Убедительным свидетельством значительно возросшего общественного интереса к письмам и автобиографическим свидетельствам стал фундаментальный четырехтомный труд Вальтера Кемповски. Автор, на протяжении десятилетий собиравший письма, воспоминания и фотографии военных лет, составил огромную, в 25 тыс. страниц хронику двух сталинградских месяцев – между 1 января и 28 февраля 1943 г. Каждому дню посвящено около 70 документов. В книге представлены такие фигуры, как Гитлер, Геббельс, Черчилль, Сталин, но главная ценность хроники прежде всего в показе множества неизвестных событий в Сталинграде, Германии, других странах. Германская общественность с большим интересом восприняла выход в свет этой книги, у историков же она вызывает двойственную реакцию. Рецензенты отмечали, что хроника отразила многообразие и неоднородность, разноплановость воззрений в тот период, но вместе с тем зафиксировала обыденность поведения людей во время войны и отсутствие героического пафоса у большинства ее немецких участников, с чем безусловно следует согласиться. Разумеется, это не было открытием. Еще десять лет назад Мартин Брошат в своей получившей широкий отклик статье писал об «оправдании историзации национал-социализма», о необходимости изучить механизм его воздействия на массы. Он подчеркивал, что «популистскую привлекательность национал-социализма, способствовавшую формированию его массового социального базиса, следует оценить гораздо выше, нежели идеологическую его доктринальность». Восприятие национал-социализма немецким народом лишь в малой степени основывалось на солидарности с мировоззрением Гитлера и К°. Оно, скорее, покоилось на нередко противоречивых потребностях различных социальных слоев, рассчитывавших на поддержку и защиту их интересов нацистами. Брошат полагает необходимым сопоставить и в то же время строго различать такие факторы, как «стремление к успеху и преступная энергия». Наблюдения ученого ценны и для изучения войны.
По поводу солдатских писем следует добавить, что авторы некоторых работ подчас пытаются воссоздать представления периода войны с помощью интервью. Исследования школы «устной истории» однозначно установили, что военные годы оказались важнейшей жизненной вехой для большинства солдат и многих гражданских лиц. Воспоминания о том времени являются главным объектом воспоминаний и содержанием исторической памяти каждой отдельной личности. В отличие от других стран в Германии после 1945 г. не было открытой дискуссии о войне. Многие из служивших в вермахте чувствовали себя ненужными со своими военными воспоминаниями, хотя они были не в силах преодолеть драматическую память о войне. Несостоявшаяся общественная полемика затрудняла к тому же политическое истолкование событий войны. Многие из бывших солдат не задумывались поэтому о ценности своих мемуаров. Именно потому столь значительный резонанс вызвали публикации солдатских писем и вышедшие в эфир телепередачи о Сталинграде. В особенности после 1989 г. стало проще говорить о том, что значили военные тяготы в формировании военного опыта немецких солдат, и с какой жестокостью немцы обращались с советским населением и военнопленными, не впадая во взаимообличительную конфронтацию «холодной войны».
Сталинград же с самого момента битвы был и оставался для немцев символом ужасов похода на Россию. Образ этот поддерживался и теми немногочисленными солдатами вермахта, которые в 1950-х гг. вернулись в Германию из советского плена. Количество их не превышало 6 тыс. человек. Тема Сталинграда внедрялась в общественное сознание и благодаря множеству беллетристических произведений и кинофильмов, которые, впрочем, опирались на узкий круг источников. Фильмы, в особенности вышедшие после 1989 г., не блистали историческим владением предметом или новым художественным решением, в коммерческих целях используя тему «ужасов войны» и Сталинградскую эпопею прежде всего.
Невысок уровень и распространенной в Германии популярной книги, которая в солдатской якобы манере передает Сталинградскую драму как приключенческую историю. Написанная бывшим военным журналистом, она рассчитана, прежде всего, на читателей из числа прошедших войну и представителей национально-консервативного лагеря.
Из важных проблем, связанных с битвой на Волге и нуждающихся в дополнительном исследовании, стоит выделить две. Во-первых, «миф Сталинграда», до сих пор нет специальной работы на этот сюжет. Начатая нацистской пропагандой кампания прославления героев 6-й армии, уподобляемых Нибелунгам и спартанцам в бою у Фермопил, закончилась уже весной 1943 г. При этом не допускалась утечка реальной информации о переживших катастрофу. Лишь Геббельс попытался использовать сталинградскую драму для пропаганды «тотальной войны», но не смог осуществить этого намерения из-за противодействия нацистского руководства. Но с самого начала тема Сталинграда получила весьма широкий отклик в общественном сознании. Битва на Волге более, нежели крах наступления на Москву зимой 1941/42 г., воспринималась как первое крупное поражение в войне. Во-вторых, германскими историками мало что сделано для изучения «советского аспекта» Сталинграда. В связи с разработкой диссертационных тем в недавнее время появилось несколько статей о советском героическом культе на примере сражения на Волге. В них убедительно показано, как в советское общественное сознание внедрялся образ военного героя. По сравнению с Германией в Советском Союзе память о Сталинграде и Отечественной войне глубже запала в сознание людей. В СССР память о войне стала как бы неотъемлемой частью современной жизни, выработанные в военный период качества и добродетели переносились в мирную действительность, еще более укрепилась идеологическая установка, действовавшая с довоенных времен, о создании общества, в котором повсюду действуют герои. В Германии же война осознавалась как давно минувшее прошлое, акцент делался на том, насколько разителен контраст между национал-социалистической Германией и федеративной республикой. Связь с прошедшим прослеживалась на уровне биографий отдельных персоналий, но не в общественном самосознании.
Военная история лишь постепенно нащупывает новую почву исследования, приоткрывая требующие освещения проблемы. Отчасти процесс этот развивается под знаком усиленной разработки «военной истории снизу». Под влиянием данного направления появилось много работ. Следует тем не менее указать на некоторые «узкие места», проявляющиеся в изучении войны представителями этой школы. Нижеследующие рассуждения не стоит воспринимать как принципиальные возражения против «военной истории снизу», скорее они представляют попытку некоторого уточнения с учетом потребности в комбинированном подходе.
Обратимся для начала к понятийному аппарату. Формула «маленький человек» броска и даже чересчур плакатна. Она оперирует дихотомией «верхние – нижние», внушая, что «тут, внизу», не могли ничего поделать с решениями, выносимыми «там, наверху». «Я нахожусь здесь по приказу» – квинтэссенция такого подхода, выраженная генерал-фельдмаршалом Паулюсом, возлагавшим всю ответственность на Гитлера. Повиновение приказу использовалось в качестве одного из главных аргументов защиты на процессах о военных преступлениях после 1945 г., с помощью этой стандартной формулы уклонялись от ответа на вопрос о мере ответственности отдельного лица.
Аналогичная проблема заключена в контроверзе о характере национал-социалистического режима: насколько велико было влияние Гитлера, сколь важна его персона для изучения национал-социализма? Одни историки утверждают, что. Гитлер является центральной фигурой для изучения национал-социалистического движения, другие же придают особое значение структурам нацистского господства, функциональной взаимосвязи внутри поликратической системы власти. Исследователю следует постараться избежать ситуации, когда такая преувеличенная конфронтация, доведенная до логического завершения в работе Кру о Первой мировой войне, могла бы получить развитие применительно к периоду Второй мировой.
Здесь мы вступаем, как выразился один израильский историк, «на опасную почву повседневной истории». Представляется необходимым серьезно проанализировать категории «опыта» действовавших исторических персоналий и их «самовосприятия». Не обойтись в данном случае без изучения социальных организаций и их составляющих. С помощью каких понятий можно передать внутреннее состояние участников сражения? При чтении солдатских писем из Сталинграда бросается в глаза обыденность описываемой жизни. Преобладают сюжеты об ожидании почты, вопросы к домашним, надежды на отпуск, сетования на погоду и т.п. малозначащие, на первый взгляд, темы. Но внимательнее вчитавшись в текст и расшифровав содержащиеся в письмах намеки, сопоставив их с другими посланиями, исследователь ясно понимает, что зачастую изображаемая в них картина является вымышленной, мнимой реальностью. Картина эта явно иллюзорна и потому лишь поверхностно отражает те чрезвычайные условия, в которых пребывали немецкие солдаты в Сталинграде.
Истинное лицо войны проступает во встречающихся в письмах жалобах на нужду и лишения, сетования по поводу переносимых страданий, выражениях отчаяния. Участники войны предстают здесь в роли жертв, тогда как их роль как виновников войны оказывается затушеванной. Письма с фронта и подобные биографические материалы можно интерпретировать как свидетельство того, насколько интенсивно участники боев стремились избавиться от комплекса военных преступников, причем как в годы войны, так и после ее окончания. Данный феномен в этих свидетельствах не улавливается, так как не содержит анализа внутренних переживаний солдат, и в этом заключается ограниченность однолинейного подхода «истории снизу».
На наш взгляд, это преодолимо двумя способами. Во-первых, существует метод контрастного совмещения противоположностей, заключающийся в том, чтобы сопоставить различные биографические свидетельства и тем самым реконструировать многообразную жизненную действительность со всеми привносимыми отдельным человеком ограничениями и отторжениями реальности. Тем самым можно уточнить восприятие событий отдельным индивидуумом, равно как и установить, что речь идет о частичном, не всеобъемлющем толковании, свойственном внутреннему миру каждой личности.