Одновременно с первыми общинами христиан в Римской империи появились гностики, проповедники нового учения, в котором это противоречие было блистательно разрешено. В их системах процесс сотворения мира выглядел примерно так. В мире изначально существовали два начала – светлое, совершенное, неподвижное, нематериальное божество и безобразная, бесформенная материя, непрерывно корчащаяся в отвращении к собственному несовершенству и в мучительных попытках создать что-нибудь равное холодному совершенству нерожденного Отца. Не находя в своей природе ничего, что могло бы сравниться с ним, она пытается скопировать мир света. Она создает Вселенную, безжизненную, как и она сама. В отчаянии, она крадет у Отца нерожденного некоторое количество его самого, дробит его на множество мелких частиц и заключает в созданные ей неподвижные существа, которые немедленно оживают.
Так и появились на свет люди – смердящие, пожирающие все вокруг, испражняющиеся, мучающие себя и друг друга, удовлетворяющиеся унижением других и бессмысленным собиранием предметов. Назначение этих безобразных существ – служить темницами искр света, приводящих этот мир в движение. В семи оболочках человеческих тел спрятаны семь оболочек души – более тонкой, невидной глазу субстанции, в которую, как в резиновый мешок, заключена «плерома», дух, та самая украденная искра света. Большинство людей осознают только материальную часть себя; они, в общем, не отличаются от животных, живут, чтобы удовлетворять свои нехитрые потребности в еде, сексе и уважении к себе, то есть признании группой себе подобных своих подлинных или мнимых достоинств.
Люди, нашедшие в себе душу, которой передалась часть божественной энергии плеромы, чувствующие ее, достигают иного, более высокого уровня существования, ибо они способны верить. Гностики называли таких людей «душевными» людьми. Живущие душой видят этот мир иначе, более насыщенным и красочным, склонны впадать в религиозный экстаз и чувственный восторг; оторвавшись от грубого следования желаниям своего тела, то есть безобразной материи, они видят и понимают больше, чем «плотские» люди. Их призвание – быть художниками, музыкантами и служителями богов, уже существующих или придуманных ими.
Но и они видят и знают не все, ибо есть еще более высокий уровень существования – для тех, кто смог нащупать в себе «плерому», дух. Это и есть гностики, или «духовные» люди. Они видят и понимают все, и их не обманет миловидность этого мира, поскольку взгляд их простирается дальше поверхности предметов, и повсюду они видят признаки разложения; близкая смерть всего сущего – неотьемлимая часть их зрения, и вокруг себя видят они только злую, низкую, несовершенную материю, принимающую разные формы. Только они из всех живущих способны достичь подлинного знания, истинной мудрости, возвыситься над животным хаосом и слепой верой, переступить через свои природную (тело) и женскую (душа) ипостаси, и войти в совершенный мир, мир идей – невидимый, неведомый непосвященным. Открывший в себе плерому становится неподвластен действию космических сил, управляющих телесным миром.
Однако, не все люди обладают плеромой, а из обладающих ею не все способны ее обнаружить, а тем более постоянно ее ощущать. У многих людей слияние сознания с духом происходит лишь несколько раз в жизни, в минуты сильнейших потрясений, когда человек вдруг ясно, как на ладони видит себя, свою жизнь, людей и весь мир, спокойный, равнодушный и безмолвный. Человек, способный жить в слиянии с духом постоянно, становится гностиком, и помогает другим нащупать это новое зрение, найти совершенное знание, спрятанное в них самих.
Для позвоночных млекопитающих, разновидности крупных обезьян, обладающих необычайно развитой способностью к адаптации к окружающей среде и благодаря этому в результате массовых миграций расселившихся по всему земному шару, всегда была невыносима мысль о бесцельности своего существования; именно в этом лежит причина постоянных поисков человечеством так называемого «смысла жизни». В отличие от других животных, приспосабливающихся к среде обитания, люди научились приспосабливать среду к своим потребностям; но т. н. «смысл» их существования – инстинкт личного и видового самосохранения (последний проявляется в размножении и заботе о потомстве), стремление распространиться на возможно большую площадь, и т.д. – остается в общем тем же, что и у других животных. Став самым крупным хищником планеты Земля, верхним звеном биосистемы, человек никак не хочет мириться со своей животной сущностью; поэтому на протяжении истории люди вопреки очевидности придумывали себе все более изощренные «высшие цели». Отказываясь от свободы из страха оказаться «просто животными», из страха одиночества в огромном враждебном мире, они изобретали себе все новых и все более могущественных воображаемых хозяев: от беспорядочной толпы богов, не требовавших от людей ничего, кроме лести и подарков, – к дуализму светлого и темного начал, к богу света, просящему у людей помощи в смертельной борьбе со злом (зороастризм); и, наконец, к всемогущему богу христиан и мусульман, который терпит зло в созданном им мире лишь из странной прихоти.
Среди множества популярных в первых веках нашей эры утешительных галлюцинаций фантазии гностиков были, возможно, и изящнее, и логичнее других; однако одна важная деталь в их концепции перечеркивает все ее достоинства. В стремлении преодолеть противоречия монотеизма, они приписали сотворение мира и людей темным силам; этим пассажем они с восхитительной легкостью освободили бога от ответственности за царящие в мире зло и несправедливость. Однако, объявляя материю злом, они ведь проклинали все, что на самом деле существовало, все, что их создало и им принадлежало, ради мрачных, антижизненных иллюзий! Из положения о том, что любая материя – зло, неизбежно следовало, что любая деятельность по улучшению окружающего мира, да и вообще жизнь не имеет смысла, равно как и деторождение, только увеличивающее число страдальцев. Гностики и толпы их последователей уходили в труднодоступные места и предавались мрачным размышлениям, ожидая смерти как избавления от мук земного существования. Что же заставляло этих людей так ненавидеть себя и весь мир? Конечно, по словам Льва Гумилева, «жизнь часто была настолько безобразной, что люди готовы были броситься в любую иллюзию, особенно в такую логичную, строгую и изящную; ведь, войдя в мир фантасмагорий и заклинаний, они становились хозяевами этого мира или, точнее, были в этом искренне убеждены».1 Но ведь и в самые трудные времена всегда находились тысячи безымянных подвижников, которые годами самоотверженного труда прокладывали дорогу будущим поколениям – неважно, во имя Христа, или прогресса, или иной химеры. Единственное оправдание существованию любой иллюзии – ее практическая польза. Распространение же гностических идей было явно не в интересах вида. И, как будто чувствуя враждебность этих идей здоровью популяции, общественный организм в конце неизменно отталкивал гностицизм, действуя при этом иногда даже слишком жестоко – достаточно вспомнить Альбигойский крестовый поход, превративший цветущий юг Франции в руины.
Всегда и повсюду новых гностиков предавали анафеме, пытали и сжигали, однако очарование этих взглядов было слишком сильным. Представьте потрясение средневекового человека, которому по секрету говорят, что христианский бог – злобный демиург, покушавшийся на Христа, и в доказательство указывают на творящееся вокруг безобразие «божьего мира» и погрязших в пороке слуг его – христианских священников, и предлагают ключ к царству света. Трудно было не поверить столь логичному объяснению творящегося вокруг беспредела.
Как людей их жалко. Часто это были люди чистые, честные, любознательные. В жестокую и безобразную эпоху, не находя в христианстве ответов на терзавшие их вопросы, они искали и находили их в гностических схемах, которые были логичны, но противоестественны. Но все же – заслуживали ли они казней? Ведь казнившие часто были ниже и грязнее их. Не было ли лучше оставить все как есть и позволить гностикам распространить свое влияние на всю Европу, изгнать продажных христианских священников из их приходов и сделать гностицизм официальной религией европейских государств?
Не будем забывать, что реально существует все же материальный мир, а не фантазии его обитателей, и, опустив детали этих фантазий, рассмотрим отношение представителей противоборствующих сторон к породившему их миру. При всех оговорках, для христиан мир – Божье творение, он прекрасен, его следует беречь и улучшать. Гностики же и все их потомки, несмотря на все различия, сходились в одном – в признании материи и всего мира злом, творением мрака. Из этого вытекала и их программа – следовало проникнуться как можно большим отвращением к жизни, чтобы избежать продолжения цепи перерождений; для этого равно годились строгое воздержание и безудержный разгул, поскольку в обоих случаях жизнь должна опротиветь. Труд, как и любое улучшение среды обитания, терял смысл, так как при таком положении вещей улучшить можно только зло. Деторождение, ведущее к дроблению света,– тоже недопустимо; людям, чувствовавшим непреодолимое влечение плоти, рекомендовалось искать утешения у братьев. Нетрудно заметить, что эта открытая программа самоуничтожения; и эта воронка, эта черная дыра, расширяясь, затягивала в себя все больше и больше людей, где они и исчезали в полной уверенности, что это и есть их предназначение, что теперь, слава богу, они выполнили свой долг и слились с божеством. Самоуничтожение стало религией! Сегодня это явление назвали бы тоталитарной сектой; представьте только, что этим психозом охвачены были целые страны, так что временами и папа римский боялся покидать укрепленный замок, боясь быть растерзанным разъяренной толпой. Нет, ради спасения народов Европы гностиков надо было раздавить любой ценой!