Ширинянц А. А., Ермашов Д. В.
Признаюсь, я нахожу весьма приятным, что мироздание имеет некоторую прочность, некоторую устойчивость, что если люди имеют возможность делать глупости в настоящем, могут в своих мечтах и планах вертеть по своему будущим, то они, по крайней мере, не могут изменить прошедшего… Среди тревог настоящего, среди опасений за будущее, что было бы с нами, если бы и наше прошедшее было делом сомнительным и ненадежным?
Н.Н. Страхов
В переломные периоды истории, подобные тому, который переживает в настоящее время российское общество, с особой остротой возникает вопрос о соотношении старого и нового, прошедшего и будущего, отжившего свой век и только начинающего жить. В этой связи неизбежно возрастает интерес как к историческому прошлому страны в целом, так и к изучению наследия отечественной социально-политической мысли в частности. В рамках такой ретроспективной направленности научных исследований не вызывает особого удивления повышенное внимание к истории консервативных общественно-политических учений.
Более того, в обществе формируется определенного рода мода на консерватизм, что, конечно же, не случайно и, отражая реальные потребности, во многом объясняется ощущением «политической “безродности” или “сиротства” в идейной ориентации» (1). По верному замечанию А.А. Галкина, «в какой-то мере это естественно. Социалистическая идея была в значительной степени скомпрометирована, и только сейчас началось ее медленное возрождение. Либерально-демократическая идея усилиями последних трех лет тоже дискредитирована. Поэтому взгляды многих политически ангажированных людей обратились к консерватизму» (2). При этом, если одни надеются вернуться к дореволюционной русской консервативной традиции, то другие «пытаются выдать за консерватизм ностальгию … по коммунистическому обществу» или «маскируют под этикеткой консерватизма националистические праворадикальные воззрения» (3). Таким образом, не только практическая насущность консервативной идеи сегодня в России, но и проблемы определения аутентичности, идентификации и самоидентификации политических сил в нашем обществе ставят на повестку дня вопросы изучения идейного содержания и анализа практического опыта отечественного консерватизма.
Возникшая на рубеже 1980–1990-х годов потребность в переосмыслении господствовавшей в отечественных общественных науках теории марксизма, привела и к переосмыслению сложившейся в марксистской традиции иерархии различных идейно-теоретических течений (4). В эти годы был опубликован ряд монографических и коллективных работ, в которых обстоятельно и детально анализировались основные положения консервативной идеологии (5). Большинство из них были посвящены преимущественно проблемам западного консерватизма, в силу чего «сложилась совершенно скандальная ситуация, когда наши представления о развитии зарубежной консервативной мысли гораздо обширнее знаний об отечественном консерватизме, его особенностях и типологии (6). Консерватизм, являющийся одной из главных политико-культурных традиций России, долгое время в нашей стране оставался на обочине научной мысли. И хотя общее число переизданных трудов русских консерваторов и научных исследований, посвященных анализу отечественного консерватизма как течения социально-политической мысли, с каждым годом все нарастает (7), говорить об адекватном существующей потребности состоянии научных разработок и, тем более, полноте охвата тематики пока еще не приходится. Простой констатации того, что в России «были великолепные идейные разработки этого течения и в философско-теоретической, и в более конкретных: культурной, социально-политической и даже экономической областях» (8), явно недостаточно, как недостаточно и специального анализа взглядов отдельных русских консервативных мыслителей. По-видимому, пришла очередь комплексного исследования всей русской консервативной традиции, что предполагает как изучение проблемы возникновения и формирования консервативной идеологии в России, так и сравнение идейного комплекса отечественных и европейских консерваторов, а также выяснение специфики и основных направлений русского консерватизма с учетом социально-политических особенностей России.
Не претендуя на полноту анализа и бесспорность изложения, попытаемся в меру сил восполнить хотя бы один из указанных пробелов и рассмотреть проблему возникновения русского консерватизма — проблему, неразрывно связанную с именем русского писателя, историка и политического мыслителя Николая Михайловича Карамзина (1766–1826).
Для этого, как нам кажется, необходимо обозначить общие причины возникновения консерватизма, его сущность и основные положения; рассмотреть процесс формирования консервативных воззрений Карамзина в контексте социокультурного и социально-экономического развития России конца XVIII –– начала XIX в.; охарактеризовать карамзинскую концепцию самодержавия и российской государственности как противостоящую интеллектуальному, политическому и экономическому влиянию Европы; выделить в консервативной доктрине Карамзина основные темы, ставшие предметом последующих философских дискурсов русских мыслителей.
Нельзя сказать, что эти вопросы не освещались в историографии. Из всего богатства обширной исследовательской литературы можно выделить следующие работы.
Во-первых, ряд научных исследований, затрагивающих наиболее общие проблемы теории и истории консервативных социально-политических учений. Здесь отметим труды немецкого социолога К. Манхейма, польского историка Е. Шацкого и американского исследователя русской общественной мысли А. Валицкого (9), создавших предпосылки корректного анализа понятия «консерватизм» и определения исходного рубежа консервативных течений. Исследования отечественных авторов А.А. Галкина и П.Ю. Рахшмира, A.M. Миграняна, К.С. Гаджиева (10), также упомянутого Манхейма представляют фактологическую базу классификации основных идей и проблемных блоков консервативной мысли. Для всех вышеперечисленных ученых характерен такой подход к феномену идеологии (в том числе и консервативной), при котором идеология понимается как продукт действительной жизни, «как интегральная часть исторического процесса» (11).
Во-вторых, литературу, посвященную истории духовного и социально-экономического развития России рубежа XVIII–XIX вв. Позиции, выработанные отечественными авторами по некоторым проблемам политической истории русского самодержавия (12), а также по проблеме «догоняющего пути» развития России (13) и ее интеллектуальной зависимости от Европы (14), позволяют вплотную приблизиться к теме выявления причин формирования консервативно-охранительных тенденций в русской общественной мысли того времени.
И, наконец, наиболее представительную в количественном отношении, группу работ, непосредственно посвященных изучению творческого наследия Н.М. Карамзина.
Здесь, наверное, имеет смысл сделать следующее замечание. Сегодня творчество Карамзина является объектом пристального внимания целого ряда специалистов в различных областях гуманитарного знания — культурологии, эстетики, литературы, истории и др. Повышенный интерес наблюдается и в отношении его политических взглядов. Однако при всем этом очевидно и то, что историография творческого наследия Карамзина, причем той его стороны, которая характеризует историка как оригинального политического мыслителя, только начинает разрабатываться в отечественной науке.
В самом деле, на протяжении длительного периода времени исследование социально-политических взглядов Карамзина либо находилось в весьма сильной зависимости от идеологической конъюнктуры, либо играло как бы подчиненную и вспомогательную роль в общем анализе его исторической концепции. Соответственно, при всем кажущемся обилии исследовательского материала, очевиден факт преобладания работ, преследующих цель изучения более историософской, нежели социально-политической составляющей мировоззрения русского писателя.
Учитывая данное обстоятельство, попытаемся представить краткий аналитический обзор именно той части литературы, которая в большей или меньшей степени содержит в себе научные выводы и оценки, позволяющие судить о Карамзине в первую очередь как об авторе яркой политической доктрины и как об одном из основателей целого направления русской общественной мыслиXIX века — отечественного консерватизма.
Современникам Карамзина и следующему за ними поколению нельзя поставить в вину отсутствие интереса к результатам его творческой деятельности. Однако, на наш взгляд, о какой-либо научности анализа карамзинской политической программы говорить не приходится вплоть до 1870-х годов. Это объясняется, по крайней мере, тремя наиболее общими причинами.
Во-первых, выхолощенная и возведенная в ранг одиозной идеологии примитивного монархизма концепция историка была поставлена официальными властями царской России вне рамок, допускающих ее прочтение даже с малейшими намеками на критику (упреки декабристов вряд ли можно считать если не научно, то хотя бы логически обоснованными) (15). Во-вторых, главный политический трактат Н.М. Карамзина, «О древней и новой России», был практически неизвестен российской читающей публике. В полном объеме он впервые был опубликован лишь в 1861 г., да и то за границей — в Берлине (16).
И, наконец, в-третьих, удивительное по силе своего воздействия на современников обаяние личности Карамзина обусловило то восторженное и благоговейное восприятие карамзинского наследия, которое привело крупнейших писателей того времени к своеобразной «конкуренции» по части хвалебных характеристик Карамзина и его роли в истории русской культуры.
Все они, в той или иной степени следовали Пушкину, в автобиографических заметках высказавшему мысль о том, что «у нас никто не в состоянии исследовать огромное создание Карамзина» (17). В русле заданной Пушкиным линии оценок творчества писателя писал, например, И.В. Киреевский, убеждавший собратьев по перу, что «не по силам нам оценить его (Карамзина — авт.) достоинство» (18). Понятно, что в контексте подобной литературной почтительности, трудно было ожидать чего-либо иного, кроме кратких эмоциональных характеристик: «подвиг великий!» (Белинский) (19), «необыкновенный человек» (Чаадаев) (20), «явление необыкновенное» (Гоголь) (21) и т. п.