Содержание из года в год на общественный счет стольких стипендиатов, разумеется, послужило бы на славу и ученым нуждам, и правительственным целям маленькой Грузии, и она бы, конечно, и ныне повергала в удивление любого министра народного просвещения, если бы только самый этот факт был достоверен. Государственные грузинские летописи, которые были составлены по распоряжению царя Вахтанга в начале прошлого столетия, ославили царя Давида II в широковещательных фразах чуть ли не вторым Соломоном. Летописи восхваляют его любознательность, шедшую так далеко, что он даже на охоте не расставался с книгами; хроники восхваляют его как великодушнейшего мецената, который будто бы даже чужестранные монастыри в Греции украшал и одарял по-царски. Они рассказывают, что Давид и в собственном отечестве соорудил великолепный монастырь, посвятив его Пресвятой Деве Марии, одарил его драгоценнейшими святынями и приношениями, в числе коих находился золотой престол Хозроидов, и поселил в обители отборнейших монахов. Из этого монастыря Давид будто бы создал второй на Востоке Иерусалим, истое чудо совершенств, средоточие учености, новые Афины, которые значительно превосходили даже древние. Этот-то монастырь скорее и мог быть Афинами для ученых занятий молодых грузин. Знаменитый армянский историк Вардан, живший в XIII в., сообщает, впрочем, о пресловутом Давиде II нижеследующее: «Желая образовать невежественный грузинский народ, он избрал сорок молодых людей, которых и послал в Грецию, чтобы они там научились греческому языку, перевели с него разные сочинения на грузинский язык и эти переводы привезли на родину, что они действительно и сделали. Трое из молодых людей оказались весьма даровитыми и послужили украшением невежественному своему народу». Таким образом, посылавшиеся в Афины царем Давидом якобы ежегодно стипендиаты превращаются попросту в переводчиков греческих сочинений. Грузины, как и армяне, ревностно старались переводить богословские и философские сочинения с греческого языка на свой туземный; так и царь Георгий, предшественник Давида, поручал так называемому «философу» Янну Петрици изготовить переводы творений Платона и Аристотеля. Такие же грузины занимались науками и «в Греции», т. е., вернее сказать, в Фессалониках, в Афонском монастыре, а прежде всего в Константинополе. Если бы они действительно занимались в Афинах, то Вардан, хорошо осведомленный о грузинских делах, едва ли бы умолчал об Афинах — городе, академию коего некогда, а именно в V столетии, посещал знаменитый земляк Вардана Моисей Хоренский.
Такое же рвение к образованию и еще большая заботливость о словесности приписываются прославленной царице Тамаре, которая от 1184 до 1211 г. правила Грузией в духе второй Семирамиды. При ее дворе жил превосходнейший грузинский поэт Шота Руставели; родился он, как предполагают, в 1172 г. в маленьком местечке Руставо на берегу Куры. Он прославил преисполненную ума и красоты государыню в Тамариаде и сочинил многие стихотворения, а в том числе позаимствованный из персидского языка эпос «Витязь в тигровой шкуре». О Руставели же рассказывается, будто в 1192 г. он вместе с другими молодыми грузинами приезжал в Афины и там ознакомился с знаменитыми умами древности, перечел творения аттических философов и историков и изучил даже музыку. После многолетнего будто бы пребывания в Афинах Руставели вернулся к царице Тамаре и занял при ней должность библиотекаря. Если бы на самом деле грузинский поэт предавался с блеском многообъемлющим занятиям в Афинах, то совпало бы это как раз по времени с пребыванием Акомината в Афинах в качестве архиепископа и с его жалобами на судьбу, которая обрекла его жить в городе среди людей, превратившихся в варваров и у которых, по его оценке, нельзя было и найти лучшего образования. Рассказ об афинских занятиях Руставели поэтому должен быть отнесен к области таких же восточных сказок, как и предание о двадцати стипендиях царя Давида. Если бы относительно этого предмета и впрямь оказались свидетельства в сочинениях грузинских и армянских авторов, — что, однако же, вовсе не доказано, — то можно было бы допустить, что Афины они спутали с Афоном либо с Константинополем; в Византии же действительно с конца XI века, особенно в царствования Комненов, опять расцвела академия, а она несомненно могла привлекать христианскую молодежь как из Грузии, так и из Армении.
Равным образом и англичане заявляют притязания на то, будто бы около этой эпохи на одной из конечных окраин Афин учредилась школа, в которой и почерпнули свои знания несколько британских ученых, и в том числе известный врач Иоанн Эги-дий Весьма примечательно то, что сообщает английский летописец Матвей Парис о тогдашних якобы ученых обстоятельствах Афин. Он рассказывает, что в 1202 году, в третий либо четвертый год царствования короля Иоанна, несколько греческих философов, по внешности мужи серьезные и почтенные, прибыли из Афин к английскому двору, вступили там в церковные диспуты и делали попытки к обращению, пока король не призвал их к молчанию и не изгнал из страны. Эти греки, конечно, были монахи либо вообще духовные. Английский летописец придал им традиционный титул философов и по этой же, вероятно, причине назвал их афинянами. Но тот же Матвей сообщает и другие данные, которые как бы свидетельствуют о том, что Афины были тогда центром научной жизни.
Его старейший современник лейчестерский архидиакон Иоанн Безингстокс возвестил, как повествует летописец, ученому епископу линкольнскому, что за время его ученых занятий в Афинах он узнал от сведущих греческих докторов многое такое, что осталось неведомым для латинян. Между прочим, Безингстокс нашел будто бы в Афинах духовные завещания 12 патриархов, которые были сокрыты евреями из зависти. Епископ Роберт распорядился привезти эти писания из Греции и перевести их на язык латинский Безингстокс привез из Афин в Англию греческие обозначения цифр и некоторые книги, которые перевел на латинский язык, а в том числе и грамматику, которой его снабдили афиняне.
Еще удивительнее уверение того же архидиакона, что он будто бы, несмотря на свои ученые занятия в Париже, лучшим своим знанием обязан девушке, которой не было и 20 лет от роду, Константине, дочери афинского архиепископа; она усвоила себе в полном объеме и trivium и quadrivium и, предсказывая слушателям безошибочно чуму, грозы, солнечные затмения и даже землетрясения, через это спасала их от всяких бедствий Так как Матвей Парис утверждает, будто эти удивительные сообщения он самолично неоднократно почерпнул от Безингстокса, то это заставляет нас допустить, по меньшей мере, что английский магистр действительно побывал в Афинах и изучил там греческий язык. Равным образом возможно, что существовала тогда и афинянка, которая, подобно рожденной в пурпуре Анне Комнен, могла похваляться тем, что изучила аттический язык, ораторское искусство и мудрость Платона и Аристотеля наряду со всеми науками, входившими в состав quadrivium'a Задолго еще до того времени, когда в эпоху Возрождения женщины Италии прославились умом и познаниями, блистали гречанки своим классическим образованием. В начале XIV в. некая красавица в Фессалониках, дочь канцлера, возбуждала не меньшее удивление, чем Феано или Гипатия. Юная наставница англичанина, однако же, несколько напоминает женщину-папу Иоанну, басня о которой, как известно, пущена в оборот одним из летописцев XIII в. Так как Безингстокс, по показанию Матвея Париса, умер в 1252 г., то в Афинах он лекции должен был слушать в то именно время, когда там имел пребывание греческий архиепископ. Быть же таковым не мог никто другой, как последний православный митрополит перед франкским вторжением 1205 г., т. е. Михаил Акоминат. Нельзя себе и представить, чтобы английский схоластик, будучи в Афинах, не завязал сношений с великим эллинистом, а потому очень странно, что он о нем не упоминает вовсе. С другой стороны, предполагаемая наставница Безингстокса в качестве дочери афинского архиепископа могла бы иметь отцом лишь Михаила Акомината; действительно, подобное мнение и выставлялось Но Акоминат был бездетен; он сам о себе заметил: «Хотя я и не сделался отцом, но знаю, что значит любовь к детям»
Поэтому показания Матвея Париса преувеличены, а отчасти и баснословны. Или он поверил басне автора, на которого ссылался, или же слышанное от него в юности изукрасил сам фантастическими добавлениями. Какие басни обращались именно в Англии в то легковерное время, показывает известный рассказ того же летописца о вечном жиде, так как это предание им же впервые и записано. Матвей Парис совершенно серьезно утверждает, что в 1228 г. в сент-альбанское аббатство прибыл армянский архиепископ и уверил тамошних монахов, что лично знаком с Иосифом
Картафилом, Иродовым привратником, который некогда вытолкал Иисуса Христа из судилища; Картафил будто бы нередко посещает Армению и незадолго еще перед отъездом оттуда архиепископа обедал у него Армянский архиепископ уверял также англичан, будто Ноев ковчег по-прежнему еще стоит на Арарате.
Тогда как изучение наук в Афинах на самом деле почти совсем упало, на Западе, по преданию, продолжали ходить слухи о славе города мудрости. Чужестранцы воображали, что и в эпоху глубочайшего невежества Афины по-прежнему являются высшею школой для выдающихся эллинистов. Там будто бы изучали науки не только баснословная паписса Иоанна в IX веке, но даже Скот Эригена, хотя этот величайший знаток греческого языка своей эпохи на самом деле почерпнул свои знания на Западе, в ирландских монастырских школах. Из Ирландии еще Карл Великий выписывал наставников для своей scholapalatina. Слабые следы эл-линических школ и воспоминаний об Афинах находятся и в Италии. Иоанн Диакон, который в IX веке написал «Житие» Григория Великого, признает за этим папой единственный недостаток — незнакомство с греческим языком, к которому он прилагает напыщенное выражение «facundissimavirgoCecropia» Равным образом и ломбардский панигирист императора Беренга-ра, который между 916 и 924 гг. написал хвалебное стихотворение этому государю, вспоминает об Афинах в варварских стихах.