Однако не стоит преувеличивать масштабы рыцарской взаимопомощи. Зачастую, и у Фруассара, и у Ле-Беля, мы встречаем противоречивые примеры рыцарских взаимоотношений. Так, во время бойни, возникшей во время похода Эдуарда III и Роджера Мортимера в Шотландию, английские рыцари не пришли на помощь своим собратьям из Эно и не подняли оружия против своих же, английских лучников, которые не отличались знатным происхождением (LeBel, 8).
Другой важной чертой, присущей рыцарю было бесстрашие. В данном случае бесстрашие – это, прежде всего, готовность воина к непредвиденным трудностям, к подвигу во имя своего короля. Этому посвящен многочисленный корпус средневековых песен и баллад. Так, в романе «Сентре» главный герой отправляется в далекие страны, чтобы стяжать славу во имя своего господина – короля Иоанна Доброго. По пути он попадает в различные приключения, участвует в турнирах, получает множество подарков и лестных отзывов и как подлинный герой возвращается во Францию. Средневековые авторы восхваляли бесстрашие во всех его проявлениях, даже тогда, когда оно переходило в безрассудство. Фруассар с огромным уважением отзывается о Вильяме Дугласе, погибшем в неравной схватке с сарацинами и с презрением говорит об испанцах, отказавшихся поддержать боевой порыв шотландца(Froissart, Am., 40). Говоря о позорном поведении испанцев, автор наносит удар по их чести и достоинству. В средние века самым страшным обвинением для рыцаря было обвинение в недостатке мужества[45].
Зачастую, подобное бесстрашие перетекало в желание «показать себя» перед королем. Наилучшим способом показать себя было участие в рыцарском турнире. Обычно турниры устраивались по поводу, каких – либо значимых событий: брак королевской особы, рождение принца, крестины, заключение мира или перемирия. Главным элементом турнира был так называемый примерный бой, который заключался в том, что одинаковое число рыцарей с каждой стороны бились тупым оружием. Количество участников подобного действа было строго ограничено специальными предписаниями. Например, французский король Филипп VI Валуа издал множество постановлений относительно турниров. Приведем несколько статей из них:
1. На турниры не допускается тот дворянин, который сказал или сделал что – либо противное католической вере. Если такой человек все же будет домогаться участвовать в турнире, несмотря на запрещение, то да будет он побит и изгнан дворянами.
2. В число участников в турнире не допускается недворянин, а также тот, кто не представит свидетельство о своем воинском звании.
3. На турниры не допускается также всякий дворянин, изобличенный в вероломстве. Такого человека со стыдом изгоняют из турнира, его гербы бросают, а прочие соучастники турнира попирают ногами эти гербы.
4. к участию в турнире не допускается тот, кто скажет что – либо противное чести короля, своего государя; тот будет побит во время этого турнира и с позором выведен за барьер.
5. Всякий, кто подделает печать свою или чужую, или даст ложную клятву, или похитит что – либо из монастыря, церкви или часовни, или другого какого – либо священного места, а также кто притеснит бедного, вдову или сироту и силой отнимет у них имущество, тот да будет подвергнут наказанию и изгнан из турнира.
6. Всякий пьяница и сварливый человек прогоняется из общества, присутствующего на турнире.
7. Всякий, кто ведет недостойную жизнь, существуя ленными доходами от государя, а между тем промышляет товарами как простолюдины, того следует высечь на турнире и выгнать с позором и посрамлением[46]
Подобные строгие меры были призваны способствовать поддержанию высокого морального духа среди рыцарского сословия и делать престижным участие в турнирах.
Вышеперечисленные особенности были необходимой составляющей рыцаря, необходимым «минимумом», который позволял соответствовать нормам куртуазии XIV века. Во время Столетней войны рыцарское поведение достигло невиданных до этого высот. Особенно это проявилось в распространении различных обещаний и обетов. Так, при дворе графа Эно часто появлялись молодые английские рыцари, носившие повязку на правом или на левом глазу. Они давали обет «дамам своей страны» носить эту повязку до тех пор, «пока не совершат какой – нибудь ратный подвиг в королевстве Французском». Эти воины подражали известному рыцарю Готье де Мони, который дал подобный и обещал, что не откроет глаза надолго, ни от ветра, ни от боли, ни от пытки, пока не внесет войну в пределы Франции. С тех пор на полях сражений, турнирах граф показывался с завязанным глазом.
Самым же знаменитым, пожалуй, был обет над цаплей. Эдуард III намереваясь вторгнуться во Францию, но никак не мог решиться на это. Попытки Роберта д’Артуа вселить ненависть к врагу не приносили успеха. Эдуард противился, опасаясь сложностей и проблем внутри страны. Тогда Роберт придумал такое средство, которое заставило английского короля послушаться его совета. В начале осени 1338 года во время соколиной охоты граф поймал цаплю и решил преподнести ее в подарок Эдуарду III. Возвратившись в Лондон, Роберт приказал зажарить птицу, потом положил ее на серебряное блюдо, накрыл другим и отправился в пиршественный зал в сопровождении двух менестрелей и гитариста. Войдя в зал граф воскликнул, что цапля – это самая трусливая птица, она боится даже своей тени и пообещал поднести ее самому трусливому из присутствующих. Получателем этого «подарка» стал Эдуард. Кроме того, Роберт провозгласил, что английский король лишился наследия прекрасной Франции, принадлежащей ему по праву, и ничего не предпринимает, чтобы возвратить свои законные владения. Как отмечает Фруассар, король содрогнулся и покраснел от гнева и тотчас же поклялся, что не далее как по истечении полугода вызовет на бой Филиппа, короля Франции. Потом Роберт обошел всех присутствующих, и все они давали различного рода обещания.
Очень дико звучит обет Жеана де Фокемона. Его не остановит ни монастырь, ни алтарь, он не пощадит ни женщины на сносях, ни младенца, ни друга, ни родича, дабы послужить королю Эдуарду[47]. Обещания, данные рыцарями, зачастую поражают своей абсурдностью. Так, французский полководец Бертран дю Гесклен, как-то перед поединком с английским рыцарем дал обет не обнажать меча, пока не съест три миски винной похлебки во имя пресвятой Троицы. Герцог Иоанн Бурбонский, вместе с шестнадцатью другими рыцарями и оруженосцами однажды дал обет: в течение двух лет каждое воскресенье носить на левой ноге цепи, подобные тем, какие надевают на пленников , пока не отыщут шестнадцати рыцарей, которые желали бы сразиться с ними в пешем бою.[48] Другие примеры рыцарских обетов связанных с желанием уничтожить противника: «Клянусь не ложиться в постель по субботам и не оставаться в одном и том же городе более 15 суток, покуда не убью сарацина», «Клянусь по пятницам не задавать корма своему коню, пока не дотронусь до вражеского знамени».
В XIV веке нормы куртуазного поведения становились все более причудливыми и оторванными от реальности. На пути служения Даме сердца рыцарь был обязан пройти несколько последовательных этапов. Сперва рыцарь определял "свою" Даму - как правило, замужнюю женщину - и, не открывая ей своих чувств, начинал совершать различные подвиги, которые посвящал своей избраннице. На этом этапе рыцарь назывался "Таящийся". Когда объект страсти обращал внимание на своего "воздыхателя", последний переходил в разряд "Молящего". Если Дама внимала мольбам своего кавалера о снисхождении и внимании, тот официально становился «поклонником». Наконец, когда Дама демонстрировала рыцарю взаимность - дарила сувениры, повязывала на его турнирное копье свой шарф или оторванный рукав платья, - счастливец достигал наивысшего ранга куртуазии и превращался в "Возлюбленного". Однако максимум того, что мог получить в награду истинно куртуазный рыцарь - краткий поцелуй, ибо смысл рыцарского служения Даме заключался в страдании, а не в обладании[49]. Внимание дамы было необходимой частью рыцарской куртуазности. За них и во имя них совершались подвиги. Они отвечали великим почтением и вознаграждали своих благожелателей. Так Фруассар сообщает, что английская королева Изабелла, дабы сильнее угодить Жану д’ Эно пригласила на пир устроенный в городе Эбрюик 60 дам, «дабы сильнее угодить названному монсеньору».
Как уже отмечалось, одной из главных характеристик любого рыцаря являлось его происхождение. В куртуазной литературе герой непременно блистал великолепным генеалогическим древом[50]. Отсюда - многочисленные титулы, список достижений и подвигов, совершенных предками рыцаря, стремление прославить свой род. Однако произведения Фруассара и Ла-Беля рисуют нам немного другую ситуацию. Хронисты перестали рассказывать о происхождении человека о пути восхождения его рода к славе, зато упоминания о массовых посвящениях встречаются неоднократно[51]. Появилось больше информации и личных заслугах героя. Только теперь это были не полулегендарные сведения, а реальные, хоть и сильно приукрашенные, истории. Главнее действующие лица в произведениях Фруассара и Ле-Беля бесспорно люди знатного происхождения. Это: и Роберт Арту, и Жан д’Эно, Роджер Мортимер. Однако есть множество упоминаний и историй, связанных с простыми, не знатными людьми, которые сами добились титула вследствие доблестного подвига или верного служения сеньору. Среди них стоит упомянуть Готье де Мони – простого оруженосца, ставшего в последствии рыцарем и известным полководцем, Вильгема Монтегю, впоследствии графа Солсбери, Джона Чендоса также ставшего известным рыцарем. Рыцари – новички, упомянутые Фруассаром, во время рассказа об осаде Бервика, всячески старались показать свою доблесть, участвовали в ночных вылазках (Froissart, Am., 52).