был зарезан. Что же касается Демосфена, то, хотя он и проявил некоторую слабость, прибегнув к убежищу, восхищения достойно и то, что он бережно хранил при себе яд, и то, как воспользовался им: раз уж сам бог не позаботился о его неприкосновенности, спасение себе он нашел у другого, более величественного алтаря, ускользнув от наемных копейщиков и торжествуя над жестокостью Антипатра.
Заключение
Со смертью Цицерона сошла со сцены крупная фигура. Однако значение его лежит не в сфере политической. Уже само общественное положение Цицерона обрекало его на постоянные колебания и компромиссы. Всадник по происхождению и адвокат по профессии, он занимал вместе со своим сословием промежуточную позицию между нобилитетом и демократией, а деятельность адвоката выработала в нем дар приспособляться ко всяким обстоятельствам. Движение Катилины сблизило его с сенаторской партией. Однако он никогда не мог стать «своим» для римского нобилитета. Аристократы всегда смотрели на него как на выскочку.
К этому присоединялась личная непригодность Цицерона к политической деятельности. У него отсутствовало как раз то, что необходимо для крупного общественного деятеля; проницательность, умение быстро ориентироваться в обстановке, разбираться в людях, решительность и хладнокровие. Цицерон был нерешителен, недальновиден, бесконечно тщеславен, суетлив, легко поддавался минутным настроениям и совершенно не умел разбираться в людях. После заговора Катилины он, действительно, вообразил себя спасителем отечества, и это окончательно вскружило ему голову. Изгнание, в сущности, не отрезвило его. Он продолжал делать одну политическую ошибку за другой, пока не совершил последней, стоившей ему жизни.
Историческое значение Цицерона заключается в его литературной деятельности: в его речах, философских произведениях и в письмах. В лице Цицерона римское красноречие достигло высшей точки своего развития, хотя и потеряло свою былую непосредственность, которую мы встречаем, например, у Гракхов. Цицерон прошел прекрасную школу реторики сначала в Риме, а затем на Востоке. И тут и там он мог пользоваться советами лучших учителей красноречия и слушать самых блестящих ораторов. Бурные времена, в которые жил Цицерон, открывали широкие возможности для практического применения его теоретических знаний и способностей. Кроме огромного количества судебных и политических речей, произнесенных или написанных Цицероном, он оставил несколько сочинений по теории ораторского искусства: «Об ораторе», «Брут», «Оратор».
Ораторскую манеру Цицерона можно назвать «умеренным азианизмом». Он тщательно отделывал свои речи, построенные по определенным правилам. Как оратор Цицерон необычайно гибок, находчив и разносторонен. Он с одинаковой легкостью прибегает к пафосу, тонкой иронии или к грубой инвективе. В его распоряжении всегда находится огромный словарный запас. Он широко использует синонимы, метафоры и т. п. Азианская школа любила прибегать к ритмической речи. Цицерон также широко использовал этот прием, который для нашего слуха слишком искусствен, но который высоко ценился его современниками.
Речи Цицерона, равно как и другие его литературные произведения, оказали большое влияние на развитие латинской прозы. Но его ценили не только современники и ближайшие античные потомки. Влияние Цицерона простиралось гораздо дальше. В эпоху Возрождения на стиле Цицерона воспитывались создатели литературных языков новой Европы. Деятели буржуазной французской революции XVIII в. тщательно изучали его речи и старались подражать им.
Речи Цицерона, как политические, так и судебные, дают огромный исторический материал, но крайне субъективно освещенный. Самый характер римского красноречия этой эпохи (особенно судебного) допускал не только произвольное освещение фактов, но и прямое их искажение путем одностороннего подбора, умолчания и даже фальсификации. Цицерон, как мы видели, был человеком политически неустойчивым и увлекающимся. В пылу борьбы он смешивал с грязью своих противников, не останавливаясь ни перед чем. Будучи прежде всего оратором, Цицерон часто давал красивой фразе увлечь себя так далеко, как сам не хотел, в чем он впоследствии горько раскаивался. Философский дух был чужд римлянам: для этого они были слишком практичны. Поэтому в философии сильнее всего выступает их зависимость от греков. Во II—I вв. в Греции наиболее популярными были две философские школы: умеренный академический скептицизм и стоицизм. Цицерон, являвшийся чистейшим эклектиком и поставивший перед собой задачу познакомить римское общество с последним словом греческой философии, соединил в своих взглядах наиболее ходячие представления обеих систем: учение о вероятности как критерии истинности (поздняя Академия) и, в духе стоицизма, допущение некоторых общих понятий, свойственных всем людям, существование бога, бессмертие души и т. п.
Цицерон ставил перед собой не столько научные, сколько просветительные цели. К тому же он не был философом-специалистом. Отсюда вытекают как достоинства, так и недостатки его философских произведений. Они доступны каждому образованному человеку, написаны изящным и простым языком. Цицерон прекрасно справился с трудной задачей перевести на латинский язык греческую философскую терминологию. С другой стороны, Цицерон, не обладая специальными знаниями, - часто допускал ошибки в изложении философских систем. Многое у него написано на скорую руку, часто отсутствует критическое отношение к излагаемым взглядам.
Тем не менее Цицерону принадлежит огромная заслуга перед историей культуры, так как именно он впервые в широком масштабе познакомил римское образованное общество с греческой философией. И прежде чем люди новой Европы смоглинепосредственно использовать сокровища этой философии, они: знакомились с ней, главным образом, через Цицерона.