Противоречивым и богатым на научные открытия стал для историографии XX век.
В начале XX в. отечественная историческая наука накопила большой опыт историографических исследований, постоянно обращаясь к изучению процесса развития исторических знаний. В предреволюционный период сложились традиционные подходы к историографическому анализу, позволявшие вести исследовательскую работу по моделированию процесса развития отечественной исторической науки как в целом, так и отдельных ее аспектах. Хотя в 20-е годы в силу ряда причин это исследование не получило своего обобщающего завершения, тем не менее проведенный анализ позволил поставить (а в ряде случаев и решить) целый ряд важных историографических проблем.
Единого, общепризнанного подхода в отечественной науке начала XX столетия не сложилось, но достаточно явно обрисовалось согласие ученых в целом ряде принципиальных теоретических подходов к исследованию истории науки, а также определились теоретико-концептуальные проблемы, вызвавшие наибольшие расхождения в понимании процессов историографического развития [Корзун: 2000, 19].
Как правило, историографический анализ сосредоточивался на изучении двух основных проблем процесса развития отечественной исторической науки: исследование структурного состояния исторического познания в определенный период его развития, с одной стороны, и анализ динамики процесса исторического познания, включающий изучение его причин, механизмов и направленности, с другой. Результатом являлось конструирование общей схемы и периодизации развития отечественной исторической науки с определением характерных черт и особенностей каждого периода.
Проблема взаимосвязи с мировой исторической наукой в 20-е годы наиболее остро стояла для ученых, специализировавшихся на изучении истории зарубежных стран. Первая мировая война, революция 1917 г. и последовавшая за ней гражданская война фактически на несколько лет прервали международные научные контакты российских ученых. Опасность оказаться на периферии научного мира, утратить достигнутый в начале XX в. авторитет в международной научной среде серьезно беспокоила российских историков.
Большинство историографических работ, опубликованных в начале 20-х годов касалось проблем творчества отдельных историков или истории научной разработки конкретно- исторических проблем во второй половине XIX - начале XX в. Традиционно большое внимание в 20-е годы уделялось историографическому анализу творчества ведущих отечественных историков.
В историографии начала 20-х годов традиционная для последних десятилетий проблематика соотношения теоретического обобщения и изучения конкретного фактического материала занимала особое место [Ковальченко: 1991, №1, 11]. Бурное, по сравнению с предшествующими эпохами, развитие исторической науки, выразившееся в значительном росте числа научных исследований, расширении их тематики, источниковой базы, переосмыслении сложившихся ранее схем исторических процессов, требовало углубленной разработки историографических проблем, самопознания исторической науки. Осознание сложившихся перекосов, выразившихся в слабости обобщающего элемента исторического познания, позволило историографам выдвинуть в качестве одной из ведущих задач, стоявших перед наукой того времени, формирование теоретико-концептуальной базы, позволяющей обеспечить синтез добытых в ходе конкретно-исторических исследований знаний.
В начале 20-х годов отечественная наука и в международном плане продолжала сохранять ведущие позиции не только в сфере изучения истории России, но и ряда проблем зарубежной истории. Это в полной мере относится и к освещению историографических проблем. Многоуровневость осмысления процессов развития исторического познания, активное обсуждение узловых методологических проблем, учет новейших достижений науки зарубежных стран - все это традиционно являлось характерными чертами отечественной историографии, что в полной мере нашло свое подтверждение в научных исследованиях этого времени.
Советское время внесло свои коррективы в проблематику историографической науки. За отправную точку было принято построение в стране развитого социализма. Из общих установок проистекала соответствующая историографическая проблематика, новый язык советской исторической науки. Формация, процесс, класс, партия, революция, закон, марксизм, пролетариат — вот основы нового исторического словаря. Но, пожалуй, самым популярным и наиболее распространенным термином в советской историографии, начиная с первых самостоятельных произведений советских историков и до конца 80-х гг., станет слово «борьба». Отсюда же и формирование магистральных тем исторических исследований: история революционного движения в России, история российских революций, история борьбы классов и партий, история партии большевиков; и две большие темы на протяжении всего периода развития советской историографии: значение Ленина для истории СССР и история Великой Октябрьской социалистической революции [Ярошевский: 1991, 21].
События конца 1980-х - начала 1990-х годов в СССР, распад Советского Союза, перемена социально-экономических и политических декораций в стране в сильнейшей степени повлияли на состояние исторической науки. В свою очередь, переосмысление истории нашего Отечества, особенно истории XX в., начатое робко еще на исходе 50-х и в 60-е годы, развернувшееся в полную силу в конце 80-х годов и продолжающееся и поныне, в сильной степени повлияло на изменение общественного, в том числе политического, климата в стране [Корзун: 2000, 15].
Историки с успехом осваивают богатейшее наследие российской исторической науки в лице ее крупнейших представителей, чье творчество в течение долгих десятилетий замалчивалось, либо искажалось. Пристальным вниманием пользуются достижения советской историографии, особенно достижения в области конкретной истории с одновременным отказом от тоталитарных оценок в науке, от препарированных в советское время основных положений марксизма. Осваивается широчайший спектр западной историографии истории России и СССР, которая в течение долгого времени подвергалась отрицанию и квалифицировалась как фальсификация истории. Выходят в свет как прежние работы западных историков, так и исследования последних лет, посвященные проблемам российской и советской истории.
По-новому разрабатываются методологические проблемы исторической науки. В 90-е годы и на рубеже XXI в. эти вопросы все чаще поднимались на страницах научной печати и, хотя не стали предметом конференций, симпозиумов, ощущается все нарастающее научное напряжение в этой области исторических знаний, все увеличивающаяся амплитуда их обсуждений, вовлечение в них все более богатого исторического и философского материала, включая историософские концепции прошлого [Корзун: 2000, 17].
Цивилизационные проблемы вышли на первый план и в оценке конкретных периодов в истории России. Так, идет дискуссия относительно возможности применения к истории России принятых на Западе понятий «средние века» и «новое время».
Если мы обратимся к монографиям, сериям статей по истории России как древней, средневековой, так и XX в., то по-прежнему встретим такие категории, как феодализм, капитализм, социализм. Но сегодня эти понятия наполняются новым смыслом. В этой связи стоят и споры вокруг понимания прогресса в истории [Искендеров: 1998, №4, 17]. Сторонники цивилизационного подхода к истории противопоставляют понятию так называемого абстрактного социально-экономического прогресса реальную историческую ценность - человека, личность, ее интересы. В центр понятия «прогресс» ставится критерий совершенствования человека, развитие и становление его общественных и духовных ценностей, которые связаны со становлением свободной, независимой, материально обеспеченной и духовно богатой личности. В рамках формации эти понятия фактически размываются, хотя и декларируются. В условиях цивилизационной оценки они представляют собой реальную историческую величину. Оба эти подхода находят адекватное отражение в историографии.
Среди новых тем, которые разрабатывают современные историки, традиционное место занимает история Древней Руси. Но это уже не борьба за углубление марксистского понимания древнерусского феодализма, а, напротив, попытка поставить под сомнение старую идеологизированную схему. Пересмотру подвергается и история борьбы русских земель за свое объединение в ХIII-ХV вв. Ранее считалось, что самой судьбой первенствующая роль была здесь уготована Москве. Ученые разрабатывают версию о полицентрическом характере этих процессов, когда лидерами попеременно становились Юго-Западная Русь, Литовско-Русское государство, Тверь и, наконец, Москва. И пути России могли бы быть иными, если бы это объединение пошло другим, чем уже состоявшимся, путем.
В область полного переосмысления вошла тема так называемых крестьянских войн. Подвергается обстоятельному сомнению не только их сущность, идеология (отнюдь не антигосударственная, а скорее царистская) и аргументируется их в основном казацкое, вольно-бунтарское содержание, подчеркивается негативное (в отличие от прошлых, лишь позитивных оценок) влияние «крестьянских войн», а по существу казацко-крестьянских восстаний на судьбы России.
К новым темам относится, скажем, история русского реформизма и либерализма, предпринимательства, консерватизма.
Практически заново разрабатывается история русской церкви, монашества.
Совершенно на новой основе изучается история культуры, история российского меценатства, филантропии.
На одно из первых мест в переосмыслении истории России и СССР выдвигается проблема Великой Отечественной войны СССР в 1941-1945 гг. Наряду с традиционной историографией, не выходящей в основном за рамки официальной версии войны, данной в свое время И.В. Сталиным и последующими партийными документами, разрабатывается и иная версия: значительной ответственности советского режима за развязывание войны в рамках реализации концепции мировой революции, подготовки сталинского руководства к превентивной войне против Гитлера.