В развернувшейся после смерти царя Федора борьбе победителем вышел Борис Федорович. Он не мог равняться знатностью своего рода с большинством членов Боярской думы, но уже 12 лет фактически стоял во главе государственного управления, завоевал немалый авторитет, влиятельных сторонников в административном аппарате. На стороне правителя выступил и патриарх Иов, который по традиции считался вторым человеком в государстве после царя. Сам Борис Годунов вел себя в этой ситуации как умный и расчетливый политик. Внешне он ничем не обнаружил свое стремление к власти, поселился в Новодевичьем монастыре, где приняла постриг его сестра царица Ирина, и заявил, что отходит от государственных дел. Только после неоднократных уговоров и народных шествий к монастырю он согласился занять престол.
Царствование Годунова было прямым продолжением его предыдущего правления. Монарх стремился укрепить внутреннюю стабильность государства, поднять народное благосостояние, освоить обширные территории на юге и востоке страны. Поощряя культурно-экономические связи с Западом, царь охотно приглашал в Москву иноземных купцов, гражданских и военных специалистов. В его планы входило открытие в России университета. Занятый сложными внутренними проблемами, Годунов продолжал проводить осторожную внешнюю политику и приобрел весомый международный авторитет.
Словом, он был бы идеальным правителем, родись он на троне, являясь «природным» государем. Но новый царь взошел на престол благодаря личным заслугам, таланту и благоприятному стечению обстоятельств. Поэтому в глазах многих современников, особенно знати, он был монархом не по праву.
Бояре, много натерпевшиеся при Грозном, теперь при выборном царе из своей братии не хотели довольствоваться «простым обычаем», на котором держалось их политическое значение при прежней династии. Они ждали от Бориса более прочного обеспечения этого отношения, т.е. ограничения его власти формальным актом. Борис поступил двоедушно: он хорошо понимал молчаливое ожидание бояр, но не хотел ни уступить, ни отказаться прямо, и вся затеянная им комедия упрямого отказа от предлагаемой власти была только уловкой с целью уклониться от условий, на которых эта власть предполагалась. Борис перемолчал бояр и был выбран без всяких условий. Это была ошибка. В конечном итоге получилось, что Годунов перехитрил самого себя. Когда бояре увидели, что их надежды обмануты, что новый царь расположен править так же самовластно, как правил Иван Грозный, они решили тайно действовать против него. Борис принял меры, чтобы оградить себя от их козней: была сплетена сложная сеть тайного полицейского надзора, в котором главную роль играли боярские холопы, доносившие на своих господ, и выпущенные из тюрем воры, которые подслушивали, что говорили о царе, и хватали каждого, сказавшего неосторожное слово. Доносы сопровождались опалами, пытками, казнями и разорением домов. В 1600 году опала постигла и влиятельный клан бояр Романовых, которые были обвинены в злоумышлении против царя. Бояре Романовы и их ближайшие родственники были отправлены в ссылку, а старший среди них боярин Федор Никитич Романов был пострижен в монахи под именем Филарета. Всеми этими мерами Борис создал себе ненавистное положение. Боярская знать скрывалась по подворьям, усадьбам и дальним тюрьмам. На место династии стала родня, главой которой явился земский избранник, превратившийся в полицейского труса. Он спрятался во дворце, редко выходил к народу и не принимал сам челобитных, как это делали прежние цари.
Одновременно распространился слух о том, что в Польше скрывается законный наследник престола – «природный» царевич Дмитрий, считавшийся погибшем в 1591 г.
В среде наиболее гонимого Борисом боярства во главе с Романовами, по всей вероятнос-ти, и появилась мысль о самозванце. По показанию разных свидетельств (правительственных и частных) Юрий Отрепьев, переменивший в монастыре это имя на звучное имя Григорий, был сыном галицкого боярина Богдана Отрепьева. Григорий отличался грамотностью, жил в Москве и был холопом у Романовых и у князя Бориса Черкасского и тем самым стал известен царю как человек подозрительный. Спасаясь, он постригается в монахи. После скитаний из монастыря в монастырь Григорий попадает в Чудов и становится писарем у патриарха Иова. Здесь его раз-говоры о «возможности быть ему царем на Москве» привели к тому, что ростовский митрополит Иона донес сперва о них патриарху, и когда тот мало обратил на них внимания, - самому царю. Борис велел сослать Отрепьева под «крепким присмотром» в Кириллов монастырь. Но какие-то сильные люди прикрыли его, и он бежал в Литву. Потом он появился в «польских пределах» на службе у князя Адама Вишневецкого, которому он и нашел случай открыть свое царственное происхождение, причем показал дорогой крест, возложенный на него при крещении крестным отцом – князем Мстиславским. Вишневецкий поверил, и весть о московском царевиче, чудесно спасшемся от смерти, быстро распространилась между соседними панами. Отрепьев ездил от одного из них к другому, и везде принимали его с царским почетом. Получив поддержку неко-торых литовских магнатов, а затем и короля Сигизмунда III, осенью 1604 г. самозванец, кото-рого историки называют Лжедмитрием I, с войском, собранным из польско-литовской шляхты, русских дворян-эмигрантов, запорожских и донских казаков неожиданно появился на юго-за-падной окраине России, в Северской земле. «Украинные люди», среди которых было много бег-лых крестьян и холопов, толпами присоединялись к самозванцу: они видели в «царевиче Дми-трии» своего «заступника», тем более что самозванец не скупился на обещания. Присущая сред-невековому крестьянству вера в «хорошего царя» помогла Лжедмитрию I увеличить свое вой-ско.
Годунов приказал набирать полки. Новое войско было поручено вести первому боярину, князю Мстиславскому. Мстиславский сошелся с войсками самозванца под Новгородом Север-ским: царское войско было от 40 000 до 50 000 , у самозванца же – не более 15 000. Но Мстис-лавский, подступив к стану самозванца, медлил, ожидая еще подкрепления: 50 000 против 15 000 ему показалось мало! Лжедмитрий не хотел медлить и ударил по царскому войску, которое тотчас дрогнуло. Царское войско потеряло 4000 человек убитыми, и только неопытность Лже-дмитрия в военном деле помешала ему нанести Мстиславскому «совершенное поражение». Позднее, под Добрыничами самозванец был разбит и с немногими оставшимися сторонниками укрылся в Путивле. Большинство польско-литовских шляхтичей покинуло его.
Однако на южной окраине уже разворачивалось широкое народное движение против Бо-риса Годунова. Один за другим южные города переходили на сторону «царевича Дмитрия». С Дона подошли отряды казаков, а действия царского войска были крайне медлительными и нере-шительными — бояре-воеводы готовили измену Борису Годунову, надеялись использовать са-мозванца, чтобы свалить «дворянского царя». Все это позволило Лжедмитрию I оправиться от поражения.
В этот момент, в апреле 1605 г., царь Борис Годунов неожиданно умер. Ходили слухи, что он был отравлен. Шестнадцатилетний сын Годунова — царь Федор Борисович — недолго удержался на престоле. Он не имел ни опыта, ни авторитета. 7 мая на сторону Лжедмитрия пе-решло царское войско. Бояре-заговорщики 1 июня 1605 года организовали государственный пе-реворот и спровоцировали в столице народное возмущение. Царь Федор был свергнут с прес-тола и задушен вместе с матерью. Самозванец без боя вошел в Москву и был провозглашен ца-рем под именем Дмитрия Ивановича.
На престоле московских государей он был небывалым явлением. «Молодой человек, рос-та ниже среднего, некрасивый, рыжеватый, неловкий, с грустно-задумчивым выражением лица, он в своей наружности вовсе не отражал своей духовной природы: богато одаренный, с бойким умом, легко разрешавшим в Боярской думе самые трудные вопросы, с живым, даже пылким темпераментом, в опасные минуты доводившим его храбрость до удальства, податливый на увлечения, он был мастер говорить, обнаруживал и довольно разнообразные знания. Он совершенно изменил чопорный порядок жизни старых московских государей и их тяжелое, угнетательное отношение к людям, нарушал заветные обычаи священной московской старины, не спал после обеда, не ходил в баню, со всеми обращался просто, обходительно, не по-царски.»[2] Лжедмитрий показал себя деятельным управителем, избегал жестокости, сам вникал во все, каждый день бывал в Боярской думе, сам обучал ратных людей. Он возбуждал против себя в различных слоях московского общества множество нареканий и неудовольствий, хотя вне столицы приобрел широкую и сильную привязанность в народе.
Лжедмитрий недолго продержался на престоле. Бояре были недовольны привилегирован-ным положением польских и литовских шляхтичей, которые окружали трон, получали огром-ные награды (деньги для этого изымались самозванцем даже из монастырской казны). Право-славная Церковь с беспокойством следила за попытками распространить в России католичество. Лжедмитрий хотел выступить с войной против татар и турок. Служилые люди с неодобрением встретили начавшуюся подготовку к войне с Турцией, которая была не нужна России.
Недовольны были «царем Дмитрием» и в Речи Посполитой. Он не решился, как обещал ранее, передать Польше и Литве западнорусские города. Настойчивые просьбы Сигизмунда III ускорить вступление в войну с Турцией не имели результата.
Новому заговору предшествовала свадьба Лжедмитрия с Мариной Мнишек, дочерью ли-товского магната. Католичка была увенчана царской короной православного государства. На собрании заговорщиков накануне восстания князь В.И. Шуйский откровенно заявил, что признал Лжедмитрия только для того, чтобы избавиться от Годунова. Боярам нужно было создать самозванца, чтобы низложить Годунова, а потом низложить и самозванца, чтобы открыть дорогу к престолу одному из своей среды. Бояре не решались поднять народ на Лжедмитрия и на по-ляков вместе, и 17 мая 1606 года ввели народ в Кремль с криком: «Поляки бьют бояр и госу-даря». Их цель была окружить Лжедмитрия будто для защиты и убить его. Ворвавшись в Кремль и захватив Лжедмитрия, заговорщики оповестили народ, что это самозванец и, что цари-ца Марфа подтверждает это. «Тогда отовсюду раздались крики «Бей его! Руби его!» Выскочил из толпы сын боярский Григорий Валуев и выстрелил в Дмитрия, сказавши: «Что толковать с еретиком: вот я благославлю польского свистуна!» Другие дорубили несчастного и бросили труп его с крыльца...»[3]