Корф Модест Андреевич: исторический портрет (стр. 1 из 4)
Содержание
Введение ……………………………………………………………………… 3
Глава 1. Биография М. А. Корфа ………………………………………… 6
Глава 2. Исторические взгляды М. А. Корфа ………………………… 21
Глава 3. Государственная деятельность М. А. Корфа …………… 25
Заключение ………………………………………………………………… 28
Список источников и литературы …………………………………… 30
Примечания ………………………………………………………………… 31
Введение
Личность барона Модеста Андреевича Корфа (1880 – 1876), сыгравшего не последнюю роль в государственной, общественной и культурной жизни России XIX в., представляет несомненный интерес. Он был человеком, осознающим необходимость перемен в стране, более того, активным участником процесса ее переустройства. Это типичный представитель группы умеренных реформаторов, в мировоззрении которых наряду с либеральными взглядами присутствовали и консервативные элементы (это проявлялось в отношении к российскому самодержавию).
Цель данной работы – показать роль М. А. Корфа в развитии исторических взглядов, в общественной и культурной жизни России.
Задачи работы таковы:
1) изучить биографию М. А. Корфа;
2) охарактеризовать его исторические взгляды;
3) проследить его государственную деятельность.
В своей работе мы опирались на исследования И. В. Ружицкой. В статье «М. А. Корф в государственной и культурной жизни России»[1] речь идет, прежде всего, о тех сторонах мировоззрения и деятельности Корфа, которые дают основания отнести его к сановникам-реформаторам середины XIX в. Их условно можно назвать "просвещенными" бюрократами. Наличие группы политических деятелей подобной ориентации - непременное условие проведения преобразований в любой стране и в любую эпоху.
Кроме того, И. В. Ружицкой принадлежит еще одно исследование: «Барон М. А. Корф – историк: По материалам его архива»,[2] написанное на основе изучения материалов М. А. Корфа. В этой работы описано архивное наследие политика и историка барона Модеста Андреевича Корфа; акцент сделан на материалах, найденных в коллекции Зимнего Дворца (ГА РФ, ф. 728, оп. 1), хотя упоминаются и материалы из личного фонда Корфа в РНБ (ф. 380, 546 ед. хр.).
Интересна работа О. Д. Голубевой «М. А. Корф»,[3] в которой рассматриваются различные вопросы, связанные с формированием личности и взглядов М. А. Корфа, его исторической и государственной деятельности. Краткие сведения о М. А. Корфе дает также А. П. Шикман в биографическом справочнике «Деятели отечественной истории».[4]
Особо стоит выделить работу В. В. Вересаева «Спутники Пушкина»,[5] в которой личность М. А. Корфа рассматривается в контексте лицейского выпуска и связей с А. С. Пушкиным. Автор делает вывод, что, хотя М. А. Корф не был в лицейские годы особо близок к пушкинской компании по складу характера и благонравия, однако впоследствии, когда его лицейских товарищей коснулась опала, а он находился на важном государственном посту, не отвернулся, а всячески им содействовал.
Глава 1. Биография М. А. Корфа
Барон Модест Андреевич Корф родился 11 сентября 1800 г. в Санкт-Петербурге. Он происходил из курляндских дворян.
Учился М. А. Корфу довелось в Царскосельском лицее вместе с А. С. Пушкиным. Известно, что он отличался благонравием и любовью к чтению церковных книг, за что имел прозвище "Мордан-дьячок".[6]
М. А. Корф стал олицетворение цели этого учебного заведения – подготовки юношества «к важным частям службы государственной».[7] Учился он старательно и прилежно. Лицей способствовал и становлению его мировоззрения – он также принадлежал к «лицейскому братству», «лицескому союзу». На протяжении всей жизни М. А. Корфа отношения с товарищами остаются неизменно теплыми, он всегда старался им помочь.[8]
В противоположность весьма многим из бывших лицеистов, относящихся в своих печатных воспоминаниях очень неодобрительно к лицею, барон Корф прямо заявляет, что он "чувствует себя обязанным лицею своего времени" (1848-1854 годов) и признает его "весьма существенным фактором в числе сил, воспитавших" его. Он находит, что "закон вполне незаслуженно предоставляет лицеистам привилегированное служебное положение", но это не мешает ему относиться к лицею "без предубеждения". Делая сближение между лицеем и университетом в научном отношении, он, безусловно, отдает в своих "Записках" пальму первенства последнему; но он протестует против огульного обвинения лицея в "пустоте".
Лицей времен барона Корфа имел шестилетний срок обучения, при четырех курсах, с полуторагодичным промежутком в каждом курсе. На двух младших курсах (т.е. в течение трех первых лет обучения) была чисто школьная система преподавания, т.е. с задаванием и спрашиванием уроков. В течение же трех последних учебных лет (на двух старших курсах) читались лекции, но с обязательной проверкой (репетициями) по всем предметам прочитанного в течение предыдущего месяца.
Учебный курс лицея представлял удивительно пеструю смесь осколков программ историко-филологического, юридического и физико-математического факультетов. Лицеистам преподавалось даже сельское хозяйство, причем в лицейском саду было отделено несколько квадратных саженей под "опытное поле", представлявшее, понятно, только карикатуру на "поле" и по размеру, и по результатам "опытов".
Эта необъятная многопредметность программы сама собою уже исключала возможность строго научного преподавания в университетском смысле слова. К этому нужно прибавить еще, что в составе преподавателей было немало людей, решительно не удовлетворявших своему назначению. Так, например, профессор Оболенский вместо государственного права читал русские государственные законы, ни одним словом не касаясь теории права, сравнительного законодательства и истории права. Читал он этот им самим состряпанный курс, не представлявший собою ровно ничего научного, по устаревшим литографированным запискам, которые он знал наизусть и потому произносил, засыпая на кафедре. Профессор Георгиевский читал вместо словесности и истории литературы какую-то невозможную пиитику по им же самим составленной книге. По счастью, этого "пииту" вскоре заменил профессор Я. К. Грот, читавший очень содержательный курс истории русской словесности, вообще имевший наилучшее влияние на слушателей и гуманностью воззрений, и горячей любовью к своему предмету.
Ботаника преподавалась лицеистам на английском языке, а зоология - на французском. Преподавание немецкой словесности сильно хромало. Не без греха было также и преподавание истории. Читал этот предмет И. П. Шульгин, человек довольно известный в свое время, обладавший значительным запасом знаний, но сильно устаревших. Он начинал свой курс с весьма полного изложения данных из прекрасной книги Гизо "История цивилизации в Европе", вовсе не упоминая, однако, о последней. Но, вызвав у слушателей любовь и вкус к истории, он преподносил им потом совершенно нестройный исторический ворох событий и фактов, с таким произвольным распределением на периоды, которое совершенно извращало внутреннюю зависимость и связь между историческими событиями. Неудивительно поэтому, что "курс русской и всеобщей истории, - как удостоверяет барон Корф, - оставался без всякого влияния на политическое воспитание" слушателей.
"Шульгину и лицею я обязан самим возбуждением аппетита (к истории), за удовлетворение которого усердно принялся после выпуска из лицея, проклиная И. П. Шульгина за то, что за три года он не сделал нам ни одного указания на литературу истории и источники, и за то, что на время с 1789 года по 1815 год он только намекнул, и о всех событиях, последовавших за 1815 годом, не произнес ни одного слова".
К особенностям лицейского преподавания той поры нужно прибавить еще крайнюю щепетильность, с которою обходили все, что мало-мальски могло казаться щекотливым в политическом отношении. Этою именно предвзятою целью и объясняется, почему в изложении новой истории был совершенно затушеван период реформации, равно как и все другие характернейшие исторические события, совершенно преобразовавшие склад, строй и культурное состояние всей Европы. Характеризуя эту "щепетильность", барон Корф отмечает, между прочим, следующий факт. Отдавая справедливость профессору П. Д. Калмыкову, читавшему историю русского права, за "воспитывающее значение" его курса, он ,тем не менее, оговаривается, что даже этот "почтенный ученый" и "развитой человек", читавший в течение трех лет, старался растянуть свой курс, чтобы именно не добраться до более или менее "щекотливых" эпох ближайшего к нам времени. Барон Корф жалуется в своих "Записках" на этот пробел в образовании юношества, указывая на возможность "увлечений и ошибок" вследствие предоставления молодежи самой знакомиться, "случайно и без критики", с историческими событиями.
Указав на недостатки лицейского преподавания, необходимо отметить и хорошие его стороны. Считая невозможным сравнивать лицейское преподавание с действительно научною постановкою университетского преподавания по факультетам, тем не менее, нельзя не признать серьезного для того времени образовательного значения курса лицея в общей его программе и исполнении.
Характерен следующий рассказ Корфа о своей лицейской поре:
"Поступив в лицей, я в первое время стал лениться не только читать, но и готовить уроки, и упросил нашего доктора принять меня на несколько дней в больницу; доктор Н. Л. Таваст никогда не был знаменитым врачом, но славился своею добротою и, как оказывается теперь, был педагогом в душе: принимая меня в больницу, он не видел во мне лентяя, которого он портит, поощряя его лень, но юношу пятнадцати лет, который себе немного оскомину набил ученьем и которому хотелось отдохнуть; допустив меня в больницу, он дал мне поскучать несколько дней от одиночества и праздности, а затем сказал мне: "Не дать ли вам какую-нибудь книгу почитать?" Это предложение было принято мною с восторгом, и я не прочел, а проглотил с наслаждением комедии Мольера, присланные мне доктором. "Не пора ли в лицей? - сказал мне после этого Таваст. "Нет, дайте еще книгу", - отвечал я ему. "Ну, извольте, но это уж будет последняя, не правда ли?" "Даю слово", - сказал я с достоинством истого питомца Крюммера. Проблаженствовав еще три дня над интересною книгою, я возвратился в класс навсегда выздоровевшим от нежелания читать и с этих пор книги уже не выпускал из рук, а учиться стал лучше, и настолько, что за последние три года пребывания моего в лицее непрерывно состоял первым по успехам и никогда ни из одного предмета не получал менее полного балла (12). Очень усердно занимаясь, я всегда находил время читать и усвоил себе при этом метод, который, вероятно, немало содействовал к тому, чтобы я мог надлежащим образом переваривать прочитанное: изучая в последние три года историю словесности русской, французской, немецкой и английской, я старался в чтении по возможности поспевать за курсами профессоров и читать авторов именно тогда, когда разбирали их на лекциях профессора".