Провиантская канцелярия требовала от коменданта составления провиантских книг о приходе и расходе провианта, фуража и денег. Командование Низового Корпуса обязывало комендантов присылать сведения о наличии в провиантских магазинах Дербента «годного и негодного провианта и сколько надо прислать».
Комендант должен был проводить осмотр состояния провиантских магазинов и сообщать в Военную Коллегию о магазинах, требующих ремонта.
Так, 4 июня 1729 года провиантмейстер Василий Болдин доносил коменданту, в каких условиях хранится в Дербенте провиант, и рекомендовал перенести муку в верхний город, т. к. от близости к морю, он может испортиться.
Военная Коллегия требовала присылать ведомости, составленные на основе ревизии провиантских магазинов, ведомости о годном и негодном продовольствии, а также ведомости провиантмейстеров от каждого полка.
Комендант должен был строго следить за расходом денежного жалованья в полках, регулярно отчитываться, присылая ведомости о том, как и на что, расходуется денежная казна гарнизона.
Ревизион-Коллегия обязывала комендантов Низового Корпуса присылать от каждого гарнизонного полка расходно-приходные книги, комиссарские книги, и книги счетов полковой денежной казны.
По указанию Военной Коллегии комендант был обязан заблаговременно присылать именные списки артиллерийских и инженерных служителей, чтобы не случилось из-за отсутствия этого списка задержки в выплате им денежного жалованья и рационов, регулярно требовать от командиров полков сведений о получении или не получении военными чинами денежного жалованья. Комендант обязан был принимать меры для ликвидации задержек в выплате жалованья гарнизону. Так, 14 апреля 1731 года комендант Д.Ф. Еропкин обратился к командующему Низовым Корпусом генерал-аншефу В.Я. Левашову с просьбой о выплате жалованья нерегулярному войску князя Э. Черкасского, т. к. из-за задержки в выплате жалованья они испытывают «великую нужду».
Комендант ежегодно должен был отчитываться, посылать сведения от каждого полка «о денежных суммах, оставшихся от пошива мундира и делания, амуничных вещей».
В связи радикальными преобразованиями в начале XVIII в. в экономике России, начало которым было положено
Петром Великим и продолжено его последователями, в числе которых был сподвижник Петра I, астраханский губернатор В. Н. Татищев, происходили изменения и в монетарной системе России, направленной на её упорядочение.
В связи с этим в обязанность комендантов были вменены меры по изъятию из наличного оборота устаревших денежных знаков. Так, на основании указов Анны I генерал-аншеф В. Я. Левашов приказал коменданту крепости Святого Креста «денег 1713, 1718, 1726 гг. серебряных гривенников, пятикопеечников и копеек, а также и малых медных копеек, денежек, полушек в казну, в сборы не принимать и ни в какие торги и на покупку съестных припасов не употреблять, и велено эти деньги, собрав, отправить в Военную Коллегию». Так, комендант Дербента Н.И. Ступишин отправил в Москву «неходячей монеты» на сумму 1016 руб. 66 коп.
По распоряжению правительства России изымались имевшие хождение в регионе серебряные монеты любого иностранного происхождения. Так, персидская монета подлежала переделке на российскую, во исполнение чего комендантом Дербента 13 марта 1732 года было отправлено в Москву персидской серебряной монеты на сумму в 18 руб. 48 коп., а 31 октября 1733 года на – 39.835 руб.
Коменданты Низового Корпуса принимали непосредственное участие в реализации экономической составляющей кавказской политики России, которая выражалась в стремлении Петра I удовлетворить запросы промышленности в сырье и пополнении императорской казны денежными средствами за счет Закавказья и прикаспийских провинций.
Как только иранский посол Измаил-Бек подписал договор об уступке России прикаспийских провинций (сентябрь 1723 г.), находившимся в них русским военачальникам были даны подтвердительные (вторичные) указы о немедленном сборе доходов в царскую казну.
Были даны указы А.Т. Юнгеру начать «збирать пошлины со всяких товаров» в Дербенте, а также ему вменено в обязанность, следить за строгим выполнением установленного правопорядка, который должен был способствовать оживлению торговой деятельности в этих областях.Так, хранящаяся ГУ «ЦГАРД» книги доходов по дербентскому казначейству свидетельствует о том, как комендант А.Т. Юнгер выполнял указание императора Петра I по сбору пошлин в Дербенте. Так, в 1723 г. в приход записаны деньги, а именно пошлин с привозных товаров – 235 руб. 75 коп.; в 1724 г. – 839 руб. 51 коп.; в 1725 г. – 1671 руб. 58 коп.; в 1726 г. – 1010 руб. 4 коп.; в 1727 г. – 1657 руб. 2 коп.; в 1728 г. – 1167 руб. 28 коп.; в 1729 г. – 754 руб. 63 коп.; в 1730 г. – 1541 руб. 85 коп., а по неполным данным ГУ «ЦГАРД» с 1722 по 1735 гг. Дербент внес в императорскую казну 707.759 руб. 29 коп..
По указанию Петра I дербентский комендант А. Т. Юнгер исполнял функции хозяйственного распорядителя по созданию дворцового хозяйства, в котором стали выращивать виноград, из которого здесь же делали вино, называвшееся чихирем. Одновременно с виноградом там выращивали пряность – шафран.
Таковы были права, полномочия и обязанности комендантов гарнизонов Низового Корпуса как представителей российского правительства во взаимоотношениях с северокавказскими и дагестанскими феодальных владетелями и народами, а также с иностранными державами Турция и Иран) и как главы военного гарнизона.
Комендант крепости Святого Креста и Дербента, обладая всей полнотой военной и гражданской власти в регионе, выдавал жалованье, подарки и награды феодальным владетелям Северо-Восточного Кавказа, признавшим подданство России, отпускал им порох, свинец, кремень и другие военные припасы. Он разбирал жалобы феодальных владетелей, вел с ними переговоры, вырабатывая условия вступления того или иного владельца в подданство России, принимал их присягу на верность и подданство, обеспечивал содержание аманатов из северокавказских владений.
ГЛАВА 5. ПРИЧИНЫ УХОДА РОССИИ ИЗ ДАГЕСТАНА
дагестан россия военная политика
5.1 Политические причины (1725-1735 гг.)
С кончиной Петра I исчезли и его обширные планы об утверждении русского владычества на Каспийском море. Война сделалась для нового правительства бесцельною и тягостностью и велась отчасти потому, что была уже начата, и начата Петром Великим, отчасти – вследствие крайней необходимости держаться на Каспийском побережье, дабы не дать овладеть им Турции, стремившейся к тому всеми силами и всеми путями.
После смерти Петра I русское правительство стало проявлять к прикаспийским приобретениям меньше внимания.
Правительство Екатерины I, несмотря на это не отошло от главного смысла «восточной» политики, которое нашло свое отражение в инструкции С. Аврамову от 11 ноября 1725 г.: « Ее Величество… никоим образом не может допустить, чтоб какая держава, кроме Персии, на Каспийское море, какое основание имела и тако б Персию с Россией разлучила»; а позднее эта точка зрения отражена и в рескрипте Петра II князю В. В. Долгорукому от 22 февраля 1728 г.
Каспийский вопрос был увязан и с балтийской проблемой, так как Балтику и Каспий органически объединял европейско-азиатский торговый транзит через Россию. Тем не менее, во второй половине 20-х – начале 30-х годов XVIII в. каспийский вопрос отступает перед балтийской проблемой на второй план и ввиду напряженности на северо-западе (угроза шведской диверсии) постепенно сводится к уступке в 1732 и 1735 гг. прикаспийских провинций Ирану (вопрос о прикаспийских областях вновь возникает уже только в конце XVIII в.).
Внешняя политика «преемников» Петра I, включавшая, хотя и много важных элементов петровских дипломатических планов и задач, не отличалась той целеустремленностью и принципиальностью, столь присущими политике и дипломатии России первой четверти XVIII в. В 1725-1739 гг. под воздействием напряженной борьбы и изменений международной ситуации внешнеполитический курс сменявшихся правительств характеризовался неустойчивостью и колебаниями, приводившими к существенным отступлениям от петровской политики «системы».
В конце 1725 – первой половине 1726 г. юго-восточные аспекты русской внешней политики были отодвинуты на второй план: преувеличенный интерес правительства Екатерины I к «голштинским» и «курляндским делам» отвлекал Россию от серьезных проблем в районе Каспия и Черного моря и приковал его внимание к Прибалтике.
Авантюрный голштинский план войны России с Данией из-за Шлезвига (в 1725-1726 гг.) усилил борьбу политических группировок внутри русского правительства, обострил отношения России с рядом великих европейских держав, осложнил отношения России со Швецией и Данией, приведя их (в 1727 г.) к вступлению во враждебный России Ганноверский блок, отвлек русскую дипломатию от решения серьезных вопросов, возникших в связи с затруднениями для нее в Турции и Иране. Политика Екатерины I в голштинском вопросе характеризует непоследовательность и реакционность её «программы» и свидетельствует об определенном отходе от внешнеполитической линии правительства Петра I.
В течение 20-30-х годов XVIII в. балтийская проблема сохраняла важное, доминирующее значение вследствие постоянной угрозы шведского реванша с помощью враждебных России держав. Видный русский дипломат, посол во Франции Б. И. Куракин считал балтийскую проблему более актуальной по сравнению с «турецкой» и «персидской». В письме А. И. Остерману от 19 (30) июля 1725 г. из Парижа он писал: «Ежели же рассуждать о турецких интересах и персицких, есть так бесконечны и безнадежны, что, наконец, понуждены будем все то оставить, но смотреть на главный свой интерес во Эвропе, понеже довольно желузни (ревности. – Н. Ч.) имеем с сей стороны чрез славный мир со Швециею и полученных провинцией и довольно ж есть противу тех желузий, себя с сей стороны содержать»; Б.И. Куракин полагал необходимым, прежде всего, оберегать Россию от опасности с запада.