Сара Дж.Ллойд в той самой своей статье, к которой мы уже обращались, избегает резких суждений и употребления понятий типа «имперская политика», «аннексия» и т.п. Одним из решающих факторов поступательного расширения России на юг она считает стремление решить наболевший пограничный вопрос, который, как показывала практика, действительно служил главной причиной нередких конфликтов в зонах соприкосновения сопредельных стран. В тот период, указывает она, границы государств Центральной Азии окончательно еще не сложились, они «были неустойчивы и представляли наживу для других». Об этом же пишет и Сарфраз Хан, указывая на то, что на западе, т.е. в районе Казахских степей естественная граница с Хивинским ханством отсутствовала и поэтому ее условной линией считали 80-ю или 81-ю восточную долготу. Кстати, хивинские власти с этим не были согласны и предлагали провести пограничную линию намного севернее, по реке Урал.
Российское продвижение на юг Центральной Азии С.Сусеку представляется всего лишь как очередное звено в цепи череды «колониальных захватов», берущих начало еще со времен Ивана Грозного. Бросая ретроспективный взгляд на становление и укрепление Российского государства, он проводит параллель между направлениями его развития на различных этапах истории и не обнаруживает в них никаких существенных различий. Остановимся на приводимых им аргументах более подробно, учитывая, что они изложены одним из авторитетных на Западе исследователей истории России и Центральной Азии. «Завоевание Россией новой, нерусской, неславянской, нехристианской мусульманской территории, – подчеркивает С.Сусек, – конечно, имело прецеденты и в прошлом: Иван (Грозный) уничтожил в 1552 году Казанское ханство, в 1556 году – Астраханское, а Екатерина аннексировала в 1783 году крупное Крымское ханство. Эти завоевания носили на себе все признаки колонизации современного типа, имели элементы, родственные с испанскими». А ведь даже неискушенному читателю из школьных учебников по истории известно, что Казанское и Астраханское ханства образовались после распада Золотой Орды на территориях, некогда входивших в состав Русского государства и захваченных монголо-татарскими завоевателями под предводительством Батыя в середине XIII века. Более двухсот лет (до конца XV века) народы Поволжья находились под кровавым и тяжелым игом татарских ханов и вернулись под защиту Руси после их сокрушительного разгрома войсками Ивана Грозного. Что касается присоединения Крыма, то и здесь есть над чем поразмыслить. Как известно, в 1768 году войска крымского хана – турецкого вассала – вторглись в южные русские земли, спровоцировав затяжную русско-турецкую войну. Она закончилась в 1774 году полным разгромом захватчиков. В соответствии с мирным договором, подписанным в небольшом селении Кючук-Кайнарджи, к России перешла значительная часть побережья Черного моря и крымский хан де-факто лишился самостоятельности. В 1783 году он отрекся от власти и Крым полностью присоединился к России. Так что же тут общего между освобождением Россией от монголо-татарского ига народов Поволжья и Крыма и «современного типа испанскими» колонизациями? Разве можно сравнивать с по сути мирным (за исключением небольших вооруженных стычек) продвижением России на юг Центральной Азии с геноцидом, развязанным испанскими конкистадорами в XV-XVI веках в Центральной Америке против местных индейцев, захваты их земель, порабощение и эксплуатацию, разрушение и уничтожение целых городов и селений на полуострове Флорида в Северной Америке, в Центральной Мексике, уничтожение древней культуры ацтеков и полное разрушение их столицы Теночтитлана, завоевание в Южной Америке Перу и уничтожение цивилизации инков, кровавую расправу с безоружными индейцами в городе Кахамарка, колонизацию Чили, Ла-Плато и многих других древних государств?! Продолжалось подобное и на протяжении XVII-XVIII веков, обрекая народы покоренных стран на рабство, нищету и прозябание. Думается, какие-либо сравнения или параллели здесь просто неуместны. [21 c. 307]
Считая, видимо, сравнение российской восточной политики с испанской колонизацией недостаточной, С.Сусек далее указывает на ее схожесть и с колониальной экспансией в XIX веке европейских держав, которая была продиктована главным образом борьбой за передел сфер влияния, овладение новыми рынками сбыта и дешевыми источниками сырья. «Российское проникновение в Сибирь, захват Центральной Азии, – разъясняет он, – …имели все признаки, схожие с европейской колониальной экспансией XIX века». При этом ее побудительными мотивами автор считает возможность получения «богатых и дешевых источников сырья, таких, например, как хлопок для русской текстильной промышленности, обеспечение привилегированной позиции для российской торговли, легкость и быстроту военных операций, в которых масса дисциплинированного и хорошо вооруженного войска, обладавшего современной европейской мощью, могла победить значительно превосходящие (по численности. – М.Н.) местные силы». С.Сусек и здесь путает две несравнимые величины. Во-первых, Сибирское ханство, расположенное в Западной Сибири, было образовано монголо-татарскими захватчиками на землях, которые осваивались еще новгородцами. В конце XVI века, в канун освободительного похода Ермака, им правил татарский ставленник Кучум-хан, известный своей жестокостью и получавший дань в пользу Золотой Орды. В 1582 году отряд Ермака, в котором насчитывалось всего 800 вольных казаков, разгромил татар и Сибирь добровольно вошла в состав Русского государства, следовательно, не могла служить такой же колонией, какие имели в XIX веке многие развитые европейские державы, например, Великобритания, Соединенные Штаты или Франция. Во-вторых, продвижение России в глубь Центральной Азии, сопровождавшееся использованием вооруженных сил, бесспорно, напоминало по внешним признакам «захват» территории. Однако по своей объективной сути оно было нацелено собственно не на расширение территории Российской империи, а установление контроля над рыночным пространством, где она осуществляла экономические контакты в условиях постоянных вооруженных столкновений между Хивой, Бухарой и Кокандом, а также систематической угрозы агрессии со стороны Ирана, Афганистана и некоторых других стран. Ситуация усугублялась тем, что Российское правительство, несмотря на напряженные дипломатические усилия, из-за бездействия местных правителей не могла реально обеспечить безопасность своих торговых караванов и граждан, которые часто оказывались жертвами неподконтрольных правительствам кочевых племен. Они, кстати, направлялись не только в Приаралье, но и транзитом через его территорию в Индию и Китай, страны Ближнего Востока. В результате российская экономика несла огромные убытки, и страна была вынуждена выплачивать крупные суммы неустойки из-за срывов коммерческих обязательств. Можно согласиться с С.Сусеком лишь в том, что среди мотивов продвижения России в глубь Центральной Азии присутствовали интересы и промышленного капитала – получение доступа к дешевым и надежным источникам сырья, создание привилегированных условий для российской торговли и т.п., что было характерно и для экспансии всех европейских стран, каждая из которых заботилась в первую очередь о национальных приоритетах. Вместе с тем автор оставляет вне поля зрения другие куда более существенные мотивы, игравшие определяющая роль при разработке стратегии продвижения России на юг Центральной Азии. Речь идет, прежде всего, о противодействии торгово-экономической и военной экспансии в регион Англии, использовавшей весь арсенал средств для осуществления новых колониальных захватов в Прикаспии и Приаралье, о чем будет сказано ниже.
Доктор Жерард Челианд, профессор политической социологии, именующийся не иначе как «независимым экспертом», руководивший еще недавно Европейским центром по изучению конфликтов, консультант Центра анализа и прогнозирования Министерства иностранных дел Франции, как и С.Сусек, не видит каких-либо принципиальных различий между колониалистскими устремлениями в прошлом развитых европейских держав и политикой России в Центральной Азии. Единственное, что их отличает, заявляет он в порыве откровения в монографии «Кочевые империи: от Монголии до Дуная», так это – то, что «в отличие от другого, европейского империализма, эта колонизация имела место на сопредельной территории». Чтобы лишний раз подчеркнуть для большей убедительности именно аннексионистский характер российской восточной политики, он приводит в виде хронологии продвижение России на юг Центральной Азии, подмешав ее излюбленными в западной историографии понятиями «захват» и «завоевание». А ведь при внимательном рассмотрении, а самое главное – наличии желания отличия, причем существенные, между политикой России и колониалистскими устремлениями европейских держав можно было бы легко увидеть. К примеру, порабощение и эксплуатация целых народов, изгнание их с исторической родины и переселение в резервации, вывоз коренных жителей Африки, Австралии, Латинской Америки в «новый свет» и продажа их как рабов, подлинный геноцид индейцев, мексиканцев и других народов в самой Северной Америке, разрушение исторических городов и селений, неограниченный, причем некомпенсируемый вывоз в метрополию из покоренных стран культурных ценностей, природных и сырьевых ресурсов – разве это и еще многое другое, характерное для европейской колониальной экспансии в Африке, Юго-Восточной Азии, Латинской Америке, Ближнем и Среднем Востоке, было присуще и политике России?! Бесспорно, втягивая государства Центральной Азии в сферу своего влияния, она заботилась в первую очередь о национальных интересах, но не в ущерб народам сопредельных стран, например, Хивы или Бухары, продолжавших существовать в XIX веке в условиях господства отсталых патриархально-феодальных отношений и которым, естественно, было чему у нее поучиться, что перенять хотя бы в плане освоения новых капиталистических отношений. Это – особая тема, выходящая за рамки настоящей статьи, и потому мы не будем останавливаться на ней подробно.