Дневник Алексия Дехтерёва.
«10 июня. Я уехал на неделю в Каир по делам церкви. Но мне повезло, т.к. в этот же вечер я узнал об объявлении войны Италией, Англии и Франции. И сразу же решил вернуться в Александрию к своей пастве. Труба призывная прозвучала, и я должен был быть на месте, среди своих прихожан. Ко мне со всех сторон:
-Куда это вы, разве можно теперь ехать в Александрию? Наоборот, теперь от туда уезжают…
-Не можно, а именно должно теперь ехать, -отвечал я всем, -поеду! Не удерживайте!...
Однако эту ночь я не сомкнул вежд; волновали мысли о страшных испытаниях, предстоящих бедной Александрии,…что же это: предчувствие горькой чаши?! Да, предчувствие…» (стр.28)
Для Египта это была чужая война. Его небольшая армия не принимала участия в военных действиях. Но египтяне устали от господства англичан поэтому многие размышляли по принципу: враг моего врага -мой друг. Фашистская пропаганда внушала мысль о том, что при поражении англичан, египтяне обретут свободу.
Но, а пока египтяне с тревогой ожидали возможные жертвы в войне, в которой по существу не участвовали.
«Ездил в город, где узнал о занятии немцами Парижа. Только вернулся домой - сирена.…Для внешнего слуха дико неприятная, ужасающая сирена. Сорок минут длилось томительное ожидание, пока не прозвучал отбой. Я и дети стояли у окна в столовой, наблюдая, как быстро пустела длинная улица. Она опустела в мгновение ока. И улица наша, и весь город как бы вымерли при первых же звуках сирены. «(стр.30)
Страшно стало теперь жить. Особенно жутко теперь по вечерам и ночам. Первые дни необъявленной войны были лишь ожиданием беды, но беда не заставила себя долго ждать.
«Прекрасный лунный вечер переходил в ночь, когда наконец-то произошло то, чего более всего боялось население города и чего все же не избежало оно: ровно в час ночи загудела сирена, и началась тревога закончившаяся только к семи утра.
Начался обстрел зенитных орудий. Вскоре все ближе начались разрывы сбрасываемых бомб. Я отчетливо слышал их скрежещущий и глухо свистящий –гудящий полет – падение. Наш дом буквально сотрясался от этих разрывов и обстрела неба зенитными батареями»(стр.31)
«Я только закрыл книгу и лег, как зазвучала сирена. Вскоре заговорили орудия: сперва далеко, потом все ближе и ближе…Над нашим домом ясно был слышен тяжелый лет бомбовозов.
Все же трудное положение: сидеть в темной, хрупкой коробке, которая в каждое мгновение может разлететься вдребезги…»(стр.35)
Последующие записи священника раскрывают перед нами картину нарастающего ужаса и хаоса: город начинает спешно перестраиваться, возле многих зданий появляются защитные стены из кирпича и бетона. Люди массово бегут из Александрии, на станциях творится невообразимые вещи: поездные составы забиты до отказа, места берутся с бою, многие проталкивают свой багаж в окна и сами следуют за ним, крик, шум, невообразимая толкотня...Город на глазах преображается, становясь каким-то горестным, теряя последние искры еще совсем недавней жизнерадостности..
За два с половиной года Алексий Дехтерёв и его паство пережили 229 воздушных налета. Как говорится, война – она и в Африке война…
Полковник Хлебников
Полковник Александр Сергеевич Хлебников, был командиром танковой дивизии, в первые же недели войны попал в плен на Украине, под Новой Ушицей. В августе его перевели в лагерь на севере Франции, где были собранны все пленные Европы. Кроме Хлебникова в армии содержались и другие бойцы красной армии. От англичан они узнали, что лагерь расположен всего в 30 километров от Британии, и начали готовить побег. Безлунной ночью Хлебников и двенадцать бойцов – танкистов осуществили свой замысел. Фашистские прожектора засекли плот, но благодаря густому туману, высланные на поиски беглецов катера не нашли их.
Хлебникова и его товарищей доставили в Портсмут, главную военно-морскую базу Англии, а оттуда отвезли в Лондон. На третий день к Хлебникову прибыл бригадный генерал. Хлебников потребовал, чтоб их отправили на родину, но, по словам генерала, надежной связи с Россией не было. Тогда Хлебников попросил устроить ему свидание с советским послом, но он оказался в России.
Тогда генерал предложил Хлебникову отправиться в 8-ю армию, в Тобрук. Хлебников колебался. Он понимал, что главный фронт проходит у него на родине, а не в Северной Африке, но туда ему невозможно попасть. Тогда он согласился поехать в Тобрук. Хлебников и его товарищи, одетые в английскую военную форму прибыли в Египет в мае 1942 года. Под вечер автоколонна, с которой они ехали, остановилась на отдых у маленькой станции Эль- Аламейн. Хлебников решил изучить местность, она показалась ему идеальной для генерального сражения. Море на севере, Каттарская впадина на юге, в центре – холмы, которые легко можно оборонять…
У Хлебникова было письмо из английского Военного министерства к генералу Окинлеку. Он разыскал его неподалеку от Тобрука. Положение союзников было критическим, фашисты раскидали их оборону,но Тобрук еще держался.
В Тобруке наши танкисты застали полный хаос. За старшего там был генерал Клоппер, который склонялся к тому, чтобы сдать крепость. Клоппер покинул Тобрук, и старшим по званию оказался Хлебников. Он разыскал соотечественников, которые были сведены в одну роту в составе Колдстримского полка. Командование обороной крепости было в руках у Хлебникова. Он понимал, что ему нужно задержать фашистов хотя бы на пару дней, чтобы дать возможность основным войскам отойти к Эль - Аламейну. Эта задача была выполнена,к сожалению, с большими потерями
На третью ночь группа защитников Тобрука во главе с Хлебниковым вырвалась из крепости под прикрытием артиллерийского огня. Они направили все вооружение к оазису Джарабуб. Там оказался гарнизон немцев, после короткого боя, который занял отряд Хлебникова. После небольшого отдыха отряд двинулся на северо-восток, где на пятую ночь отряд наскочил на тылы итальянской дивизии. Бой был недолгим, но кровавым. Отряд Хлебникова к утру вышел к Эль-Аламейну, в расположение индийской дивизии.
Индийцы встретили отряд восторженно и сообщили, что в Каир по пути в Москву прилетел Черчилль. Хлебников отправился к Окинлеку, но на пост командования 8-й армией был назначен Монтгомери.
В дальнейший бой Хлебникова не пустили, его приставали к штабу танковой дивизии, а его товарищи – танкисты влились в ряды защитников Эль – Аламейна.
Жизнь Хлебникова обрывается от расстрела вражеским самолетом. «Падая побледневшим лицом на север, Хлебников выбросил руки вперед, словно стараясь дотянуться до Родины. Горячий ветер из Сахары старательно принялся заносить тело песком и к утру насыпал ним неуютный могильный холмик.» (стр.54)
Мемориал Эль-Аламейн
Не все – по возрасту или состоянию здоровья- могли надеть военную форму. Но равнодушных среди русских эмигрантов не было. «они боролись за победу на стороне союзников, других искреннее желание избавить страну от коммунистического ига привело к тяжелому заблуждению – сотрудничеству к немецкими войсками.» (стр.72)
Надгробные плиты стоят шеренгами, будто солдаты в строю. Могилы разделены на сектора-батальоны поперечными дорожками. У входа на кладбище- колоннада-кенотаф, увенчанный огромным каменным крестом. Справочная книга, где в алфавитном порядке расположены 11 945 имен тех, кто в разное время погиб в Северной Африке и неизвестно где похоронен. Фамилии этих людей выбиты на стенах колоннады.
«Когда бродишь по кладбищу союзников в Эль-Аламейне, то понимаешь, почему та война называлась мировой. На надгробных плитах- не только английские, но и французские, польские, чешские, индийские, еврейские имена…Представители более двух десятков стран разных континентов участвовали в этом сражении. А что же наши соотечественники?» (стр. 55)
Каждый год в конце октября у мемориалов в Эль-Аламейне собираются ветераны, чтобы отметить очередную годовщину сражения.
На французском военном кладбище, именуемое как « Военный некрополь Гамарт» русских имен на надгробных камнях добрый десяток. Николай Нанков, погиб 9мая 1943 года. Вячеслав Трофимов, 11 января 1943 года. Сергей Попов, 12 января 1943 года. Павел Замешаев, 4 мая 1943 года. Кирилл Федоров, 1 июня 1943 года.
Дорога в Сахару
Александр Николаевич Рубакин, во время Первой мировой войны служил врачом во французской армии, а после Октябрьской революции 1917 года вернулся в Россию.
Вторая мировая война заставила Александра Рубакина в Париже. Услышав о вторжении фашистских войск на территорию СССР, Рубакин в тот же день бежал из Парижа на юг, в город Виши, где находилось праительство французских коллаборационистов во главе с маршалом Петеном. Но это не спасло его от ареста, правительство Петена отдало приказ об интегрировании всех русских, включая эмигрантов.
В лагере в Верне Рубакин провел почти пол года. 10 декабря 1941 года его в составе 75 человек отправили пароходом в столицу Алжира, а от туда на узкоколейке – в маленький городок Джельфа.
Лагерь Джельфа
Лагерь в Джельфе официально именовался «концлагерем для политических интегрированных». Комендантом был французский офицер по фамилии Кабош.
«Расположенный на склоне холма, лицом к северу, открытый холодным ветрам, лагерь имел форму огромного прямоугольника, обнесенного тремя рядами колючей проволоки, - пишет Александр Рубакин. – Вдоль проволоки стояли жалкие соломенные шалаши, у которых несли охрану закутанные в бурнусы арабы. В каждом углу с особой башенки на лагерь глядело дуло пулемета.
Скользкая, глинистая дорога пересекала лагерь, и по обе стороны от нее белели остроконечные грязные белые палатки. В другом конце лагеря высились два длинных барака, один уже готовый, другой с неоконченной стеной и без крыши. Бараки были из необожженных оштукатуренных кирпичей. В самом конце лагеря было небольшое пространство, огороженное колючей проволокой, где стояло семь палаток. Вход сюда был через ворота, запиравшиеся на замок. Туда то нас и повели.