В 1790 году, то есть за три года еще до казни короля Людовика XVI (21 января 1793 года), Учредительное собрание постановило, уничтожив старые 14 провинций, разделить всю Францию на 83 департамента, имена которых были чуть не целиком взяты от гор и рек, находящихся или протекающих в данной местности. Дам один пример: Генриха IV, короля французского и наваррского, любимого не только при жизни, но и после смерти за его храбрость, за заботы о благосостоянии своего народа, за его веселый нрав и доступность, называли не иначе как Беарнезом, так как его первый удел были провинции Беарн и Наварра. Учредительное собрание поспешило снять с карты Франции эти провинции и превратило их в ничего никому не напоминающий департамент Нижних Полей.
Что же делает Пестель? Киев — мать городов русских — он превращает в столицу Черноморской области, включает туда едва завоеванную Херсонскую губернию, еле основанную Одессу, из которой он делает Одесский округ, туда же — часть Могилевской губернии, часть Подолии и ту часть Волыни, которую он почему-то не желает подарить Польше; к этому еще частицы Молдавии и Бессарабии. Является еще какая-то Вершинская область, никогда не слыханное наименование, и ее главный город Смоленск, хотя частица Смоленской губернии отошла уже в Холмскую область, которая, в свою очередь, состоит из разных уездов, взятых из других губерний: так, Холмская область состоит почти целиком из Петербургской губернии, за исключением города Петербурга и правого берега Невы, Псковская, с разными чужими уездами. Тверская, Дерптский округ, составленный из Лифляндской и Эстляндской губерний, Митавский с присоединением к нему разных уездов из Виленской губернии. Вся эта сборная солянка и составляет Холмскую область!.. Думаю, что больше утруждать читателя несуразными географическими выдумками Пестеля не стоит. Он хотел возвыситься до уровня Учредительного собрания, но не мог и сделал лишь смешную попытку. Те хоть сразу всю Францию вверх дном перевернули!
«Русская правда» представляет собой тяжелое, утомительное чтение. Написана она переводным языком, так и чувствуется перевод с французского или немецкого. Она переполнена стилистическими ошибками, и не лежи она под спудом около восьмидесяти лет, о ней и говорить не стоило бы. Но плод запретный — сладкий плод. О ней вздыхали четыре поколения русских бунтарей; теперь у оставшихся в живых наступило, должно быть, тягостное чувство полного разочарования. Однако когда пишешь о масонском действе, к несчастью, с ней еще расстаться окончательно невозможно и мне приходится, хотя бы вкратце, упомянуть о четырех ее пунктах: уничтожении сословий, духовенстве, дворянстве и учреждении государственного приказа благочиния.
УНИЧТОЖЕНИЕ СОСЛОВИЙ
Из трех пресловутых слов, составляющих пароль и лозунг ночных братьев: «Свобода, равенство и братство», Пестель выбрал себе второе, то есть «равенство», так как оно ему лично недоставало. Какого рода свободу он приготовлял «гражданам Российской республики», мы увидим из §4. Что же касается «братства», то такое духовное и чистое чувство было чуждо его мрачному и злобному сердцу. «Равенство» его прельщало. Оно смывало тяжелое сознание неравенства его происхождения в отношении его товарищей по полкам или по тайным обществам. Поэтому он и пишет в своем наказе временному верховному правительству: «Все люди в государстве должны составлять только одно сословие, могущее называться гражданским, и все граждане в государстве должны иметь одни и те же права и быть перед законом все равны».
Объяснив в общих чертах вред неравенства двенадцати сословий, он начинает отдельно разбирать каждое из них, но разбора не окончил; однако «духовенство» и «дворянство» окончены вполне, как более интересные для самого Пестеля; мы тоже остановимся на них.
ДУХОВЕНСТВО
§§1, 2 и 3. Весь параграф о духовенстве написан крайне неясно; в нем только одно понятно, что это смесь лютеранства с попыткой плохого подражания тому, что было сделано якобинцами во Франции во время великой революции. Там хоть действовали решительно. Уничтожив христианство, стали поклоняться разуму и красоте в лице общедоступной женщины, которую посадили на главный алтарь собора Парижской Богоматери. Так продолжалось некоторое время. Потом, обрызганный кровью всех сословий, в особенности же кровью французского дворянства, которое он злобно преследовал, ненавидя его, неудачный мелкий адвокат города Арраса, масон высоких степеней, член ложи «Девяти сестер» Максимилиан Робеспьер заставил, благодаря своим почти диктаторским правам, Конвет провозгласить всенародно существование Высшего Существа (L’Etre supreme), давно уже заменившего в ложах, под названием «Великого Архитектора Вселенной», христианского Бога Отца, а также провозгласить бессмертие души. Это и было исполнено 18 флореаля (как известно, якобинцы, следуя примеру масонов, переделали весь календарь), или, по христианскому летоисчислению, 7 мая 1794 года. 28 июля того же года Робеспьер погиб на эшафоте. В 1801 году Наполеону, тогда еще консулу, удалось успокоить совесть французов, благополучно совершив так называемый конкордат с Папой Пием VII. Христианство было восстановлено.
Пестель не отважился писать о таких решительных мерах. «Православие» этого лютеранина походит скорее на лютеранство, и до догматов он не посмел коснуться. Вообще отдел этот, повторяю, так неясен, что понять его трудно. Сначала Пестель занимается «приуготовлением к духовному сану и равно и для вступления в оный». Тут уж прямо говорит лютеранин: «Духовные училища должны с отличнейшей бдительностью быть устроены при университетах особыми богословскими лицеями». Тут должна преподаваться и медицина, чтоб сельские священники могли бы врачевать свою паству и духовно, и телесно. Последняя мысль совсем разумна, что редко встречается в «Русской правде».
Затем Пестель снова переходит к прообразу «Русской правды», то есть к французской революции, разыгранной как по нотам членами лож. Тогда якобинцы решили допускать к совершению богослужения только так называемых присягнувших священников, то есть тех из них, которые присягнули революционному правительству. Но народ к ним не шел, церкви были пусты. Зато в тиши ночной, в лесах или подземельях служили с опасностью для жизни гонимые и преследуемые, как дикие звери, священники, оставшиеся верными своему долгу, и народ стекался к ним тысячами. Казалось, возобновились первые времена христианства. Вот мы и читаем в «Русской правде»: «Сами же духовные лица суть чиновные особы и вместе с тем российские граждане, как и все вообще чиновники, занимающие какие-либо должности в государственном правлении». Исходя из этого взгляда, почему бы не пойти на исповедь к любому помощнику столоначальника любого министерства и почему бы ему, отслужив святую литургию, не приобщить Святых Тайн своих духовных чад? Тут мы снова сталкиваемся с масонством. В таком кощунстве обвиняли и Новикова, обвиняют и некоторые высшие степени шотландского масонства, к которому, как я сказала уже, принадлежал и Пестель <…>.
Вернемся к Пестелю и к его переустройству Апостольской Православной Церкви. Тут много распространяться не стоит. Росчерком пера он, иноверец и глубокий неуч в делах Церкви, постановляет, что архиереи не могут более быть монахами, а что высшее духовенство должно состоять из священников, или, как он их называет, «бельцов». Для обновления Православной Церкви и направления ее на путь, угодный Богу и святым Православной Церкви, «искореняя непременно разврат и злоупотребление, постановить надлежит, между прочим, следующие правила, основанные на древних велениях и законах церковных отцов: а) отныне впредь никто не может в монахи поступать раньше 60-го года от рождения; б) в бельцы никто не может поступать прежде 40-го года от рождения; в) лучшее испытание для бельцов составляет миссионерство; г) первый и второй пункты относятся как до мужчин, так и до женщин». Что все это значит? На чьи веления, каких «церковных отцов», то есть отцов Церкви, ссылается Пестель? Мне, не получившей специального духовного образования, они неизвестны, а Пестель, должно быть, изучил их в Дрездене, или в Пажеском корпусе, или на бивуаках во время походов... Из параграфа логически вытекает, что и женщины могут быть священниками, но это уже так дико, что следует предположить опечатку (Пестель П.И. Русская правда. Наказ Временному верховному правлению. СПб., 1906. С. 64. Далее — «Русская правда».). Несмотря на всю свою любовь к равенству, масонская ненависть к католичеству выливается в следующих словах, так как вряд ли Пестель имел в виду буддистов или магометан: «Что же касается до монашеских чинов иноземных исповеданий, то им не дозволяется пребывание в России, ибо все сии ордена противны духу православной веры и потому не могут быть в России терпимы».
Глава кончается пожеланием, «чтоб временное верховное правление все средства употребило для доставления почтенному российскому духовенству совершенно приличного содержания, соответствующего важности его занятий, и в полной мере его обеспечивающего в способах покойной жизни». Все эти пожелания были бы очень хороши, если в пестелевском муже-женском духовенстве осталась хотя бы тень настоящего Православия.
ДВОРЯНСТВО
В своей брошюре «Правда о кадетах» г-н Васильев пишет: «Пестель и Рылеев ненавидели аристократию, но любили окружать себя ею» (С. 87). Этой ненавистью пропитан в «Русской правде» весь параграф о дворянстве.
Насколько в своем попечении о русском духовенстве Пестель старается льстивыми словами и смутными обещаниями будущих благ завлечь духовенство в ловко раскинутую перед ним сеть, настолько, по отношению к дворянству, он сразу сбрасывает с себя личину и бессовестно клевещет на целое сословие. Историю этого сословия он не знает или, быть может, знать не хочет и его первенствующую роль в истории спокойно замалчивает. Зато, конечно, первым делом ставится обвинение в существовании на Руси крепостного права. Пестель не желает знать, что закрепощение крестьян к земле было вызвано государственной необходимостью положить предел постоянным переходам крестьян с места на место — переходам, сопряженным всегда с большими беспорядками. Этот факт и побудил Бориса Годунова издать в царствование Феодора Иоанновича знаменитый указ 1597 года, уничтоживший вольный переход крестьян от одного помещика к другому. Что «рабство» существовало в Западной Европе спокон веков, смягчаясь только мало-помалу, и еще в начале XIX столетия во многих государствах Германии ленные отношения крестьян к дворянам отчасти продолжались — об этом Пестель осторожно умалчивает. Зато с чисто робеспьеровской тиранией он объявляет: «Но ежели, паче чаяния, нашелся изверг (дворянин), который бы словом или делом вздумал сему действию освобождения крестьян противиться или оное осуждать, то временное верховное правление обязывается всякого такого рода злодея без изъятия немедленно взять под стражу и подвергнуть его строжайшему наказанию, яко врага отечества и изменника противу первоначального коренного права гражданского» (с. 66).