Криминальная статистика 1872—1913 гг. дополнительно содержала данные о преступлениях, зафиксированных следователями, т. е. о числе следствий, а сведения о преступниках (возраст, сословная принадлежность, образование и т. п.) были более полными. Главная новизна этой формы отчетности состояла в том, что
следователи, через руки которых проходили все зафиксированные преступления, обязаны были до производства предварительного следствия посылать непосредственно в Министерство юстиции отдельную карточку о возникшем деле, независимо от того, задержан или не задержан преступник. В результате этого в России с 1872 г. возник учет преступности, известной следствию и полиции. За более раннее время подобные данные отсутствуют. Ввиду этого для 1803—1870 гг. встал вопрос об их реконструкции. За 5 первых лет существования новой уголовной статистики, 1872—1876 гг., около 40% от общего числа следствий, или зафиксированных преступлений, разбирались в суде, что примерно соответствовало проценту раскрываемости преступлений, разумеется, примерно, поскольку некоторое, небольшое, число следствий закрывалось из-за отсутствия состава преступления или недостатка информации о преступниках. Известно, что раскрываемость преступлений существенно улучшается только при важных технических нововведениях, доступных следственным органам, или при значительном увеличении численности стражей порядка. Ни того, ни другого в течение 1803—1870 гг. в России не произошло. Поэтому, на мой взгляд, возможно распространить соотношение между количеством учтенных и раскрытых преступлений в 1872—1876 гг. на более раннее время для реконструкции числа зафиксированных преступлений, или следствий, за 1803—1870 гг. Данные о количестве уголовных дел, подсудимых и осужденных за 1803—1870 гг. в подобной реконструкции не нуждаются, так как являются сопоставимыми с более поздними данными.
Еще одна трудность при получении общей картины преступности состоит в изменении территории, а значит, и населения, охваченного криминальным учетом. Для получения сопоставимых данных число преступлений, уголовных дел, подсудимых и осужденных за каждый год необходимо, как говорят статистики, взвесить на численности населения, охваченного в этот год криминальным учетом, о чем в источниках почти всегда имеются указания. Как считается в криминальной статистике, число преступлений на 100 тыс. человек населения служит наиболее точной мерой уровня преступности. Следует иметь в виду, что в 1803—1870 гг. криминальный учет охватывал Россию без Польши и Финляндии, в 1872—1883 гг. — около 75% населения Европейской России, затем учет постепенно распространялся на остальную территорию, и к 1907 г. в Министерство юстиции стали поступать данные со всей империи, исключая Финляндию. В разных регионах уровень преступности несколько отличался, но 75%-ная выборка давала достаточно репрезентативные сведения для всей России без Финляндии.
Необходимо отметить, что ни до, ни после судебной реформы 1864 г. Министерство юстиции не контролировало деятельность местных сельских судов и полицейских чиновников как в городе, так и в деревне и не учитывало мелкие уголовные дела (мелкие кражи, пьянство, легкие побои и др.), рассмотренные ими.
В 1841 г. в государственной деревне, в 1864 г. повсеместно сельские суды были преобразованы в волостные суды. К компетенцию сельских судов, как уже указывалось, относились мелкие уголовные проступки крестьян, проживавших в деревне, по нормам обычного права. До отмены крепостного права деятельность сельских судов помещичьих крестьян была подведомственна помещикам, государственных крестьян — Департаменту государственных имуществ (с 1837 г. — Министерству государственных имуществ), удельных крестьян — Удельному ведомству, а после 1864 г. все сельские суды контролировались Министерством внутренних дел. Сельские суды рассматривали большее число дел, чем общие суды. Например, в 1844 г. через сельские суды государственных крестьян прошло 53.1 тыс. дел, из которых только 558, или 1%, были переданы в общие суды. Всего же в общих судах было рассмотрено около 22 тыс. уголовных дел государственных крестьян, привлечено к суду 32.8 тыс. человек, т. е. в 2.4 раза меньше, чем в сельских судах. Аналогичная картина наблюдалась в пореформенное время. В 1905 г. через волостные суды по 43 губерниям России прошло 1121 тыс. уголовных дел, а через все общие суды — 1220 тыс. дел. Учитывая, что в 43 губерниях проживало около 65% всего населения, общие суды рассмотрели примерно в 1.4 раза меньше дел, чем местные сельские суды. Что же касается мелких правонарушений, относящихся к компетенции полиции, то сведения о них пока вовсе не разработаны. Таким образом, если принять во внимание не учитываемые Министерством юстиции мелкие правонарушения, решения по которым принимались сельскими судами или городской и сельской полицией, то общее число зарегистрированных преступлений следует, по-видимому, по меньшей мере увеличить в 3—4 раза.
Учет преступлений, подсудимых и осужденных в масштабе огромной страны был делом чрезвычайной сложности, требовал большого аппарата сотрудников высокой квалификации, которых всегда недоставало. Вследствие этого трудно надеяться, что российская криминальная статистика давала совершенно точные данные. Вместе с тем вряд ли можно согласиться и с теми, кто считает, что «юридические цифры, взятые в массе, скорее должны считаться мерилом полицейской деятельности, чем морального состояния населения».
Криминальная статистика отражала как деятельность правоохранительных органов, так и моральное состояние общества. Наименее точными были данные о количестве преступлений, большего доверия заслуживают данные о подсудимых и наибольшей достоверностью отличаются данные об осужденных как до, так и после 1872 г. Знакомство с делопроизводством и работа с самими материалами криминальной статистики показывают, что они собирались и обрабатывались достаточно тщательно. Устранение двойного счета правонарушений могло повлиять на уровень, но не на динамику преступности; реконструкция числа следствий для 1803—1870 гг. затронула лишь один показатель преступности из четырех и, следовательно, не могла оказать существенного влияния на общие статистические итоги криминальной статистики. Все сказанное дает основание для вывода о том, что, принимая во внимание трудность и несовершенство учета, а также использование методов реконструкции пропущенных в источниках сведений, приводимые ниже статистические данные о преступности следует рассматривать как ориентировочные, лишь более или менее правильно отражающие основные тенденции в развитии криминального поведения в России за 1803—1913 гг. Что же касается уровня зафиксированной преступности, то официальная статистика Министерства юстиции достаточно правильно отражала движение крупной преступности и занижала уровень мелкой преступности примерно в 3—4 раза, главным образом за счет недоучета правонарушений крестьян, проживавших в деревне.
3.Динамика и структура преступности
преступность криминалистический архивный преступление
Различные показатели преступности находились в тесной связи (табл. VIII.6); об этом говорит и высокий коэффициент корреляции между числом зарегистрированных преступлений, уголовных дел, подсудимых и осужденных, равный 0.9. Абсолютное число зафиксированных преступлений с 1803—1808 гг. по 1911—1913 гг. возросло почти в 12 раз, но с учетом роста населения — в 2.9 раза. В течение изучаемого времени уровень преступности изменялся: до отмены крепостного права он имел тенденцию к снижению, а после эмансипации — к повышению. Индекс преступности в 1851—1860 гг. составлял 95% от уровня начала XIX в., а в 1911—1913 гг. — 305% от уровня 1851—1860 гг. В пореформенный период преступность непрерывно возрастала, с одной остановкой в
1890-х гг. Но ни до, ни после эмансипации преступность не изменялась линейно. Она возрастала в либеральное царствование Александра I, уменьшалась при консервативном правлении Николая I, затем вновь, весьма значительно — в 2.7 раза, возросла в реформаторскую эпоху Александра II, затем уменьшилась при консервативном царствовании Александра III и вновь выросла на 55% при противоречивом и неустойчивом правительственном курсе Николая II. Минимальный уровень зарегистрированной преступности в России наблюдался в конце царствования Николая I, когда он был на 13% ниже, чем в начале XIX в., а максимальный ее уровень — накануне Первой мировой войны — в 1913 г. Во время войны, в 1914—1916 гг., преступность в целом по стране снизилась по сравнению с 1911—1913 гг. примерно на 28—29%, но с 1916 г. вновь обнаружилась тенденция к ее повышению.
Таким образом, динамика преступности имела явно циклический характер. Как явствуют различные показатели преступности, чем жестче был император, чем консервативнее царствование, чем тверже проводилась внутренняя политика, тем ниже была преступность, и наоборот, чем мягче был император и либеральнее правительственный курс, тем преступность была выше. Что лежит в основе зависимости преступности от курса внутренней политики? Консервативная политика, как правило, сопровождалась не только усилением репрессий против нарушителей закона, но и повышением контроля за поведением подданных со стороны государства и корпораций (сельской общины, мещанского и купеческого обществ, цеха и т. п.), в состав которых входил человек, что оставляло меньше места для бесконтрольных и безнаказанных проступков и вследствие этого сдерживало проявления всех видов отклоняющегося поведения, в том числе и криминального. Напротив, ослабление контроля и соответственно увеличение вероятности остаться безнаказанным при совершении правонарушения провоцировали сдерживаемые импульсы к нарушению законного, т. е. общепринятого и традиционного, общественного порядка. Поскольку либеральные и консервативные правительственные курсы, как правило, чередовались, то это, вероятно, и порождало цикличность в динамике преступности, которую мы наблюдали в течение всего XIX в., вплоть до царствования Александра III. Николай II нарушил логику чередования либеральных и консервативных царствований. При нем и нарушилась цикличность колебаний преступности. Очевидно, противоречивая, неустойчивая политика, как это было в 1895—1917 гг., поощряла рост преступности. Не менее существенно, что правительственный курс Николая II отмечен провалами и поражениями, которые подрывали веру в легитимность существующей власти, расшатывали общественный порядок, что всегда ведет к росту криминального поведения.