По воспоминаниям Солуянова, адмирал молча бросил шинель на меху около проруби и выполнил требование. Все это время он смотрел на небо в сторону севера, где ярко горела звезда и думал о чем-то своем. Приговор, конечно, никому не зачитывали. Самый главный у них сказал: "Давай так шлепнем — что церемонию разводить?"
Сначала расстреляли Колчака. К его затылку все семь человек приставили револьверы. Солуянов так испугался, что при нажатии на спусковой крючок закрыл глаза. Когда после выстрелов открыл их, то увидел, как шинель уходила под воду. Второго расстреляли немного позже. Потом все вернулись в тюрьму и уже там составили протокол, расписав казнь поминутно. Протокол составили в пять часов. В нем сказано, что Колчака расстреляли на Ушаковке. Конкретное место не описано. Судя по времени, после того как о расстреле объявили Колчаку и составили протокол, прошел один час, казнь была недалеко от тюрьмы10.
3. Версия Ивана Бурсака коменданта города Иркутска
Официальная
По воспоминаниям коменданта города Иркутска Ивана Бурсака – "дирижировали" расстрелом двое. Он лично и председатель чрезвычайной следственной комиссии Самуил Чудновский. Бурсак же в своих официальных воспоминаниях (есть ещё и неофициальные) называет и третьего. Коменданта местной тюрьмы. Бурсак не называет его фамилии, но комендантом тюрьмы был подпоручик (или поручик?) В.И. Ишаев "К 4 часам утра мы прибыли на берег реки Ушаковки, притоку Ангары. Колчак всё время вёл себя спокойно, а Пепеляев – эта огромная туша – как в лихорадке. Полнолуние, светлая морозная ночь. Колчак и Пепеляев стоят на бугорке. На моё предложение завязать глаза Колчак отвечает отказом. Взвод построен, винтовки наперевес. Чудновский шёпотом говорит мне:
- Пора.
- Я даю команду:
- Взвод, по врагам революции – пли!
Оба падают. Кладём трупы на сани-розвальни, подвозим к реке и спускаем в прорубь. Так "верховный правитель всея Руси" адмирал Колчак уходит в своё последнее плавание. Возвращаемся в тюрьму. На обороте подлинника постановления ревкома о расстреле Колчака и Пепеляева пишу от руки чернилами (Бурсак написал красными чернилами – В.П.):
"Постановление Военно-революционного комитета от 6 февраля 1920 года за № 27 приведено в исполнение 7 февраля в 5 часов утра в присутствии председателя чрезвычайной следственной комиссии, коменданта города Иркутска и коменданта иркутской губернской тюрьмы, что и свидетельствуется нижеподписавшимися: Председатель чрезвычайной следственной комиссии С. Чудновский. Комендант города Иркутска И.Бурсак".
Неофициальная
"Перед расстрелом Колчак спокойно выкурил папиросу, застегнулся на все пуговицы и встал по стойке "смирно". После первого залпа сделали ещё два по лежачим – для верности. Напротив Знаменского монастыря была большая прорубь. Там монашки брали воду. Вот в эту прорубь и протолкнули вначале Пепеляева, а затем Колчака вперёд головой. Закапывать не стали, потому что эсеры могли разболтать, и народ бы повалил на могилу. А так концы в воду".
Обратим внимание на количество залпов, называемых Бурсаком: первый – на поражение, еще два – для верности. Нужно ли было в чём-то сомневаться, что-то удостоверять (живы-мертвы ли?) после такой обильной пальбы по врагам революции врачу Фёдору Гусарову? Тем более, что трупы расстрелянных Колчака и Пепеляева протолкнули в большую прорубь. Ну, скажем, в большую прорубь и проталкивать расстрелянных не надо. По Бурсаку выходит, что, готовя расстрел, не позаботились даже о том, чтобы загодя выдолбить во льду свою прорубь. Для того, чтобы "концы в воду". Воспользовались для своих дел прорубью инокинь Знаменского монастыря. Да уж нет. Уж, наверно, если готовились к ликвидации, а потом к "концам в воду", то подсуетились для такого дела основательно. Свою прорубь приготовили. И не совсем рядом с прорубью монахинь должна была быть эта своя спец. прорубь. Скажем так, чрезвычайная прорубь. Ведь приди утром монахини по воду к привычной проруби, какую бы картину они узрели на месте расстрела? Снег утоптан, взрыт, кровь, гильзы. И только ли это? Какие-то, неведомо откуда привезённые сани-розвальни (кто в них впрягался, – кони, люди? – куда они потом исчезли?!), на которых подвозили к проруби расстрелянных. Правда, а куда подевались сани, на которых подвозили трупы к ангарской проруби? Молчание об этом1.
4. Версия Валерия Привалихина
Пытаясь докопаться до истины расстрела А.И. Колчака и что же всё-таки за этим кроется, я обратил внимание на одну, кажется, незначительную деталь. При расстреле на Ушаковке /Ангаре 7 февраля присутствовал врач-большевик Фёдор Гусаров. Роль его состояла в том, чтобы засвидетельствовать смерть Колчака и Пепеляева после винтовочного залпа. 45-летний врач-большевик, выпускник Петербургской военно-медицинской академии, соратник Ленина, в начале 1920 года работал врачом в военном Знаменском госпитале. В книге иркутского журналиста Г.Т. Килессо "Улица имени…" (Иркутск, Вост.– Сиб. кн. изд., изд. 3-е, 1989 г.) на стр. 268-й читаю: "Как врач Ф.В. Гусаров засвидетельствовал смерть Колчака после расстрела". Жизнь Фёдора Гусарова спустя несколько месяцев после этого прервалась. Нет, на Гусарова никто не покушался, он уже в феврале был неизлечимо безнадёжно болен. Его перевели из Иркутска в Омск, назначив заведующим Сибздравотделом, а 27 августа 1920 года он умер от туберкулёза и был похоронен в Омске на площади Красных Героев… О том, что при расстреле на Ушаковке присутствовал врач Фёдор Гусаров, в других воспоминаниях ни слова. Об этом журналисту-иркутянину Г. Т. Килессо рассказал в 1954 году бывший председатель Иркутского военно-революционного комитета А.А. Ширямов. Кажется, ну что ж особенного, что присутствовал врач? С другой стороны вопрос: а зачем присутствовал врач, так ли был необходим он там, на Ушаковке, февральской ночью 1920-го? Притом ещё, что на весь стотысячный город в нём было всего 47 врачей, свирепствовал тиф и другие инфекционные смертельно опасные болезни, была масса обмороженных, раненых. Что отнимать от дел занятого по горло человека? Правда, что за нужда и благой порыв соблюдать какие-то формальности? Когда достаточно подойти к упавшим после залпа и, говоря современным языком, сделать контрольный выстрел. И – вся тут тебе фиксация смерти…
Зачем всё-таки был привлечён к участию в расстреле врач Фёдор Гусаров? Какая ему отведена была при этом роль?
В сентябре 1993 года, 9 сентября, я смотрю по надписи на подаренной мне Г.Т. Килессо при встрече в Иркутске книге. Георгий Тимофеевич пересказывал мне слышанное от А.А. Ширямова о проруби на Ангаре так. Прорубь эту, конечно же, подготовили заранее. Достаточно широкую. Не в один квадратный метр площадью. С выходом из тюрьмы к месту расстрела медлили. Вроде как из-за отсутствия машины. Машины, конечно, в Иркутске были. Не такой, как сейчас огромный парк, но были всё же. Но почему-то ставшие хозяевами города большевики не могли их сыскать. Так вот, пока искали машины, потом, не найдя, отправились от тюрьмы вдоль Ушаковки к Ангаре пешком, прорубь затянулась на морозе льдом. Ходьбы от тюрьмы до берега Ангары самое большее 20 – 25 минут. Непонятно, что было ждать машины, что искать её? Чего-то или кого-то другого, может, ждали, искали? Когда грянули выстрелы и можно и нужно было прятать "концы в воду", пришлось долбить вновь образовавшийся на ядрёном морозе лёд. Когда свежую корку льда вскрыли, сбросили в прорубь тела… Не правда ли, странное знание таких детальных подробностей у не присутствовавшего при расстреле председателя Иркутского ВРК Александра Александровича Ширямова? Услышанные в пересказе Бурсака или Чудновского подобные мельчайшие детали трудно сохранить в памяти треть века. Тут, пожалуй, нужно быть очевидцем, участником, организатором.
Вернёмся теперь к двум деталям. К тому, что вместе с Верховным Правителем и предсовмина В.Н. Пепеляевым был расстрелян и китаец-палач, и к тому, что после зачтения постановления Иркутского ревкома В.Н. Пепеляев повёл себя недостойно. Зачем так настойчиво, навязчиво подаётся деталь о каком-то безымянном палаче? Зачем столько много говорится о постоянно дрожащем перед близкой смертью, бормочущем молитвы Пепеляеве, которому выговаривают: "Встаньте, постыдитесь, умереть достойно не можете". И зачем на его фоне адмирал Колчак очень выпукло преподносится как образец достойнейшего поведения перед лицом смерти? Ведь ни тени, заметим, не брошено на репутацию Адмирала. Репутация наоборот старательно преподнесена безупречной.
А в этом, думается, есть продуманность глубокая. Эти "несущественные" детали (рассказ про некоего мелкого палача, про дрожащего Пепеляева) и назначены для отвлечения. Остальное, остальные подробности – для горького, но удовлетворения всех тех, кто в России и за рубежом почитатель Адмирала. Адмирал жил достойно и принял смерть достойно. Как подобает вождю Белого движения. Это, как главное, и врезается в память. А детали. Они должны быть, естественно, они даже помнятся. Они тоже важны для знавших Адмирала. Но они существенны постольку-поскольку. Хотя именно детали и призваны высвечивать, оттенять величие Адмирала, его презрение к палачам перед ликом собственной смерти. Одна деталь (Пепеляев молил о пощаде) – мало, две (в довесок – китаец-палач) – уже кое-что, уже даже вроде как достаточно для пущей достоверности происходивших событий. После этого вполне естественным кажется, что следом за расстрелом Колчака и Пепеляева тела их спустили в прорубь. "Плыви, Адмирал, в своё последнее плаванье!". Что ещё в этот плавный, лучше сказать естественный, ход событий, кажется может затесаться?