Но, реально, Хрущев был не первым, кто решил списать ошибки прошлых лет на Сталина, выведя компартию "из-под удара". Первоначально вопрос о культе личности сводился лишь к перестройке пропаганды, позже – в июле 1953г, на пленуме ЦК – он плавно перешел в осуждение Берии, мол, это он повинен во всех грехах. "Вина" Сталина, переключенная на "происки" Берии, получила внесистемную оценку, т.е. оценку, не связанную с законами функционирования государственной власти. Сталина отделили от сталинизма, систему – от носителя. Вся последующая политика, направленная против культа Сталина, строилась уже на основе этого разделения понятий. Это была борьба с именем, борьба с идолом, но не с причинами, его породившими.[4]
Таким образом, доклад Хрущева, не смотря на всю сомнительность такого политического хода и непродуманность, приведшую к трагическим событиям, стал точкой отсчета процесса управляемой десталинизации. И пределы ее были заложены сразу.
2. "Оттепель" в сфере культуры и ее пределы.
"Дух XX съезда", казалось, оправдывал самые смелые надежды, прежде всего интеллигенции. В действительности же политика властей по отношению к ней вскоре показала двусмысленный и ограниченный характер либерализации "под усиленным надзором".[5]
Важнейшим следствием хрущевской либерализации стало резкое возрастание в советском обществе критического потенциала. Начиная с конца 50-х гг. в Советском Союзе образуются и заявляют о себе различные идейные течения, неформальные общественные объединения, оформляется и крепнет общественное мнение.[6]
Так, уже в 1953-1956 гг. критик В. Померанцев в своем эссе "Об искренности в литературе", И. Эренбург романе "Оттепель" и М. Дудинцев в романе "Не хлебом единым" поставили целый ряд важнейших вопросов: что следует сказать о прошлом, в чем миссия интеллигенции, каковы ее отношения с партией, какова роль писателей или художников в системе, в которой партия через контролируемые ею "творческие" Союзы признавала (или нет) то или иное лицо писателем или художником, как и почему правда повсюду уступала место лжи. На эти вопросы, которые прежде обошлись бы тем, кто их поставил, по меньшей мере несколькими годами лагерей, власти, прореагировали неуверенно, колеблясь между административными мерами (отстранение поэта Твардовского, опубликовавшего эссе Померанцева, от руководства "Новым миром") и предупреждениями в адрес министерства культуры.
В декабре 1954 г. состоялся съезд Союза писателей, на котором обсуждался доклад Хрущева о культе личности. Согласно Хрущеву, история, литература и другие виды искусства должны отражать роль Ленина, а также грандиозные достижения коммунистической партии и советского народа. Директивы были четкими: интеллигенция должна приспособится к "новому идеологическому курсу" и служить ему. При этом вся вина за былое была свалена на Берию и Жданова.
Интеллигенция раскололась на два лагеря: консерваторов, во главе с Кочетовым, и либералов, во главе с Твардовским. Хрущев балансировал между этими двумя лагерями, проводя двойственную политику. Консерваторы получили журналы "Октябрь", "Нева", "Литература и жизнь"; либералы – "Новый мир" и "Юность". Шостакович, Хачатурян и другие композиторы, подвергнутые критике 1948-1949 гг., восстановили свое положение.
Таковы были либеральные шаги в области культуры. Но "дело Пастернака" самым наглядным образом показало пределы либерализма в отношении между властью и интеллигенцией. В 1955 г. Пастернак за границей опубликовал роман "Доктор Живаго". В 1958 г. ему дали Нобелевскую премию. Власти были, конечно, недовольны таким поворотом дел. Чтобы избежать высылки из СССР, Пастернаку пришлось отказаться о премии и направить в "Правду" заявление, в котором он обвинял Запад в использовании его произведения в политических целях. Посылка романа для издания за границу подрывала монополию на право общения с внешним миром, которую власти намеревались сохранить за собой.
Пастернаку было предъявлено несколько стандартных обвинений, типа антисоветчины, презрения к русскому народу, непростительного преклонения перед Западом из-за материальной корысти и т.д. Когда столкновение между Пастернаком и властями вынудило интеллигенцию открыто сделать выбор, последняя сдалась. Большинство писателей, созванных 27 октября 1958 г., чтобы решить вопрос об исключении Пастернака из Союза писателей, встретили аплодисментами обвинения, высказанные против нобелевского лауреата. "Дело Пастернака" породило серьезный кризис в сознании российской интеллигенции, показавшей себя неспособной открыто противостоять давлению власти.
Удовлетворенный исходом "дела" Хрущев, со своей стороны, остановил наступление на либералов. Твардовскому было возвращено руководство "Новым миром". В мае 1959 г. на III съезде Союза писателей из союза ушел Сурков, высказывавший особое рвение в кампании против Пастернака, его место в руководстве Союза занял Федин – представитель более умеренного течения. Тем не менее, эти меры оказались недостаточными, чтобы сгладить в памяти интеллигентов удручающее впечатление, вызванное "делом Пастернака".
В конце 50-х гг. возник "самиздат" – машинописные журналы, родившиеся в среде молодых поэтов, писателей, философов, историков, встречавшихся по субботам на площади Маяковского в Москве. Позже собрания были запрещены и "самиздат" ушел в подполье. Оттуда же и увидел свет основанный А. Гинзбургом первый "самиздатовский" журнал "Синтаксис", в котором были опубликованы, ранее запрещенные произведения Б. Ахмадулиной, Вс. Некрасова, Б. Окуджавы, Е. Гинзбург, В. Шаламова. За это А. Гинзбург был арестован и приговорен к двум годам лагерей. Но диссидентов уже нельзя было остановить, и эстафету арестованных приняли другие.[7]
Примечательно, что после XXII съезда, когда Хрущев вновь обратился к критике культа личности Сталина, интеллигенции была сделана еще одна "подачка". В ноябре 1962 г. "с ведома и одобрения ЦК" вышел в свет роман А. И. Солженицына "Один день Ивана Денисовича", а месяцем раньше "Правда" опубликовала стихотворение Е. Евтушенко "Наследники Сталина". Но после кровавой драмы в Новочеркасске и Карибского кризиса в том же 1962 году, Хрущев, испугавшийся углубления десталинизации, делавшего этот процесс трудноконтролируемым, решил отвернуться от либеральной части интеллигенции и обратиться к консерваторам.[8]
Хрущев поручил председателю Идеологической комиссии ЦК КПСС Ильичеву призвать интеллигенцию к выполнению ее обязанностей. Резкой критике подверглись И. Эренбург и В. Некрасов; сам Хрущев в выступлении 18 марта 2963 г. лично призвал интеллигенцию руководствоваться в своем творчестве принципом партийности. Этот призыв положил конец оттепели в культуре.[9]
Итак, процесс уступок интеллигенции сочетался с ее одергиванием. Хрущевская либерализация порой приводила к неожиданным результатом, которые необходимо было пресекать и выводить в нужное русло, а такой маятник в долгосрочном периоде неизбежно остается на месте, хотя, с другой стороны, совокупное прогрессивное движение вперед, хотя и небольшое, но все же имело место.
3. Выборочная амнистия.
С первых же дней после смерти Сталина новое руководство предприняло шаги, направленные против злоупотреблений прошлых лет. Личный секретариат Сталина был распущен. Были упразднены "тройки" – особые трибуналы, через которые проходили дела, относившиеся к ведению политической полиции. У МВД отобрали управление лагерями, передав ГУЛАГ в систему министерства юстиции. В марте 1954 г. политическая полиция была преобразована в самостоятельную организацию – Комитет государственной безопасности (КГБ).
Важнейшей частью десталинизации стала реабилитация жертв сталинских репрессий, длившаяся почти 12 лет. В этом процессе можно выделить три этапа:
Первый этап: 27 марта 1953 – февраль 1956 гг. Реабилитация проводилась выборочно и негласно, хотя несколько человек были реабилитированы публично. Амнистия предусматривала освобождение всех заключенных, чей срок не превышал пяти лет, несовершеннолетних, матерей, имевших детей в возрасте до 10 лет, а также сех, независимо от величины срока, кто сидел за взяточничество, экономические преступления, административные и военные правонарушения.
Смерть Сталина привела ГУЛАГ в движение: докладные записки МВД информировали о "массовом неповиновении", "бунтах" и "восстаниях" в лагерях и колониях, из них наиболее значительных – летом 1953 г. в особом лагере №2 (Норильск) и особом лагере №6 (Воркута), в мае-июне 1954 г. – в особом лагере №4 (Карагандинская область, "Кенгирское восстание").
Главным результатом указа об амнистии, не коснувшегося политических заключенных, неизменно получавших сроки более пяти лет, стало освобождение большого числа уголовников - только за март-июнь 1953 г. около 900 тыс. Выйдя из тюрем, они создали в городах, и особенно в Москве, такую опасную обстановку, что потребовалось держать в состоянии повышенной готовности многочисленные подразделения МВД.[10]
Второй этап: 1956 - 1961 гг. С целью ускорения процедуры реабилитации после XX съезда в лагеря были направлены специальные комиссии по пересмотру дел, получившие право решать вопросы на месте и немедленно освобождать реабилитированных. В результате было освобождено несколько миллионов человек. Хотя для реабилитации существовало много ограничений, установленных партийными органами, в ее осуществлении несколько расширилась публичность. В различных изданиях, прежде всего в справочниках, начали появляться запрещенные ранее имена. Среди них было много военных (Тухачевский, Якир, Блюхер и др.), а также второстепенных руководящих партработников, придерживавшихся сталинской линии (Эйхе, Рудзутак, Постышев, Косиор, Чубарь и др.)