В разведке ОГПУ - НКВД - НКГБ внешний аппарат выглядел несколько иначе, ибо руководитель легальной резидентуры не имел официального поста, а был закамуфлирован под дипломата (секретаря или советника посольства), располагавшего несколькими сотрудниками, чаще всего работавшими в консульском отделе. Последние осуществляли как вербовку, так и руководство уже существующей агентурой. Нелегальная сеть была также двух родов: под чужими именами направлялись сотрудники НКВД - НКГБ (нелегальные резиденты), создававшие свои агентурные сети и имевшие связь с Москвой через легальные резидентуры. Так, в Германии в 30-е годы были созданы две нелегальные резидентуры, одну из которых возглавлял талантливый советский разведчик В. Зарубин. Одновременно в составе этих сетей функционировали и те граждане иностранных государств, которые являлись источниками. К 1941 г. во внешних силах ИНО было несколько десятков резидентур.
Созданию и успешной работе значительных и эффективных сетей обеих «ветвей» разведки в 30-е годы благоприятствовали факторы идеологического противостояния, возникшего в мире после Октября. Во-первых, еще в период формирования аппарата военной разведки, в него пришли работники из Коминтерна, который по самому характеру своей деятельности был органом интернациональным. Из кадров Коминтерна в военную разведку пришли такие люди, как Р. Зорге, Р. Абель, А. Дейч (последнему принадлежит честь создания знаменитой английской «пятерки»). Во-вторых, идеей пролетарской солидарности и интернационального долга определяли позиции многих потенциальных источников советской разведки. Возникновение фашистской опасности в Европе и Азии заставляло и тех антифашистски настроенных деятелей, кто был далек от коммунизма, становится союзниками советского государства.
Тем не менее, обе ветви советской разведки при поиске своих источников не ограничивались «идеологическим потенциалом». Использовались методы игры на человеческих слабостях и материальной заинтересованности. Так было, к примеру, с одним из важнейших источников разведки НКВД в Германии, носившим псевдоним «Брайтенбах». Сотрудник немецкой уголовной полиции, затем оберштурмфюрер СС, он работал за материальное вознаграждение. Был в агентурной сети НКВД на Дальнем Востоке и важнейший источник в высших сферах Японии («Абэ»), который действовал также не на идеологической, а на материальной основе.
Для оценки состояния и эффективности разведки перед войной надо учитывать, что советский разведывательный аппарат не мог оставаться вне действия общих закономерностей развития советского общества в конце 30-х - начале 40-х годов. Репрессивная волна прокатилась по разведке с особой силой, под ударом оказался центральный аппарат. Руководство военной разведки менялось в период репрессий шесть раз. Началось с Я. Берзина, руководившего РУ с 1924 года. Его в 1935 г. сменил С. Урицкий; после краткого возвращения Берзина в 1937 г. пришел С. Гендин (сентябрь 1937 г.), после его ареста - А. Орлов (октябрь 1938 г.), после ареста Орлова - И. Проскуров (апрель 1939 г.), затем Ф. Голиков (июль 1940 г.). Репрессиям подвергалась и верхушка ИНО. Последовательно были репрессированы руководители ИНО - А. Артузов, А. Слуцкий, М. Шпигельглас.
Одновременно шел фактический разгром зарубежных резидентур. В сфере ИНО ГУГБ в 1938 г. была практически ликвидирована вся нелегальная резидентура, были отозваны в СССР и репрессированы лучшие работники закордонных резидентур. Это порой означало полное прекращение поступления какой-либо информации. Сменены были и легальные резиденты, завоевавшие себе в Центре доброе имя (например, Б. Гордон в Берлине). На их место направлялись неопытные работники. Военную разведку не спасло и то, что на руководящие посты приходили работники из НКВД, их постигла та же участь.
В одном из документов, составленном в МГБ СССР сразу после войны с целью компрометации ГРУ, приводились многочисленные факты слабой подготовки новых разведкадров, которые пришли в ГРУ в конце 30-х годов (незнание языка страны пребывания, отсутствие специальных навыков, непродуманность легенд, низкий культурный уровень и т. д.). Но в такой же мере эти недостатки были свойственны и кадрам НКГБ.
Как ни ослаблена была разведка репрессиями, после 1939 г. обе ее части сумели наладить информацию о намерениях Германии. По линии РУ военные атташаты возглавляли опытные работники А. Пуркаев, В. Тупиков (Германия), И. Суслопаров (Франция). Действовали нелегальные сети РУ «Альта» в самой Германии, «Кент» в Бельгии, «Отто», «Золя» - во Франции, «Дора» - в Швейцарии, «Рамзай» - в Японии, «Гарри» - во Франции и Англии, «Соня» - в Англии. 1-ое управление НКГБ располагало в Германии ценнейшими источниками «Старшина», «Корсиканец», «Брайтенбах», «Юна», «Грек», «Испанец», «Итальянец»; в Англии - «Зенхен» и др. члены «пятерки». Резидентура НКГЬ в Германии была восстановлена и хотя ее возглавлял малоопытный А. Кобулов, в ее составе действовал умелый и энергичный работник А. Коротков («Эрдберг»), один из будущих руководителей внешней разведки.
Таковы были некоторые характерные особенности ситуации, в которой действовала советская разведка в один из самых ответственных периодов существования советского государства, а именно: структурная слабость, в которой принципиально приемлемый и нормальный для ряда спецслужб дуализм стал превращаться в опасное для их эффективности соперничества, кадровая слабость, вызванная волной репрессий в партии, армии и самих спецслужбах и приведшая к потери важных источников и кадровой основы обеих видов разведки.
До сих пор документально не выяснена роль обеих разведок в принятии Сталиным решения о подписании пакта 1939 года. Хотя столь авторитетный на Западе исследователь как К. Эндрю придерживается мнения, что все закулисные меры по подготовке этого судьбоносного поворота шли через разведсеть НКВД, это мнение остается пока лишь версией, причем спорной. Весной 1939 г., когда разворачивались закулисные переговоры, берлинская резидентура НКВД практически была разгромлена. Что касается немецкой стороны, то она избрала своим основным путем дипломатические каналы (Э. Вайцзеккер, Ю. Шнурре, сам И. Риббентроп). Лишь дублирующим был канал абвера (П. Клейст), который выходил на агентуру ГРУ (через группу И. Штебе). Через сеть «Корсиканец» (НКВД) поступления донесений, связанных с возможным пактом, не могло быть отмечено - ведь «Корсиканец» (А. Харнак) имел последнюю встречу с представителем берлинской резидентуры «Рубеном» (А. Гагаянц) в марте 1938 года. Другой важный источник «Старшина» (Х. Шульце-Бойзен) тогда прямой связи с резидентурой еще не имел. В советском посольстве немецкие зондажи в основном выходили на советника Г. Астахова. Астахов представлял свою информацию прямо в НКИД на имя В. Молотова и В. Потемкина. Что же касается полпреда А. Мерекалова, то учитывая его «чекистское прошлое», не исключается, что он использовал канал связи НКВД. Однако с апреля 1939 г. - т. е. с момента перехода немецкой стороны к активным зондажам и изложению своей «программы» - Мерекалов из переговорного процесса был выведен. Немецкая «программа» пошла в Москву в изложении Астахова, что заставляет предполагать, что в излюбленной манере Сталина варьировать неофициальные и официальные каналы, на этот раз был избран основным дипломатический путь, т. к. Выводил переговоры прямо на Риббентропа и через него - на Гитлера.
Разумеется, при принятии решения о договоре могли быть и другие источники, чем в Берлине. О немецких намерениях могла сообщать лондонская резидентура НКВД, однако, учитывая крайнюю секретность, немецкого замысла, это маловероятно. Единственно, что могло повлиять - и повлияло - на сталинское решение, это сообщение из Лондона о нежелание Чемберлена заключить военное соглашение с СССР.
Если говорить о тех преимуществах, которые советское политическое руководство получило от пакта 1939 года, то одним из них - если не основным - стала возможность облегчения разведдеятельности против Германии. Как это ни парадоксально, для обеих разведок эпоха советско-германского сотрудничества открывала новые возможности. Берлинская резидентура НКГБ смогла восстановить многие утерянные связи (к примеру, контакт с источниками «Старшина», «Корсиканец», «Брайтенбах»); такие же возможности использовало и ГРУ (связь с «Альтой»). В Германию в этот период были направлены наши экономические делегации, которые дали важный материал для оценки немецкой военной экономики.
Иногда высказывалось мнение, что подписание пакта и возникшая новая расстановка сил усыпила бдительность советских спецслужб, которые, боясь противоречить официально провозглашенному курсу, не доводили до сведения руководства разведсведения о продолжении Германией подготовки к давно задуманному нападению на СССР. Однако имеющаяся документация не дает возможности принимать на веру подобное упрощение реальной обстановки 1939 - 1941 годов. Во-первых, следует констатировать достоверный и удивительный факт: в основных стратегических документах военного планирования СССР этот поворот 1939 г. ... отражения не нашел. Начиная с 1935 г., т. е. с эпохи Тухачевского в основе этих документов лежала возможность вооруженного конфликта с Германией. Об этом говорили «План стратегического распределения РККА и оперативного развертывания на Западе» (1935 г.), «Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных сил Советского Союза на Западе и на Востоке на 1940 - 1941 гг.» (1940 г.). В последнем документе явно отмечалось, что «Советскому Союзу необходимо быть готовым к борьбе на два фронта: на западе против германии, поддержанной Италией, Венгрией, Румынией, Финляндией, и на востоке - против Японии». Эта формулировка не ставилась под вопрос при неоднократной (июль, сентябрь, октябрь 1940 г., март, май 1941 г.) переработке документа, хотя в иные его разделы по указанию Сталина вносились принципиальные изменения (например, в ожидании главного немецкого удара). Но генеральная установка изменению не подверглась. Во-вторых, установочные директивы НКВД и НКО органам разведки составлялись в соответствии с вышеуказанными основополагающими директивами. В-третьих, созданный еще в 30-е годы разведаппарат опирался на идеологически близкие источники из числа коммунистов и антифашистов, которые восприняли с удивлением и недоверием поворот 1939 г. и считали его чисто тактическим ходом. Тем с большей энергией они работали, когда увидели нарастание военной угрозы.