В последние годы, в связи с ростом национализма в различных странах и особенно на территории бывшего Советского Союза и Восточной Европы, стали еще более актуальными вопросы о природе нэйтивизма и подобных ему феноменов, корни которых, по-видимому, следует искать в самих основах человеческой культуры.[29] При этом делаются попытки извлечь уроки из истории этнокультурных конфликтов. Некоторые историки начинают критиковать отрицание или недооценку их неизбежности. В своей статье канадский исследователь У. Катерберг заметил, что, подчеркивая «болезненность» происхождения нэйтивизма, его неприемлемость в условиях либеральной демократии, историки закрывают глаза на фундаментальные противоречия, лежащие в основе самих понятий «свобода» и «либерализм».[30] По его мнению, человеческая потребность утверждать себя в определенных этнических, моральных, и религиозных рамках, сплачиваться на основе традиционных ценностей предполагает необходимость делать это в условиях даже такого общества, где самые разные ценности признаются равноправными.[31]
Одним из последствий эволюции концепции нэйтивизма стало расширение значенпя этого термина, особенно после того, как историки начали выступать против жесткого разделения иммигрантов и коренных американцев. Кроме того, можно задать вопрос, необходимо ли вообще применять данный термин, когда существуют понятия “национализм”, “шовинизм” и “патриотизм”. Во-первых, понятие “нэйтивизм” традиционно употребляется американскими историками, он давно принят в историографии США и уже поэтому заслуживает право на существование. Во-вторых, этот термин, по мнению автора, наиболее адекватно отражает специфику этнокультурного конфликта в США, где значительная часть населения постоянно находится в процессе культурной и языковой ассимиляции, усвоения американских ценностей. В многонациональном американском обществе национальность не является таким важным фактором, как во многих этнически однородных государствах Европы. Одновременно во многих регионах страны проживает множество иммигрантов. Именно они являются самой привлекательной мишенью для американских нэйтивистов. Понятия “национализм” и “шовинизм” (крайняя форма национализма) перекликаются с нэйтивизмом, однако они могут не затрагивать иммиграцию, тогда как она является главным объектом нэйтивистов. Нэйтивисты отличали “своих” от “чужих” по конфессиональному, расовому или культурному признакам—в зависимости от характера иммиграции. При этом “чужие” всегда составляли общность с постоянно меняющимся составом: на место ассимилировавшихся постоянно прибывали новые иммигранты.
Рассмотрим внимательнее условия, в которых развивалось анти-иммигрантское движение конца XIX века.
В конце XIX века Америка представляла из себя все еще общество без единого центра, а ее институты были ориентированы на жизнь местных общин, где семья и церковь, образование и пресса, профессиональная деятельность и управление—все это “обретало свое значение во взаимодействии в пределах небольшого селения или отдельного района крупного города”.[32] Вместе с тем социально-экономические изменения, происходившие в конце прошлого века, означали для большинства американцев необходимость коренных перемен в образе жизни и системе ценностей. Влияние индустриализации и урбанизации было всесторонним и глубоким, оно затронуло все слои населения.
Америка перестала быть страной фермеров: если в 1860 г. в ней преобладало аграрное население, то уже к 1900 г. большинство его составляли занятые в несельскохозяйственных видах деятельности.[33] В большой степени резерв рабочей силы пополнялся теперь за счет иммиграции. Возникали и крепли корпорации, крупные производственные центры, где на смену ручному труду приходила механизация всех основных процессов. Само производство также претерпело значительные изменения: усилилась его специализация, повысилась степень стандартизации. Место квалифицированных ремесленников занимали вчерашние крестьяне, приехавшие из Европы: их обучение проводилось быстрее и дешевле, стандартизация производства сделала рабочую силу взаимозаменяемой. Это побудило крупный бизнес активнее использовать переселенцев на крупных фабриках, в том числе и в борьбе с рабочими организациями, что в конце концов привело к снижению их активности в крупных промышленных центрах.[34]
Транспортные артерии соединили разные части страны в единый национальный рынок. Стало возможным удалить промышленные центры от потребителя: логика конкуренции заставляла концентрировать производство в местах доступной дешевой рабочей силы.[35] В то же время рушились старые стереотипы замкнутых районов, где производство определенных товаров было монополизировано. Уменьшалась роль посредников (jobbers), теперь крупные производители сами налаживали собственные сети сбыта. В целом отношения различных субъектов экономической деятельности стали более формальными, обезличенными, обработка документации стала более стандартизированной. Например, покупка товаров широкого потребления начала осуществляться по каталогам. При этом мелкое предпринимательство сосуществовало с крупным бизнесом: потребности национального рынка были еще так велики, что последний не мог до конца вытеснить местных конкурентов.
Одновременно менялась этика бизнеса: стандарты «честной конкуренции» отметались нуворишами—иногда выходцами из Европы,—которые ставили прибыль во главу угла. Крупные корпорации пестовали слой управленцев—молодых и образованных служащих, использовавших “научные” методы управления Тэйлора. Бизнес был охвачен стремлением снизить издержки производства невзирая на социальные последствия снижения заработной платы, которое неизбежно следовало за механизацией производственных процессов.[36] Крупный управленец Г. Хоу сказал как-то по поводу ухудшающегося положения рабочих: «Являясь гуманистами, мы могли испытывать к ним сочувствие, но, как менеджерам, нам не могло быть оправдания за уменьшение прибылей наших работодателей».[37] В мире производства стало господствовать понятие эффективности, которая достигалась в том числе благодаря изменениям организационной структуры кампаний, улучшению в управлении.[38] Это была эпоха социального расслоения, когда, по словам современника, «свободная борьба превратилась в столкновение организованных сил, а те, что остались свободными, делятся между организованными рабочими и организованным капиталом».[39] Историк С. Хэйс назвал этот процесс «организационной революцией», проходившей под лозунгом «сплотиться или погибнуть».[40] Не только ремесленники, но и бизнесмены не смогли приспособиться к новым условиям в экономике. Зачастую они либо переходили в другие ее отрасли, либо просто прекращали свою деятельногсть. Однако для многих из них этому предшествовала борьба за сохранение своего статуса, привычной жизни, которая так быстро уходила в прошлое. Говоря словами историка, «они боролись, чтобы сохранить общество, в котором их жизнь обретала значение; но повлиять на процесс изменений они уже не могли».[41]
Конец XIX в. стал временем роста новых социальных движений, которые, по выражению Р. Хофстедтера, «впервые всерьез занялись критикой последствий индустриализации». Гринбекеры и популисты выражали недовольство широких слоев сельского населения Америки, причиной для которого стали изменения в экономике и крушение «аграрного мифа», на котором был основан образ американского фермерства.[42] В городах активизировались сторонники муниципальных реформ, призывавшие бороться с язвами городов и обвинявшие их управление в коррупции. Сражения рабочих и большого бизнеса приобрели невиданный прежде размах. Новоанглийская элита изрекала мрачные пророчества, ожидая либо всеобщего хаоса, либо “классовой тирании”.[43] По всей стране возникали секретные “патриотические общества”, объединявшие представителей среднего класса, желающих внести свой вклад в улучшение порядка вещей. Это было время, когда одной из проблем, во весь рост вставших перед обществом, стала неограниченная иммиграция.
Это было вызвано, во-первых, тем, что выросли ее абсолютные цифры, хотя этот рост не был стабильным и постоянным.
График 1. Иммиграция в США, общее количество иммигрантов (1880-1903).*
График 1 наглядно показывает периоды роста и снижения численности иммиграции. До 1880 г. только в 1854, 1864, 1872 и 1873 гг. количество иммигрантов превышало 400 тыс. человек. После 1880 г. лишь в 1885–1886, и 1894–1899 гг. ее численность была ниже этой цифры, что было связано с кризисами американской экономики в эти годы. “Пиковым” годом был 1882 г., когда в страну въехало около 800 тыс. человек. Таким образом, можно согласиться с утверждением, сделанным в американской литературе, что размер иммиграции определялся состоянием дел в экономике, а точнее—ее потребностью в рабочей силе. Однако стоит также отметить, что на протяжении периодов 1882–1886 и 1892–1898 гг. происходило снижение численности иммиграции в целом, в то время как рост ее в 1886–1892 гг. был достаточно плавным и нестабильным.