— Ах, сукин сын! Что ты это сделал? — И потом: — Ну, скорее — руки и ноги.
В самый тот момент пошла стукотня и на прочих плахах, и вмиг после того очутилась голова г. Пугачева, взоткнутая на железную спицу на верху столба, а отрубленные его члены и кровавый труп лежащий на колесе. А в самую ту ж минуту столкнуты были с лестниц и все висельники, так что мы, оглянувшись, увидели их висящими и лестницы отнятые прочь. Превеликий гул от аханья и многого восклицания раздался тогда по всему несчетному множеству народа, смотревшего на сие редкое и необыкновенное зрелище».
Болотов А. Т. (4, с.189-191)
«Пугачевские воззвания учитывали интересы и требования той социальной среды, которая доминировала в восстании и на которую ориентировалась ставка Пугачева в тот или иной период Крестьянской войны. В начале выступления, когда основной социальной опорой восстания являлось казачество, указы Пугачева отражали экономические и политические требования казаков. С появлением войска Пугачева под Оренбургом восстание охватило значительные районы Южного Урала и Приуралья, населенные русским горнозаводским и помещичьим крестьянством и нерусскими народностями. Они искали в восстании удовлетворения своих экономических, социальных и национальных интересов. Учитывая это, ставка Пугачева при составлении новых указов разнообразила и расширяла призывы, исходя прежде всего из интересов той группы населения, к которой адресовался соответствующий указ. Таковы были указы, посланные к башкирам, казахам, татарам, отвечавшие их национальным требованиям.
Что же касается различных категорий русского крестьянства, то первые обращенные к ним указы Пугачева, сулившие за верную службу „Петру III" вечную волю и экономические льготы, дублировали указы, адресованные казакам, представляли собой аналогию казачьего строя жизни, свойственную воззрениям руководителей движения на всем протяжении Крестьянской войны и запечатленную, в частности, в последних манифестах от июля-августа
Лишь постепенно, примерно с декабря 1773 г., по мере вовлечения в восстание значительных масс крестьянства, появления с стане Пугачева людей с несомненными задатками идеологов движения (И. Н. Грязнов, А. И. Дубровский), происходит процесс „окрестьянивания" социальной политики повстанческого центра. Это сказывалось на содержании воззваний Пугачева, в которых углублялась критика крепостнических порядков в стране, подчеркивался паразитизм дворянства и администрации, угнетавших народ, выдвигались все более радикальные положения, отвечавшие интересам крестьян. Особенно отчетливо эти тенденции стали проявляться во второй половине июня — начале июля 1774 г., когда войско Пугачева вышло в районы Прикамья и Среднего Заволжья с их многочисленным крестьянским населением. Следует, правда, отметить, что указы Пугачева того времени связывали освобождение крестьян от крепостной неволи с обязательством их верной службы „Петру III" или даже с окончательной победой и воцарением „Петра Федоровича" на всероссийском престоле; что же касается дворянства, то оно, будучи лишено (по смыслу этих указов) феодальных прав и преимуществ, еще не приговаривалось к полному истреблению.
Идейную эволюцию социальной политики ставки Пугачева венчали манифесты, обнародованные 28 и 31 июля 1774 г. Они провозглашали отмену крепостной зависимости крестьян, переводили их в разряд казаков, освобождали от платежа подушной подати, рекрутских наборов и прочих повинностей, безвозмездно передавали земли с различными ее угодьями в пользование крестьян. Одновременно манифесты призывали к истреблению дворянства и устранению старой администрации. Объективно все это означало, что манифесты и указы Пугачева последнего этапа Крестьянской войны призывали к ликвидации крепостнических отношений в стране, уничтожению дворянства, передаче земли народу и в целом отражали требования крестьянства о земле и воле...
...Другая сторона идейной платформы движения, касающаяся перспектив борьбы за создание нового общественного и политического строя, не получила в манифестах Пугачева ясного и последовательного освещения. Руководители движения имели весьма смутное представление об устройстве страны в случае победы восстания и воцарения на престоле народного заступника — „Петра III". Будущая Россия виделась им как государство народного благоденствия и материального изобилия, где царят „тишина" и „спокойная жизнь", свобода и вольность, где не будет необходимости взимать налоги с населения, ибо казна будет пополняться за счет своих внутренних ресурсов, где граждане будут освобождены от воинской обязанности, ибо армия будет полностью укомплектована за счет „вольножелающих добровольцев". По смыслу некоторых высказываний Пугачева и содержанию последних его манифестов на месте феодальной России предполагалось создать казацкое государство (поскольку большинство населения переводилось в казачье сословие) во главе со справедливым и милостивым к народу монархом».
Овчинников Р. В. (25, с. 264-265)
«По народным преданиям, Пугачев „один управлял батареей из12 орудий: он успевал и заправлять, и наводить, и палить, и в то же время войску приказания отдавать".
Точность действий его артиллерии приводила в восхищение даже специалистов. Пугачев применял навесной огонь, и для этого были переделаны лафеты, применял массированный артиллерийский огонь, маскировал артиллерию в бою. Например, под Казанью — . пушки были подвезены к городу под прикрытием обоза с сеном и соломой.
По его приказанию строились укрепления из снега и льда, что было новостью и для Европы. Пугачев ставил пушки на полозья, передавал письма при помощи воздушных змеев. Смелость, предприимчивость, личная удаль и отвага Пугачева удивляли даже заклятых врагов крестьянской войны.
Пугачев обладал большим природным умом, кипучей энергией, могучей волей, позволившими ему стать подлинным народным вождем крупнейшего крестьянского движения феодально-крепостной России.
Даже Фридрих II говорил, что Пугачев „умел привлечь к себе народы, начиная от живущих на берегах Дуная до обитающих в окрестностях Москвы".
Как одаренный человек Пугачев с умением и тактом пользовался своим глубоким знанием народной души, настроений, нужд и желаний угнетенных масс различных народностей.
„Женевский журнал" писал о Пугачеве: „Нужно обладать известным талантом, чтобы прельстить большое количество людей, их объединить, удержать и ими предводительствовать"».
Петров С. П. (28, с. 40)
Кем был человек, вошедший в русскую историю под именем Лжедмитрия I? Много копий сломали и еще сломают в научной полемике о его личности. Одна из загадок прошлого обусловлена противоречиями и недоговоренностями источников того времени. Это позволяет разным авторам выдвигать и разных претендентов на роль сокрушителя устоев Московского царства. Наибольшее количество историков отождествляют с Лжедмитрием I монаха-расстригу Григория Отрепьева (Н. М. Карамзин, С. М. Соловьев, Р. Г. Скрынников) или, по крайней мере, признают это тождество вполне вероятным (В. О. Ключевский, В. Б. Кобрин). Н. И. Костомаров и С. Ф. Платонов не считали правильным ставить знак равенства между Лжедмитрием и Отрепьевым, а некоторые авторы (В. С. Иконников, С. Д. Шереметев) даже утверждали, что под именем Дмитрия Ивановича действовал настоящий царевич. Свою лепту в попытки разрешить загадку наряду с историками внесли старые и новые популяризаторы, начиная с К. Валишевского (Смутное время. Репринт. изд. М., 1989. С. 97—121) и кончая Ф. Шахмагоновым (Парадоксы Смутного времени//Дорогами тысячелетий: Сб. историч. очерков. Кн. 1. М., 1987 . С. 130—149).
Автор этих очерков в общем солидарен с В. О. Ключевским, который писал, что в вопросе о Лжедмитрии «важна не личность самозванца, а его личина, роль им сыгранная». В то же время, как нам представляется, версию тождества самозванца и Отрепьева никак нельзя сбрасывать со счетов, несмотря на некоторые ее слабые места. Нельзя, во-первых, в силу элементарного уважения к источникам, довольно единодушно называющим именно Отрепьева в качестве самозванца, и, во-вторых, еще и оттого, что другие решения проблемы личности самозванца основаны на еще большем количестве натяжек и допущений. Принимая, таким образом, достаточно традиционную версию личности Лжедмитрия, мы строим очерк жизни самозванца до занятия им царского престола в основном на реконструкциях Р. Г. Скрынникова в его книге «Самозванцы в России в начале XVII века» и других работах.
Человек, сыгравший столь неординарную роль в русской истории, родился в довольно обыкновенном провинциальном городке Галиче, в не менее обыкновенной и заурядной дворянской семье, где-то на рубеже 70—80-х гг. XVI в. Его нарекли именем Юрий. Вскоре он лишился отца, стрелецкого сотника Богдана Отрепьева, зарезанного в Москве, в Немецкой слободе, вероятно, в пьяной драке. Мать научила Юшку читать Библию и Псалтирь; затем он продолжил образование в Москве, где жили дед и дядя мальчика, а также свояк семьи дьяк Семейка Ефимьев. За непродолжительное время Юшка стал «зело грамоте горазд» и овладел каллиграфическим почерком. Этого достоинства вполне хватило бы для продвижения небогатого дворянина на приказной службе. Но не таково оказалось самолюбие юноши, жаждавшего быстрой карьеры. Свободной службе в приказе или стрельцах он предпочел положение слуги двоюродного брата царя Федора — Михаила Никитича Романова. Царские наказы называют Отрепьева боярским холопом, и, возможно, он и вправду дал на себя кабальную запись: уложение о холопах 1597 г. требовало всем господам принудительно составить кабальные грамоты на своих добровольных слуг. Почему дворянин пошел в услужение, да еще в холопство, мы поймем, если вспомним, что Романовы были реальными претендентами на престол.