В истории гражданской войны в России наступил, быть может, самый значительный момент. Повстанческие силы, сформированные в ходе восстания в Северской земли и состоявшие из вольных казаков, ратных людей Путивля и прочих мятежных гарнизонов, холопов, посадских людей, мужиков, заняли Кремль и взяли под контроль другие ключевые пункты столицы. Они привели в Москву своего царя, а потому чувствовали себя полными хозяевами положения.
Отрепьев же тем временем приступил к исполнению своих обязанностей в качестве правителя. Зная, какую власть над умами имеет духовенство, он поспешил сменить высшее церковное руководство. Не доверяя русским иерархам, самозванец решил поставить во главе церкви грека Игнатия. Игнатий первым из церковных иерархов предал Годуновых и признал самозванца. В награду за это Лжедмитрий сделал его патриархом. Поставив во главе церкви своего ‘’ угодника ’’, Лжедмитрий занялся Боярской думой. Отрепьев решил расправится с Василием Шуйским и его братьями. Шуйским предъявили обвинение в государственной измене. Лжедмитрий
распорядился привлечь к суду вместе с Шуйскими еще несколько второстепенных лиц, вследствие публично казнив их.[16]
А население Москвы тем временем приветствовало нового царя. На его
стороне была военная сила. Лжедмитрий находился на вершине своего успеха.
Триста тридцать один день - ровно столько полных суток Лжедмитрий Первый оставался властелином - с того самого дня, как триумфально въехал в Москву, до той ночи, когда в Кремль ворвались заговорщики.
Если охарактеризовать правление Лжедмитрия каким-то одним словом, лучше всего будет сказать - спокойное. Не отмеченное мало-мальски серьезными бунтами и потрясениями.
Царствование началось с милостей. Практически всех, кто был репрессирован при Годунове, вернули из ссылки, возвратили конфискованное имущество, произвели в новые чины. Реформы были обширными и толковыми. Даже ярый и непримиримый враг Лжедмитрия, голландский купец Исаак Масса в своих мемуарах вынужден был признать, что новые законы «безупречны и хороши».
Прежде всего новый царь объявил торговли, промыслов и ремесел, отменив все прошлые ограничения. А вслед за тем уничтожил «всякие стеснения» тем, хотед выехать из России, въехать в нее или свободно передвигаться по стране. Многим вернули имения, отобранные еще Иваном Грозным. Иным князьям разрешил жениться, что было запрещено в свое время Годуновыми из опасения, что слишком много станет тех, в ком течет кровь Рюриковичей. Всем служилым людям вдвое увеличили жалование, ужесточили наказания для судей за взятки и сделали судопроизводство бесплатным. В Россию стали во множестве приглашать иностранцев, знающих ремесла, которые могут оказаться полезными для Московского государства.
Кое в чем Лжедмитрий пошел даже дальше, чем его предшественники: при прежних царях высшее православное духовенство приглашалось в Боярскую думу лишь в исключительных случаях, но Лжедмитрий отвел патриарху и архиереям постоянные места в тогдашнем «сенате». По воспоминаниям современников, двадцатичетырехлетний царь охотно председательствовал в думе, где не без остроумия быстро решал запутанные дела, а заодно не прочь был упрекнуть бояр в невежестве и предлагал съездить в Европу, чтобы подучиться там чему-нибудь полезному.[17]
Очень важными были новые законы о холопстве. При Годунове человек, запродавший себя в холопы, «по наследству» вместе с прочим имуществом переходил к наследникам своего хозяина, мало того, все его потомство автоматически становилось холопами. Согласно указу Лжедмитрия, эту практику отменили - со смертью господина холоп получал свободу, а запродаться в «кабалу» мог только сам, его дети оставались свободными. Кроме того, было постановлено, что помещики, не кормившие своих крестьян во время голода, не смеют более удерживать их на своих землях; а помещик, не сумевший изловить своего беглого крепостного в течение пяти лет, теряет на него все права.
Из воспоминаний практически всех, как дружелюбно настроенных к новому царю, так и заядлых недругов, встает человек, крайне напоминавший молодого Петра Первого - умный, живой и любознательный, охотно перенимавший европейские новшества, доступный и простой в обращении, сплошь и рядом ломавший замшелые традиции. Что примечательно, в отличие от истеричного и кровожадного Петра, Лжедмитрий был совершенно не жесток, временами заходя в доброте чересчур далеко, к своей же невыгоде.
Вскоре же после венчания Лжедмитрия на царство, Василий Иванович Шуйский, развернул бурную деятельность: стал по ночам собирать доверенных лиц, главным образом из влиятельного московского купечества, убеждал их, что новый царь - самозванец, намерен продать Русь полякам, уничтожить православную веру, а посему его следует побыстрее свергнуть. Люди Шуйского попытались забросить эти идеи в массы - однако массы не проявили никакого интереса, наоборот, поспешили донести куда следует. Братьев Шуйских со товарищи быстро арестовали, однако Лжедмитрий отказался судить их сам и передал дело «собору» из духовенства, бояр и представителей прочих сословий ( Петр Первый наверняка тут же приказал бы отсечь всем головы на заднем дворе, не особо и разбираясь ). Собор приговорил Василия Шуйского к смертной казни, а его братьев Дмитрия и Ивана к ссылке.
Лжедмитрий помиловал всех, вернул Шуйских ко двору - что его впоследствии и погубило...[18]
Чрезвычайно похоже на то, что молодой царь стал первым, кто на своем примере подтвердил печальную истину: самодержец, даже если он умен, добр и преисполнен наилучших намерений для страны, удержаться на русском престоле может только в том случае, если сечет головы направо и налево.
Именно Лжедмитрий первым стал строить планы покорения Крым, к тому времени, превратившегося в источник постоянных бедствий для России. Началось ускоренное производство оружия, устраивались маневры - но со смертью молодого царя эти замыслы пришлось отложить на добрых восемьдесят лет ... как и дипломатическое сближение с западноевропейскими странами, о чем всерьез думал Лжедмитрий.
Что касается «продажи Руси полякам» и «уничтожения православной веры» - ни малейших следов подобных предприятия не смогли отыскать и самые ярые враги Лжедмитрия. Наоборот, все свидетельствовало о том, что Лжедмитрий собирался царствовать всерьез и надолго, не уступая и пяди земли былым «покровителям».
Очень быстро в Москву приехал польский посол Гонсевский, официально - чтобы поздравить царя с восшествием на престол, а неофициально - напомнить о данных Сигизмунду обязательствах. Бедняга посол получил, как выражались в старину, полный афронт. От каких бы то ни было территориальных уступок ( которые некогда обещал ) Лжедмитрий отказался, с простодушным видом разводя руками и уверяя, будто «недостаточно крепко сидит еще на царстве, чтобы принимать такие решения». Войну со Швецией, как ранее обещал королю, тоже не развязал - объясняя это теми же причинами. Более того, сам перешел в наступление, высказав сильнейшее неудовольствие тем, что король именует его «великим князем» - и потребовал, чтобы впредь в официальных посланиях его именовали не иначе как императором.[19] По строгим дипломатическим правилам того времени это означало, что московский царь требует от короля Сигизмунда признать Жечь Посполитую стоящей на одну ступеньку ниже России... Посол, столкнувшись с полным провалом своей миссии, от бессилия применил вовсе уж детскую ухватку: стал уверять Лжедмитрия, будто имеет достоверные сведения о том, что Борис Годунов жив, странствует где-то и собирается вернуть себе русский престол.
Похоже, в голове у пана Гонсевского уже царила совершеннейшая сумятица... В Москве прекрасно знали, что Годунов мертв и послу пришлось уехать обратно в Краков. Примерно также дело обстояло и с паном Мнишиком, возмечтавшим стать русским магнатом. Лжедмитрий щедро отсыпал ему денег, но вместо обещанных в полное владение Новгорода и Пскова не пожаловал будущему тестю и маленькой деревушки. Нет уж, раздаривать свое царство Лжедмитрий отнюдь не собирался.
Вслед за тем настала очередь папы римского разочароваться в своем протеже. Когда он собирался было направить в Москву своего посла, официально, с верительными грамотами, первым, кто воспротивился этой идеи был... король Сигизмунд. Уж он-то прекрасно знал, насколько в России не расположены к Ватикану, и сумел папу отговорить, Вместо посла в Москву выехал молодой итальянский дворянин Алессандро Рангони, племянник одного из папских нунциев.
Лжедмитрий устроил ему пышную встречу с пушечной стрельбой и колокольным звоном, угостил на славу в Кремле - и побыстрее выпроводил назад, объяснив, что москвичи к таким встречам не привыкли и могут распустить не нужные слухи.
Далее наступает откровенная комедия - папа еще питает какие-то надежды, Лжедмитрий с видом крайнего простодушия разводит руками, сетуя на устоявшиеся порядки вещей, которые он в одиночку переломить не в состоянии. В сентябре папа пишет Лжедмитрию пространное письмо, убеждая, что римская вера - единственно правильная. В своем ответе Лжедмитрий не единым словом не касается вопросов веры, а решает насущные проблемы - просит папу повлиять на германского императора, чтобы тот выступил на турок совместно с русскими, а кроме того, вновь заявляет о твердом намерении величаться императором. И наконец просит у папы инженеров, специалистов в военном деле, пушечных дел мастеров.
Позже в Москву возвращается иезуит Лавицкий, служивший « дипкурьером » между Москвой и Ватиканом, но в ответ на новые напоминания о былых обещаниях Лжедмитрий опять-таки пропускает это мимо ушей и просит, чтобы Лавицкий... разместил где-нибудь в Европе заказ на печатание православной литературы на славянском языке. [20]