В отличие от них ораторы социал-демократической фракции полагали, что государство и право представляют собой лишь орудие политического господства помещиков, чиновников, «старой» буржуазии, интересы которых выражает, прежде всего, «союз русского народа», и не рассчитывали на мирное реформирование правовой системы классового государства. Поэтому фракция, не придавая большого значения законопроекту, отнеслась к нему нейтрально, решив воздержаться от голосования. В силу того, что в государстве они видели лишь орудие классовой диктатуры, члены фракции РСДРП вообще не признавали наличия политической преступности и в попытках правительства и правых исключить крепость из законопроекта они видели лишь сословные предрассудки и «классовый интерес». Социал-демократы обращали внимание лишь на социальные причины преступности. Причём эти причины напрямую увязывались ими с политической ситуацией в стране. В сущности, они оправдывали уголовную преступность эксплуататорской сущностью государства и «репрессивной» политикой правительства, парадоксально сходились с правыми в признании прямой связи политики и уголовной преступности. С их точки зрения, суд, полностью зависимый от администрации и подверженный политической партийной, классовой конъюнктуре, не мог быть справедлив в принципе, и в таких условиях, по мнению эсдеков, любая мера по смягчению участи преступников и их исправлению была обречена на провал. Поэтому закон не соответствовал «подлинно народным» потребностям, удовлетворить которые мог только слом старой государственно-правовой машины и изменение классовой сущности государства. С этой позиции паллиативные меры, направленные на «подштукатуривание» ветхого здания российской юстиции, являлись, конечно, не только бесполезными, но и вредными, поскольку отвлекали незначительными уступками внимание масс от необходимости коренных политических преобразований, которые должны были прийти «снизу». Такую позицию можно выразить словами «чем хуже – тем лучше» и вряд ли можно считать сколь-нибудь конструктивной.
Исходя из вышеизложенного можно сделать следующий вывод. Правительство и фракции Думы в силу различий в партийном правосознании по разному относились к содержанию законопроекта об условном осуждении. Это различие в правосознании, которое продемонстрировали бурные дебаты в Думе по поводу принятия законопроекта, заключалось в различных взглядах: на сущность и соотношение государства и права, в связи с этим – на феномен «политической преступности»; причины преступности; цели наказания, роль государственных органов и общественных организаций в борьбе с нею; отношение населения к методам этой борьбы. Правительство считало государство и право инструментом в руках административной власти, подчиняющейся императору, поэтому противопоставляло преступность, причинявшую вред этой власти, и обычную, и лишь для последней, в силу признаваемого влияния лишь личностно-психологических, а не социальных факторов (не возражая поэтому против ограничительных поправок ряда думских депутатов), признавало возможность исправления путём применения условного осуждения. В силу недостаточного доверия к государственным и общественным структурам, слабо контролировавшимся бюрократией, правительство не желало распространять право на условное осуждение на суд присяжных.
Для правых и националистов право являлось простым инструментом в руках диктаторского государства, которое выражало их социальные интересы. И пока этот инструмент находился в руках солидарных с ними политиков (которым, впрочем, они полностью не доверяли), с их точки зрения, было необходимо по отношению к противникам этого государственно-правового порядка, особенно к политическим, применять лишь меры, направленные на их подавление. Представителям этих фракций было удобнее не замечать социальных причин криминала – причин, обусловленных тем общественным порядком, который их в основном устраивал и не доверять любым общественным и государственным институтам, которые подвергались влиянию общественного мнения. Главной детерминантой преступности, по мнению правых и поддерживавшего их в силу крайней низкой правовой культуры, характерной для этого слоя населения, крестьянства, была «злая воля» преступника, для обуздания которой необходимо было применять устрашение. Поэтому лица, занимавшие правые думские скамьи, в основном, категорически выступали против законопроекта с требованием усиления репрессий по отношению к преступникам или, по крайней мере, ограничительных поправок к думскому законопроекту, исключавшим из сферы действия последнего значительные категории осуждённых, усиливающих репрессивную составляющую законопроекта и предусматривающую исключение права приговаривать к нему суда присяжных.
Позиция крестьянских депутатов, хотя и была близка правым в силу традиционной консервативности крестьянства и «почвеннического менталитета», отличалась в силу демократизма крестьянства и критической позиции по отношению к социально-экономическому и политическому строю России. Требуя сузить законопроект или даже высказываясь против него в принципе, крестьянские депутаты не возражали против условного осуждения по отношению к «случайным» политическим преступникам, прекрасно понимая значение социальных факторов преступности; призывали бороться с ними и не возражали против распространения права приговора к условному осуждению на суд присяжных. Депутаты, выступавшие от лица «думского большинства», признавали в основном психологические причины преступности, связанные с личностными моральными качествами преступника, и в связи с этим возможность исправления «случайного» преступника» путём применения к нему условного осуждения.
Умеренно-правые и октябристы на государство и право смотрели как на средство, которое должно служить всему обществу. Средство, которое, однако, должно контролировать последнее. Иначе говоря, по мнению ораторов от центра, необходимо было расширение участия гражданского общества в управлении делами государства, но постепенное и под контролем властного аппарата. Поэтому против распространения права приговора к условному осуждению на суд присяжных центр отнюдь не возражал, а в силу того, что наступило разочарование в способности правительства начать сотрудничество с обществом путём реального гарантирования демократических свобод, приветствовал он и распространение законопроекта на «маловажных» политических преступников, заключённых в крепости. Но в то же время поддержал он и одну из «ограничительных» поправок правых. Кадеты (а также примкнувшие к ним прогрессисты и ряд депутатов от национальных фракций) полагали, что государство должно быть, напротив, подконтрольно гражданскому обществу, что главная функция государства и права – обеспечение прав личности. Кроме того, они придерживались доктрины, согласно которой право должно стоять выше государства, связывать его, заставлять выполнять свои требования, тем самым выступая провозвестниками идеи правового государства на российской политической арене. Поэтому конституционные демократы, считая, что современное им государство чрезмерно изолировано от гражданского общества, право в силу этого «политизировано», а социальные причины преступности также играют существенную роль выступали: за более широкое и самостоятельное развитие общественного контроля над судом, посредством обязательного предоставления права приговаривать к условному осуждению не только суду присяжных, но и, например, ювенальным судам; дополнительные правовые гарантии, предоставляемые условно-досрочно освобождённому; расширения возможности для применения этой гуманной меры. Трудовики выступали с резко враждебных позиций по отношению к существовавшему политическому устройству, выражавшему с их точки зрения преимущественно интересы господствующих классов, считая главными причинами преступности – социальные, выступили с предложениями коренных социально-экономических реформ, предлагали вести борьбу с политической преступностью путём расширения демократических свобод. Однако они не абсолютизировали классовую природу права. Поэтому, полагая, что развитие общественной инициативы, в конце концов, способно изменить «устрашающую» составляющую законопроекта, выступали за максимальное расширение оснований для освобождения и правовых гарантий, предоставляемых условно-досрочно освобождённому.
Социал-демократы абсолютизировали классовый характер государства и права и в силу этого, с их точки зрения, пока они не в их руках, руках пролетариата и беднейшего крестьянства, необходим остракизм по отношению к ним. Поэтому они не выступали за принятие законопроекта. Такую позицию «чем хуже, тем лучше», конечно же, нельзя назвать позитивной, однако надо сказать, что больших возможностей влиять на правовую политику государства третьеиюньская система им не предоставляла.
Исходя из вышеизложенного можно сделать следующий вывод. Правительство и фракции Думы в силу различий в правосознании по-разному относились к содержанию законопроекта об условном осуждении. Эти различия, которые продемонстрировали бурные дебаты в Думе по поводу принятия законопроекта, заключались в различных взглядах на сущность и соотношение государства и права, в связи с этим – на феномен «политической преступности»; причины преступности; цели наказания, роль государственных органов и общественных организаций в борьбе с нею, отношение населения к методам этой борьбы. Это позволяет понять, что взгляды на уголовную преступность и методы борьбы с нею у различных группировок российского парламента начала XX в. находились в теснейшей взаимосвязи с их общей политической позицией по отношению к тем принципам, которые, по их мнению, должны были определять взаимодействие государства и общества. Прежде всего, эти принципы демонстрируют фракционные различия по отношению к главным, основополагающим политико-правовым модернизационным феноменам – феноменам правового государства и взаимодействующего с ним гражданского общества.