Как ни тяжела была ситуация с продовольственным снабжением в городе, гораздо хуже обстояло дело на селе. Политика правительства по отношению к крестьянству заключалась в следующем: обеспечить сдачу сельскохозяйственной продукции любой ценой. От хода госзаготовок зависели снабжение рабочих продовольствием, промышленности – сырьем, выполнение экспортно-импортного плана. Система централизованного нормированного снабжения села была одним из рычагов, используемых правительством для обеспечения госзаготовок. Не случайно основная отгрузка товаров на село проходила в третьем–четвертом кварталах, что было связано с реализацией урожая. В отличие от города для села не были определены ни численность контингентов, ни душевые нормы снабжения. Это приводило к тому, что наиболее многочисленные области оказывались менее обеспеченными на душу населения.
Снабжение села должно было производиться в прямой зависимости от выполнения планов заготовок и носило характер отоваривания хлебосдачи, скотозаготовок и т.д. Для этого правительство бронировало специальные целевые фонды по отдельным видам заготовок, а также фонды для обеспечения добычи пушнины, разработок полезных ископаемых, путины, лесодобычи и лесосплава и др. В 1933 г. удельный вес фондов, бронируемых для заготовок, составил 40% всего сельского фонда планируемых промтоваров. Кроме того, государство осуществляло нормированное снабжение товарами и продовольствием в порядке товарооборота.
При отоваривании выдерживался социально-классовый принцип. Преимущественное право получения товаров предоставлялось колхозникам, затем единоличникам – контрактантам. Запрещалось отпускать дефицитные товары кулаку. Зажиточные хозяйства отоваривались только при полном выполнении задания по сдаче сельскохозяйственной продукции. При этом нормы обязательных поставок для единоличников были выше, чем для колхозников. Например, осенью 1933 г. на Урале единоличник должен был сдать государству 55 кг мяса с коровы, колхозник – 25–34 кг. Для кулацких хозяйств нормы обязательных поставок устанавливались в двойном размере.
Правительство определяло нормы отоваривания. Так, в 1930–1931 гг. для колхозников подлежало отовариванию 30–40% суммы, полученной ими за сдачу хлеба, мяса, шерсти, для единоличников – 25–30%. Отоваривание заготовок производилось как промышленными товарами, так и продовольствием. В 1930–1931 гг. за сданную тонну сырья колхознику полагалось 3–7 ц. хлеба, единоличнику – 2–5 ц. Тогда же за сданный пуд хлеба крестьянин мог получить промтоваров на 30–40 коп. Для сравнения: яловые сапоги стоили в 1931 г. по сельскому фонду 40 руб., значит, чтобы их купить, нужно было сдать 100 пудов хлеба. Сельская беднота снабжалась из специальных фондов, создаваемых путем отчислений от сверхплановых заготовок, децзаготовок, гарнца, а также раздачи части конфискуемого хлеба. За это от нее требовалось содействие в проведении заготовок. Беднейшие слои деревни наряду с советскими, партийными и кооперативными работниками были главной ударной силой красных боевых сотен, комиссий содействия и прочих формирований, участвовавших в осуществлении госзаготовок.
Следует сказать, что крестьянство сдавало государству продукцию по низким заготовительным ценам, снабжалось же товарами по высоким коммерческим ценам, которые были значительно выше цен нормированного распределения в городе. Это достигалось тем, что на товары для села существовали более высокие торговые накидки. В 1931 г. начисления на отпускные цены промышленности по селу в сравнении с городом были выше на 3–50%. Последовавшее затем весеннее повышение цен было неравным для города и села. Оно еще более обострило дисбаланс городских и сельских цен, который сохранялся на всем протяжении карточной системы. На сельские товары существовали также особые гужевые надбавки. Не случайно в литературе тех лет встречаются такие определения цены, как: «Цена есть выражение плана социалистического строительства», «Она – выражение воли организованного в государственную власть пролетариата». Таким образом, категории «стоимость», «цена» теряют свое политэкономическое содержание и приобретают доктринально-иллюзорный характер.
Кроме резкого дисбаланса закупочных цен и цен, по которым государство снабжало крестьян, существовал огромный разрыв между заготовительными и рыночными ценами. Государство «брало» хлеб по 80 коп. за пуд, т.е. около 5 коп. за кг, в это же время на рынке он стоил от 1 до 6 руб. Весной же 1930 г. его цена за пуд повысилась до 8–12 руб., 15–17 руб. Директивные хлебозаготовительные цены на 1931 г. составили 5–12 руб. за центнер, или 5–12 коп. за кг. При незначительном повышении государственных закупочных цен цены рынка росли с молниеносной быстротой, особенно в наиболее голодные 1932 и 1933 годы. Осенью 1930 г. на рынках Средней Волги пуд хлеба стоил 18–20 руб., летом 1932 г. в Удмуртии его цена возросла до 70–80 руб. В 1933 г. в Москве 1 кг муки стоил 17 руб. Низкие заготовительные цены, невысокие нормы отоваривания и высокие коммерческие цены на товары, которые крестьяне получали за сданную продукцию, подрывали стимулы к сельскому труду, были причиной растущего социального напряжения и срывов государственных заготовок.
У крестьян оставались, однако, и другое источники доходов. Так, отоваривайте подлежали сверхплановые закупки. Заготовительные цены при этом были выше на 20–25%, нормы отоваривания достигали 50% стоимости сданной продукции. Другим источником доходов для крестьянства были децентрализованные заготовки. Их имели право проводить в глубинке потребкооперация, магазины, ОРСы, предприятия, столовые. Они осуществлялись по наиболее высоким конвенционным ценам. Предметом децзаготовок были в основном овощи и мясо. Однако переоценивать значение доходов от децзаготовок не стоит. Организации, обладающие правом проводить их, вместо того, чтобы ехать в глубинку, зачастую предпочитали совершать налеты на базары или перекупать продукты друг у друга. Но главным источником существования крестьянства были свое подсобное хозяйство и торговля на колхозном рынке, развитие которого государство вынуждено было стимулировать в 1932–1934 гг.
Огромный разрыв между закупочными ценами и ценами рынка, а также ценами централизованного снабжения был не единственным фактором, осложнявшим заготовки и вызывавшим недовольство крестьянства. Главный бич сельского снабжения – дефицит товаров приводил к тому, что нормы отоваривания не соблюдались. Вместо реальных товаров крестьянин чаще всего получал обязательства, квитанции, подтверждавшие сдачу продукции и подлежавшие отовариванию в неопределенном будущем, а то и вовсе облигации крестьянского займа. Хроническими явлениями были срывы поставок, недогрузы, разбазаривание сельских фондов и их перекачка в город вследствие несвоевременного выкупа товаров сельской торговой сетью из-за нехватки средств. С мест шля поток жалоб на отсутствие товаров для снабжения сдатчиков сельскохозяйственной продукции. Показательна в этом отношении встреча Красного Обоза в Ташкенте. Сдатчики дехкане с зерном прибыли из Казахстана. Им был обещан прием, дефицитные товары. Вместо этого – отсутствие пищи, товаров, недовольство и возвращение с хлебом назад не солоно хлебавши. Очевидно, что социальный результат от этой кампании по смычке города и деревни оказался обратным.
Вся система снабжения на селе приводила к тому, что в сельпо к моменту реализации большая часть товаров оказывалась прикрепленной к определенным группам потребителей – сдатчиков сельскохозяйственной продукции. В условиях дефицита, ненасыщенности рынка товарами, хронического невыполнения планов сельского розничного товарооборота снабжение сельского населения представляло механическую засылку товаров и практику принудительного ассортимента. Даже тогда, когда объемы поставок на село худо-бедно соответствовали плановым, ассортимент не отвечал сельскому спросу.
Реальные душевые нормы сельского снабжения были существенно ниже городских. В среднем по СССР в 1931–1933 гг. централизованное городское снабжение продовольствием превосходило сельское: по муке – в 12–18 раз, крупе -13–28, рыбе – 10–14, сахару -8–12, винно-водочным изделиям – в 2,5–3, чаю – в 1,5 раза. Мясо и животное масло распределялось на село только по целевому назначению.
Снабжение городского населения промышленными товарами в 19311935 гг. превосходило сельское: по швейным изделиям в – 3–6 раз, мылу – 3–10, кожаной обуви – 2,5–5, шерстяным тканям - 1,2–8, трикотажу и табачным изделиям в – 5–12 раз. Только по товарам преимущественного сельского спроса сельское снабжение не уступало городскому. Дисбаланс городского и сельского снабжения в районах, где располагались индустриальные объекты, был еще более значительным. При низких объемах сельского товарооборота правительство стремилось извлекать денежные накопления из деревни другими способами – самообложением, займами, жестким взиманием платежей, коммерческими ценами и пр.
Поскольку ни цены, ни система отоваривания не стимулировали сельскохозяйственные заготовки, главным методом их проведения был административный нажим вплоть до судебных санкций и репрессий. Не случайно подготовка и проведение заготовительной кампании носили характер военной мобилизации и для прессы были характерны заголовки типа «На фронте хлебозаготовок», «Боевые задачи уборки урожая» и пр. Для проведения заготовок создавались комиссии содействия, красные боевые» сотни, заградительные отряды, хлебные тройки и пр.bookmark18 Для этих же целей был создан институт сельуполномоченных по хлебозаготовкам при сельсоветах, организованы специальные курсы оперативников . В порядке партийной мобилизации на заготовки направлялись рабочие с промышленных предприятий, ответственные работники наркоматов, областных и краевых организаций. В ходе заготовок широко применялись репрессивные меры. Летом – осенью возрастал поток жалоб, направляемых в государственные и партийные органы. В них сообщались многочисленные факты произвола, допускаемого в период государственной заготовительной кампании. Процветал принцип: пусть кулак купит, но сдаст. Репрессивные меры распространялись не только на тех, кого считали кулаками. Устам?! одного из уполномоченных по заготовкам был сформулирован основополагающий принцип: «Покалечим середняка, а план выполним».