Обратимся теперь к тем, кто не ушел, по политическим или личным мотивам не мог уйти от организации суда. Далеко не всем сторонникам парламента это бремя было по плечу, ибо одно дело — выступить, даже с мечом в руках, против произвольного правления короля и совсем иное дело — замахнуться этим мечом на голову венценосца.
Тем временем список 135 членов специальной судебной палаты был опубликован. Он открывался знатным именем Томаса Ферфакса, хотя его баронский титул шотландского, а не английского происхождения. Затем следовали лорд Мусой, чей титул был ирландского происхождения, и два старших сына английских пэров: лорда Грея и лорда Лесли. Наконец, список «знатных судей» включал 11 баронетов, чьи титулы были в большинстве случаев в недавнем прошлом куплены за деньги.
Далее мы находим в числе судей представителей джентри многих графств и благопристойных мэров и олдерменов важнейших городов (Йорка, Ньюкасла, Гулля, Ливерпуля, Кембриджа, Дорчестера и др.). Одним словом, составители списка явно заботились о том, чтобы представить суд делом общенациональным, делом всего английского народа. Председателем был назначен верховный судья Чешира Джон Бредшоу, поскольку верховные судьи Англии, как мы видели, от этой миссии решительно отказались.
Первое заседание Высшей палаты правосудия (как именовался трибунал) состоялось 8 января в Вестминстерском дворце. На нем были назначены судьи для составления формулы обвинения короля — ими оказались Джон Кук, Энтони Стил, Джон Эле и ученый, иммигрант из Голландии, Исаак Дорислау.
19 января настало время переправить узника из Виндзора к месту суда. В замок была подана карета с шестеркой лошадей; по обеим сторонам дороги до внешних ворот замка стояли шеренги мушкетеров, и, как только карета покинула замок, ее окружил отряд кавалерии под командой Гаррисона. Когда короля доставили к Темзе, его перевели на поджидавшую у берега баржу, которую сопровождали по реке боты с солдатами на борту. У пристани сэра Роберта Коттона короля высадили на берег и между двумя сомкнутыми шеренгами пехотинцев доставили в дом, избранный в качестве местопребывания Карла на время суда. Охрану дома круглосуточно несли 200 пехотинцев и отряд кавалерии. 20 января, около двух часов пополудни, члены суда, предшествуемые 20 стражами, вооруженными алебардами, и клерками, несшими меч и скипетр — знаки высшей власти, вошли в зал и заняли свои места. Их скамьи были покрыты красным сукном. Кресло председателя стояло на возвышении. С обеих сторон его располагались кресла двух его помощников — Уильяма Сея и Джона Лесли. Все трое были в черных судейских мантиях. Перед ними находился стол секретаря и несколько поодаль — обитое красным кресло для подсудимого. Сначала был зачитан акт парламента, согласно которому суд получил свои полномочия. Затем Бредшоу велел привести обвиняемого. В ожидании его секретарь приступил к перекличке членов суда. Когда было названо имя Ферфакса, женщина в маске, находившаяся в одной из ближайших галерей, что-то закричала. Это была леди Ферфакс, произнесшая ставшую знаменитой фразу: «Он слишком умен, чтобы здесь находиться». Но вот появился король в черном платье, окруженный 12 солдатами. В знак непризнания полномочий суда он нарочито не снимал шляпы. Не глядя по сторонам, Карл быстро прошел и сел в предназначенное для него кресло спиной к публике. Охрана заняла свои места у барьера.
Бредшоу заговорил: «Карл Стюарт, король Англии, общины Англии, собранные в парламенте... в соответствии со своим долгом перед богом, нацией и перед самими собою, в соответствии с властью и доверием, которыми наделил их народ, учредили эту высшую палату правосудия, перед которой вы предстали. Выслушайте предъявленное вам обвинение». Со своего места поднялся обвинитель Джон Кук и произнес: «Милорды, именем общин Англии и всего народа страны я обвиняю присутствующего здесь Карла Стюарта в государственной измене. Именем общин Англии я желаю, чтобы обвинение было зачитано».
Во время чтения король несколько раз пытался прервать читающего, но безуспешно.
Главные пункты обвинения гласили: «Как король Англии, Карл был наделен ограниченной властью управлять страной в согласии с законами, и не иначе. Однако он возымел коварную цель учредить и присвоить себе неограниченную и тираническую власть, дабы управлять по произволу, уничтожив права и привилегии народа; преследуя эту цель, он изменнически и злоумышленно объявил войну парламенту и народу, в нем представленному». Затем Карл обвинялся в подготовке «иноземного вторжения» в Англию, указывалось на преступность развязанной им второй гражданской войны. «И все это принималось с единственной целью отстаивания личного интереса, произвола и претензии на прерогативы для себя и королевской фамилии в ущерб публичному интересу, общему праву, свободе, справедливости и миру народа этой страны». Итак, «Карл ответствен за все измены, убийства, насилия, пожары, грабежи, убытки... причиненные нации в указанных войнах». Именем народа Англии «упомянутый Карл призван к ответу как тиран, изменник, публичный и беспощадный враг английского государства».
Карл, слушавший с показным равнодушием текст обвинения, при произнесении последних слов нарочито громко рассмеялся в знак презрения к суду и к словам обвинения. «Сэр,— обратился к нему Бредшоу,— вы выслушали обвинение... Суд ждет от вас ответа». Всю жизнь заикавшийся король вдруг под влиянием скрытого напряжения заговорил довольно бегло. «Я хотел бы знать, какой властью я призван сюда, т. е. какой законной властью?» — читаем мы в протоколе. Карл остался верен себе: власть именем народа в его глазах была незаконной. Он изложил бы суду теорию божественного происхождения королевской власти, если бы суд пожелал его выслушать, но его прервали. Он пытался апеллировать к «своему долгу перед народом», но эти слова прозвучали как кощунство после затеянных Карлом кровопролитных войн против народа. Запугивал он судей и божьей карой, но в их глазах бог давно отвернулся от «нечестивого короля». Как этого и опасались организаторы суда, Карл отказался признать его законность и тем самым отвечать на предъявленное ему обвинение. Бредшоу потребовал от Карла ответить «именем народа Англии, которым вы избраны королем». Тот сослался на историю: «Англия никогда не была выборной монархией, а на протяжении без малого тысячи лет являлась монархией наследственной. Я нахожусь не в качестве признающего власть суда... Я не вижу палаты лордов, которая (вместе с общинами) составляет парламент... Покажите мне законные основания (суда), опирающиеся на слова божьи, Писание или... конституцию королевства, и я отвечу».
Чтобы прервать поток королевского красноречия, Бредшоу прибегнул к простейшему способу: он приказал удалить подсудимого из зала. Со всех сторон солдаты закричали: «Правосудие, правосудие!»; возглас, требующий возмездия и осуждения, был подхвачен в зале для публики. Так закончился первый день этого исторического процесса. Для членов суда создалось довольно трудное положение: с одной стороны, они во что бы то ни стало стремились сохранить неприкосновенным существующее, хотя и изжившее себя право — а это было право королевское,— и в то же время они должны были именем этого права осудить короля, власть которого венчала это право. Создавался порочный круг. Социальный консерватизм судей пришел в явное и непримиримое противоречие с их в высшей степени революционным шагом — публичным судом над законным монархом.
Позиция же короля сводилась к тому, что на почве существующего права он не может быть судим ни одним из судов страны. Молчание короля, если оно будет продолжаться, грозило срывом суда: не смогут быть заслушаны подготовленные свидетели обвинения, нельзя будет произнести антимонархическую речь обвинителю. Между тем все это имело важное внутри- и внешнеполитическое значение. В итоге завязывался узел, который можно было только разрубить. Но прежде чем прибегнуть к мечу, следовало любой ценой продолжать публичную процедуру суда, создав хотя бы видимость разбирательства.
Следующее заседание суда состоялось в понедельник 22 января. Чтобы заставить короля отвечать суду, он был предупрежден, что молчание подсудимого, обвиненного в государственной измене, рассматривается как признание вины. Король, со своей стороны, решил представить свою позицию интересом не только личным. «Если бы речь шла только обо мне,— заявил он,— я ограничился бы сделанным в первый день заявлением о незаконности этого суда... Но дело не только во мне, речь идет о свободе и праве народа Англии».
Бредшоу прервал его: от обвиняемого требуется прямой и точный ответ: признает ли он себя виновным или нет? «Я не знаю,— сказал король,— каким образом король может превратиться в обвиняемого». Карл снова и снова отрицал законность суда и в ответ на заявление Бредшоу: «Мы сидим здесь властью общин Англии, перед которой все ваши предшественники и вы ответственны» — потребовал: «Покажите мне хотя бы один прецедент». Палата общин действительно никогда не становилась судебной палатой по обвинению королей. Армейские джентльмены, столь отстаивавшие неприкосновенность старого права в борьбе с радикально настроенными низами, расплачивались сполна: старое право было на стороне короля!
В конце концов в ходе заседания Бредшоу взял реванш. Когда король уж слишком настаивал на том, что он «защищает не себя, а свободу и права своих подданных», Бредшоу парировал это многозначительной репликой: «О том, каким большим другом прав и свободы вы являетесь, пусть судит вся Англия и весь мир... О человеческих намерениях говорят дела, и вы раскрыли свои намерения кровавыми знаками по всей стране».