Сенатская площадь 14 декабря 1825 года. Три поколения борцов за свободу: декабристы (стр. 4 из 7)

А что же в это время происходило в других полках Гвардейского корпуса?

Еще на исходе одиннадцатого часа с Сенатской площади в казармы лейб-гренадер спешно отправился на извозчичьих санях Одоевский и П.П. Коновницын, посланные М. Бестужевым торопить с прибытием на подмогу. Для уяснения сути последующих событий в Гренадерском полку следует сказать, что члены тайного общества, особенно Каховский и Булатов, прежде бывший командиром батальона в полку, вели в нем большую агитационную работу. Офицеры полка Сутгоф, Панов, Кожевников, С.М. Палицын и другие были готовы поддержать выступление.

После полудня посланцы А. Бестужева появились в казармах лейб-гренадер с известием о том, что московский полк на площади у Сената. Сутгоф вместе с ротой, принявшей присягу, так как полагал, что выступление не состоялось, поднял своих солдат со словами о незаконной присягой, об обмане солдат высшим начальством. Сказал. Что все полки уже находятся на Исаакиевской площади, распорядился «надеть шинели и амуницию», зарядить ружья и взять боевые патроны. Около 12.30 снаряженная для похода рота беспрепятственно вышла из казарм во главе со своим командиром и прямо через лед Невы направилась на Сенатскую площадь. Попытка полкового командира Н.К. Стюрлера, догнавшего роту на извозчике, остановить восставших гренадер, уговорить их вернутся была

тщетной. После слов Сутгофа: «Ребята, не выдавай, не слушай его, а подавайся вперед!», рота «с большим еще противу прежнего устремлением» пошла за ротным командиром.

В то же время к Сенатской площади стали стягиваться вызванные Николаем войска, в том числе и конногвардейцы (в тех полках гвардии, где не знали о выступлении московцев, присяга прошла без эксцессов).

А Московский полк стоял на площади все еще в одиночестве; ожидаемого подкрепления все еще не было, и план, построенный в расчете на развитие революционной активности, похоже, рушился – за «первым ударом новый случай к действию» все не представлялся.

Около часа дня Николай I отдал распоряжение Конной гвардии атаковать каре мятежников. Вялую (не была ли то потаенная солидарность солдат?) атаку конногвардейцев отбили нестройным ружейным огнем, большей частью направленным поверх голов – нехотя, не могли стрелять «по своим».

Первые выстрелы московцев были услышаны в казармах Гвардейского экипажа, где офицеры-моряки в это самое время производили построение матросов. П. Бестужев и лейтенант М. Кюхельбекер обратились к матросам: «Ребята, что вы стоите? Это наших бьют!» По команде М. Бестужева «За мной! На площадь! Выручать своих!» экипаж рванулся на площадь «как одна душа».

Для более полной характеристики событий этого дня, настроение солдат гарнизона столицы очень важно показать. Что происходило в Финляндском полку, на выступление которого накануне сильно рассчитывали руководители восстания.

Служивший в этом полку 26-летний поручик барон А.Е. Розен узнал о готовящемся перевороте со слов своего однополчанина, давнего члена тайного общества штабс-капитана Н.П. Репина, за три дня до 14 декабря и колеблясь стал на сторону заговорщиков. Вторичная присяга в полку прошла с некоторой заминкой. После прочтения командиром полка офицерам манифеста Николая о вступлении на престол и преложенных к нему документов об отречении Константина Розен при всех обратился к нему с вопросом: «… если все им читанные письма и бумаги верны с подлинниками… то почему 27 ноября не дали нам прямо присягнуть Николаю?». Генерал в замешательстве ответил нечто невразумительное. Все же присягу полк принял, за исключением стрелкового взвода Розена, находившегося в карауле. В 10 часов утра Розен получил записку Рылеева с просьбой прибыть в казармы Московского полка. Я пробился сквозь толпу, прошел прямо к каре… и был встречен громким «Ура!»… Князь Щепин-Ростовский и М.А. Бестужев ждали и просили помощи… Всех бодрей в каре стоял И.И. Пущин, хотя он, как отставной, был не в военной одежде, но солдаты охотно слушали его команду, видя его спокойствие и бодрость. На вопрос мой Пущину, где мне отыскать князя Трубецкого, он мне ответил: «Пропал или спрятался, - если можно, то достань еще помощи, в противном случае и без тебя тут довольно жертв». Розен и направился в казармы полка, где оставался только 1-й батальон (2-й был в караулах, 3-й зимовал за городом по деревням). «Прошел по всем ротам, - пишет Розин, - приказал солдатам проворно одеться, вложить кремни, взять патроны и выстроиться на улице говоря, что должны идти на помощь нашим братьям». Это распоряжение по времени совпало с приказанием командира Гвардейского корпуса А. Л. Воинова вести батальон на площадь – Николай рассчитывал на финляндцев, как на присягнувших ему солдат, в действиях против мятежников. Примерно в час дня тронулись в путь ротными колоннами. На середине Исаакиевского моста батальон остановили и приказали зарядить ружья. «Быв уверен в повиновении моих стрелков, - пишет Розин, - вознамерился сначала пробиться через карабинерный взвод, стоявший впереди меня и сквозь роту Преображенского полка… занявшую всю ширину моста со стороны Сенатской площади.

Но как только я лично убедился, что восстание не имело начальника, следовательно, не могло быть единства в предприятии, я не желая напрасно жертвовать людьми, также не будучи в состоянии оставаться в рядах противной стороны, - я решил остановить взвод мой… я остановил не один мой стрелковый взвод, за моим взводом стояло еще три роты, шесть взводов; но эти роты не слушались своих командиров, говоря, что впереди командир стрелков знает, что делает (лишь командиру третьей роты удалось отвести свою роту назад и перейти через Неву к углу Сенатской площади со стороны Английской набережной. – М. Р.). Был уже второй час по полудни… Люди рабочие и разночинцы, шедшие с площади, просили меня держаться еще часок и уверяли, что все пойдет ладно… Слишком два часа стоял я неподвижно в самой мучительной внутренней борьбе, выжидая атаки на площади, чтобы поддержать ее тремя с половиною ротами или восьмьюстами солдат, готовыми следовать за мною повсюду».

Член Следственной комиссии, начальник главного штаба И. И. Дибич, пытаясь оценить действие Розина, спросил его во время допроса, почему он остановил солдат по середине моста. Не удовлетворившись уклончивым ответом поручика, съязвил: «Понимаю, как тактик, вы хотели составить решительный резерв». «На это я ни чего не возразил», - пишет Розин.

В начале второго часа по полудни рота лейб-гренадер под командой Сутгофа, пройдя часть своего пути по замерзшей Неве. Поднялась на берег перед Исаакиевским мостом и, очевидно (на этот счет нет прямых данных), прорвав строй стоявших на набережной конногвардейцев, присоединилась к каре восставших московцев.

Около 13.30 на площадь буквально ворвались матросы гвардейского экипажа, сломав с ходу заслон павловцев на узкой Галерной улице. Встреченный ликованием московцев и роты лейб-гренадер матросы – гвардейцы, по словам Сутгофа, «в большом порядке», в «колонне к атаке» заняли место между каре и строящимся Исаакиевским собором. Для представления о царившем среди восставших настроении в этот момент важно свидетельство М. Кюхельбекера: «Гвардейский экипаж… встречен был лейб-гвардией Московским полком с восклицаниями «ура!», на что Гвардейский экипаж ему ответствовал, что повторялось на площади несколько раз». Около двух часов по полудни адъютант 2-го батальона лейб-гвардии Гренадерского полка поручик Панов, обходя роты, горячо убеждал солдат присоединиться к полкам Гвардейского корпуса, выступившим в поддержку Константина. По свидетельству официального полкового историографа, после ухода роты Сутгофа из казарм на площадь оставшиеся солдаты « были так наэлектризованы, что достаточно было одной искры» для проявления «бунтарских настроений». Страстная агитация Панова была подкреплена донесшимися до казарм звуками оружейных выстрелов на Сенатской площади. Призыв Панова: «слышите, ребята, там уже стреляют! Побежим на выручку нашим, ура!» – ускорил выход колонны лейб-гренадер из казарм полка

Около половины третьего колонна Панова вместо того, чтобы идти на площадь прямиком по льду реки, пересекла реку и, по словам А. Бестужева, пошла «ошибкою» по набережной, достигла Зимнего дворца и даже ворвалась во двор царской резиденции. Но там вместо ожидаемых Пановым измайловцев оказался батальон гвардейских сапер, бывших на стороне Николая I. Панов возгласом: «Ребята, это не наше, налево кругом , на Петровскую площадь!» - развернул гренадер и направился к месту сбора восставших войск через Дворцовую площадь. (Ныне исследователи нет – нет да и попрекнут Панова – почему не взял дворец, царскую семью? Ведь в распоряжении мятежного поручика какая сила – увлеченные стихией порыва 900 гренадер! И забывают при этом, что ему могла и не пришла такая мысль, перед ним стояла конкретная цель – согласно плану, он спешил на сборный пункт и другой, корректирующий его действия информацией не располагал).

Около 2 часов 40 минут пополудни гренадеры Панова возле здания Главного штаба столкнулись с Николаем I, его свитой и сопровождавшими их кавалергадрами. На допросе Панов показал: “Встретив кавалерию, нас останавливающую, я выбежал вперед, закричал людям “За мною” и пробился штыками”. Не выказавший желания “учавствовать в рукопашной, схватке Николай I вынужден был пропустить лейб-гренадер. На исходе второго часа дня они присоединились к своим товарищам на площади, расположились на левом фланге московцев со стороны Невы, не проявив по пути на сборный пункт интереса к орудиям гвардейской пешей артиллерии , для захвата которых не требовалось больших усилий.