В период после Петра Великого указанные начала стратегии постепенно стали классикой военной мысли – отчасти еще и потому, что авторы классических трактатов прошли через русскую армию. При Екатерине II это был англичанин Г.Ллойд – наемник, последовательно менявший службу в побежденной армии на службу победителю. А поскольку Фридрих II разбил австрийцев, сам же был разбит русской армией, Ллойд стал русским офицером. В период наполеоновских войн в русскую армию вступил в 1812 г. прусский полковник К.Клаузевиц (участник Бородинского сражения) и в 1813 г. французский генерал, швейцарец А. де Жомини. Да и Фридрих II стал Великим лишь потому, что по-своему развил указанные выше начала, позволявшие воевать в геополитическом окружении с превосходящим по силе противником.
Итак, русская военная мысль возникла не из чистого разума, а из длительного, порой драматического, опыта. Долгое время оставаясь мыслью практической, она не получала должного и полного теоретического оформления. Но длительные, масштабные и решительные войны начала Х1Х в. (силами ряда государств и больших армий) потребовали дополнить структуры правительства и командования непросто квалифицированными офицерами генштаба, но специально, академически подготовленными. Прежние квартирмейстеры и колонновожатые по должности, но не специальности перестали справляться с планированием операций и боев, всесторонней подготовкой государства к войне, задачами обороны и развития в мирное время. Личный опыт этих офицеров и генералов требовалось обогатить опытом историческим в виде теории, подняв их знания на новый уровень качества.
По определению генерала А.А.Свечина, наука есть такое знание, которым облегчается понимание практики, жизни. Чем же задавался новый уровень качества этого знания, под углом зрения каких жизненных приоритетов формировался?
Отношение русского народа к войне как социальному явлению формировалось многовековым трагическим опытом. В Западной Европе война могла быть в течение средневековья и нового времени профессией, даже спортом. Явлений типа татаро-монгольского ига европейский «полуостров» Евразии просто не знал. Не знал он и открытых во все стороны границ, в которых формировались Русь и Россия. Генерал М.Д.Скобелев выразил едва ли не общий взгляд военной элиты России на войну как «народное бедствие», а потому дело сверхсерьезное и ответственное. Но никто из военных мыслителей и полководцев России не взялся бы утверждать, как первый директор Царскосельского лицея Малиновский, что «война есть средоточие всех зол на свете…соединяющее всю свирепость зверей с искусством человеческого разума на пагубу людей». Просветительский пацифизм не просто осуждает войну, а нигилистски ее отрицает как абсурд, даже не пытаясь разобраться в ее причинах и характере. Не «восходя к корням явлений» (как советует военный классик подполковник Языков), нельзя ни уяснить причин и природы войны, ни найти ей реальное противоядие в военно-политическом искусстве стратегии. Врач не «отрицает» недуг, а изыскивает лекарства и вакцины, меры профилактики и лечения. В философской мысли древнего Китая, средневекового Арабского Востока, в русской общественной мысли постепенно утвердилось понятие войны как политической хирургии – на третьем месте после профилактики и терапии (В.Соловьев также расставил здесь философские точки над «и».)
Взгляды Малиновского вызвали критику уже в его время. Полковник Ф.Глинка указывает, что сверхнасилие несвойственно животному миру; лишь человек да ласка убивают больше, чем требуется для пропитания. Эпитет «соединение всех зол на свете» говорит скорее о том, что война не сама порождает зло, а лишь его отражает; зло коренится вне ее. Противоречие, не замеченное просвещенным директором Лицея, от века сознавал русский народ. Ему куда ближе бывали слова: «наша Слава – русская держава…», и никак не меньше «наши отцы – русские полководцы». «Доблесть войска и воодушевление народа», подмеченные К.Клаузевицем в России 1812 г. и ставшие классическими элементами стратегии, коренятся в доверии к государственной и военной «мудрости вождей», которую классик и ставит на первое место. Многовековой опыт народа подсказывал, что войны бывают справедливыми и вынужденными, а бывают и несправедливыми. Критерии того и другого лежат вне войны как таковой.
Как подчеркивает генерал Н.П.Михневич (также классик, начальник Главного штаба в 1911-17 гг.) победа на войне лишь отражает победу в развитии, историческом прогрессе – иными словами, степень исторического величия народа. Но это величие народа, отмечает сотник Леонов (преподаватель Новочеркасской гимназии Войска Донского) «тем выше, тем ярче светит, чем больше силы в средствах, святости – в целях и справедливости – в основах». О том, что стоит за этими положениями, узнаем из лекции полковника Ф.Глинки (знаменитого автора «Писем русского офицера» о 1812 г.) в штабе Гвардии в 1818 г. «Рассуждение о необходимости деятельной жизни, ученых упражнений и чтения книг». Ф.Глинка напоминает, что у русского воина «неприятель перед глазами, Бог – в сердце»; воин-гражданин по-настоящему воюет «за свободу родины и права угнетенных народов». (Шестьдесят два года спустя генерал М.Д.Скобелев напишет в своем приказе войскам: «Из рабов мы должны сделать людей – это ценнее всех наших побед».) При этом «Вера ему указует блестящую цель, десница Мудрости – извлекает из блата» (невежества). «Премудрость сыне свои вознесе», – цитирует Глинка «Книгу Премудрости Иисуса, сына Сирахова» из Ветхого Завета, где даны критерии этой мудрости.
Полковник Глинка безошибочно выбрал фрагмент Священного Писания, чему свидетельством проповедь видного деятеля русской науки и церкви, академика, митрополита Киевского и Галицкого Евгения (Болховитинова). При освящении храма св. Георгия в Киеве близ того места, где прежде стоял собор св. Софии Премудрости Божией, митрополит Евгений напомнил, что храм посвящен Ярославу Мудрому, чье православное имя – Георгий. «Первую славу восписует Иисус сын Сирахов … не всем, а тем токмо, кои суть мужи имениты силою, советующе разумом своим и просвещающим в пророчествах. Истинно славные государи, – продолжает митрополит Евгений, – те, кои сильны защитить свой народ, страшны врагам его, грозны злым между подданными, мощны заступники утесненным, деятельны на побуждение всех к исполнению обязанностей, неутомимы в подвигах правления, жертвуют своим покоем благу общему, истощают все средства к преуспеянию добра и предупреждению зла…государи, одаренные проницательным разумом, умеющие отличить истину от лукавства, пользу от благовидного вреда».
«Сила государства – в войске, войска – в добродетели», – поясняет полковник Глинка. Мудрость соединяет ум и мораль. Так, а не сциентистском смысле надо понимать слова Жомини: «гений – умение отличать хорошую систему от плохой». Аналогична мысль капитана князя Максутова: «Народ силен духом, дух – знанием, развитием, просвещением»; дух и мораль должны быть поняты не только мистически, но и рационально. Наполеон признавал силы моральные как минимум втрое превосходящими силы физические. Но простого воодушевления мало, чтобы, по определению Богдановича, «возбудить людей к подвигам, превосходящим их физические силы». Генерал Свечин указывает, что неверно сводить мораль к доблестному энтузиазму: лишь «верная оценка положения приносит победу». В чем же состоит верная оценка, и каков к ней путь?
Способность предугадать (развитие событий) есть вернейший признак знания, считает генерал Михневич. Это пророческое искусство вождя состоит в умении, во-1-х, усмотреть верную цель (при участии веры, считает Ф.Глинка) и, во-2-х, верный путь к ее достижению (у Глинки – с помощью мудрости). Цель и Путь образуют единую ЦЕПЬ. По мысли профессора Московского университета Я. де Санглена (1808), этой цепью победу можно приковать к колеснице победителя. Но что такое сама победа, как достигнуть ее? Победа, считает К.Клаузевиц, состоит в «уничтожении» противника – в том смысле, что он теряет способность к сопротивлению, и не более. Перестав сопротивляться, он подчиняется нашей воле. В этом, подчеркивает ген. Г.А.Леер, суть захвата инициативы – синонима победы. Такова цель, но каков к ней путь? «Сбережение собственных сил…при истощении сил противника», – отвечает К.Клаузевиц.
Под силами Клаузевиц подразумевает не одну армию, а намного больше – все общество и государство. Иначе и не бывает, коль скоро война лишь средство политики. «Война воплощается во все возможные формы», разъясняет генерал Михневич это понятие «войны-хамелеона», введенное Клаузевицем. Полковник Д.А.Милютин (1848; впоследствии фельдмаршал, граф и военный министр) прямо указывает, что под «военными силами» нужно понимать не одну армию, а все силы и средства общества. Наконец, генерал А.Агапеев не видит возможности вести «войну наверняка» с опорой только на вооруженные силы. Привычную форму ведения войны – бой он считает «первобытным» средством, на котором нельзя строить расчетов победы. Антоним «войны наверняка» – война «ва банк», которую капитан князь Максутов (погиб в Маньчжурии) в своей одноименной работе характеризует как авантюру, азартную игру. Но война, подчеркивает Максутов, вовсе не азартная игра в карты. Это, конечно, игра, дополняет его генерал Леер, но – игра вероятностей под контролем полководца-пророка (у полковника Ф.Глинки теория вероятности – важнейшее для стратегии открытие эпохи Просвещения). Игра вероятностей под контролем полководца, указывает А.Жомини, означает предварительную и всестороннюю подготовку театра войны для операций и боев с заданным результатом. Риск на войне остается, но в «войне наверняка» он сведен к минимуму: бою, боевым действиям отведена подчиненная роль, на решение вопросов боем ставка не делается. Всесторонняя подготовка театра войны в военном и невоенном («военном» по-милютински) смысле позволяет «благоразумием и деятельностью восполнить недостаток сил» (Суворов) – как вооруженных, так и любых других. Остается уточнить, что именно подразумевает А.В.Суворов под благоразумием и деятельностью.