Директор института Е. А. Петерсон объяснил комиссии, что он считает существование названных учреждений с самостоятельным ведением дел в них студентами «полезным и необходимым для них практическим упражнением, незаменимым никаким слушанием лекций». Кроме того, следствием было выявлено, что на ходатайство студентов перед руководством института о разрешении вечеров с музыкой, танцами и чтением директор заявил, что в аудиториях и залах вечера не разрешены, но в собственных номерах общежития им не запрещается принимать гостей. Такое попустительство привело к тому, что студенты устраивали по субботам вечера, для чего выбирали два-три соседних номера, из которых в одном танцевали и пели, в другом находился буфет, в третьем читались статьи и обсуждались разные вопросы. Вечера посещались студентами и других учебных заведений, а также некоторыми служащими института, бывали на них и профессора А. Н. Энгельгардт и П. А. Лачинов.
Самая примечательная особенность вечеров состояла в чтении статей и обсуждении вопросов, имевших исключительно политический и социальный характер. На вечерах были прочитаны статьи Ф. Лассаля «Программа работников» и «О сущности конституции», «Очерки по истории труда» Д. И. Писарева, «Цена прогресса» П. Л. Лаврова и другие произведения. Чтения сопровождались прениями, в которых принимали участие и посторонние. Часто случалось, что студенты пели революционные песни. На одном вечере был провозглашен тост: «За Французскую республику, за успех красного знамени, за революцию!»
Временные правила института, изданные в 1868 г., вызвали после их опубликования большое недовольство, вылившееся в шумные студенческие сходки, на которых было принято решение: правил не подписывать, а в случае принуждения подать всем прошения об увольнении из института. По этому поводу профессор А. Н. Энгельгардт предупредил студентов, что правила не могут быть отменены, а подача прошений об увольнении приведет их подателей к безоговорочному исключению из института. После этого студенты правила подписали, предполагая, что строго применять их на деле институтское начальство не будет (так оно и было). Кроме знакомства с политической литературой, на субботних вечерах, по инициативе студента Петра Чирвинского осенью этого же года было организовано чтение лекций самими студентами. Многие из них были посвящены Н. Г. Чернышевскому, некоторые излагали содержание книги А. П. Щапова «Социально-педагогические условия умственного развития русского народа», давали обзор современных конституций по книге А. Лохвицкого и т. д. Следует отметить, что обсуждавшиеся темы и названия политических книг, обнаруженных при обыске у студентов и в студенческой библиотеке, совпадали с программой самообразования и перечнем книг, рекомендованных чайковцами.
У П. Чирвинского при обыске были отобраны его заметки и записки «о покушениях разных лиц на жизнь коронованных особ, о казни декабристов, о больших революциях». В III отделении имелись сведения о его «в высшей степени дерзких и преступных суждениях о правительственных лицах и даже о священной особе государя».
В итоге проведенного следствия Александр II повелел А. Н. Энгельгардту, «принимавшему участие в студенческих сборищах и внушавшему воспитанникам института безнравственность и демократические идеи, воспретить педагогическую деятельность и учредить за ним полицейский надзор. Ввиду же вредного его направления и прежних предосудительных поступков, удалить его из Петербурга и, воспретив выезд за границу, предоставить ему избрать себе место жительства внутри империи за исключением столиц, столичных городов и губерний, где находятся университеты». Профессора П. А. Лачинова «за необнаружением вины» от ареста освободить. Семь студентов были исключены из института и высланы из Петербурга на родину. Среди них К. Щербак, М. Девель, А. Коленко, Г. Софийский и др., отправлен в ссылку в Холмогоры П. Чирвинский, восемь студентов взяты на «замечание».
Е. А. Петерсон был отстранен от должности директора института. Нельзя не отметить прогрессивность взглядов Е. А. Петерсона, его принципиальность и доброжелательное отношение к молодежи. В эти годы Егор Андреевич Петерсон был уже пожилым человеком. В прошлом воспитанник Лесного института, затем преподаватель, один из первых ученых лесничих и позднее профессор, он, по воспоминаниям Н. В. Шелгунова, слушавшего в студенческие годы его лекции, «был новатор, и прогрессист… Только ему мы были обязаны тем, что у нас читалась политическая экономия, изгнанная в то время даже из университетов..., называлась она у нас официально «энциклопедией камеральных наук». Свои взгляды и убеждения Е. А. Петерсон сохранил до преклонных лет и какое-либо отклонение от них считал невозможным.
В августе 1871 г. на агрономическое отделение института был принят С. М. Кравчинский, ставший вскоре видным деятелем революционного народнического движения. Среди студентов он выделялся начитанностью, большими способностями к наукам. Это был юноша с уже сложившимися революционными взглядами. До поступления в институт он окончил столичное артиллерийское училище и, прослужив один год в чине подпоручика в Киевской батарее, навсегда оставил военную службу. На 1 курс было выделено несколько стипендий для особо нуждающихся студентов, но стипендия назначалась лишь выдержавшим особые конкурсные испытания на ее получение. Из 12 студентов, державших экзамены, самая высокая сумма баллов была у С. Кравчинского. По свидетельству Л. Шишко, члена кружка чайковцев и друга С. Кравчинского еще по артиллерийскому училищу, последний вступил в кружок чайковцев осенью 1871 г. К этому периоду относятся первые попытки перехода кружковцев к революционной агитации среди петербургских рабочих. С самого начала своей деятельности в кружке С. Кравчинский вел пропаганду революционных идей среди учащейся молодежи, читал лекции по истории и политической экономии, рабочим на Выборгской стороне, причем излагал им в популярной форме первый том сочинений К. Маркса. В. И. Ковалевский, живший некоторое время в одном номере с С. М. Кравчинским, вспоминает, что он вместе с ним часто разносил нелегальную литературу, и вечерами они неоднократно вдвоем отправлялись пешком в город «с нелегальщиной». В номере студента Кравчинского бывал Г. В. Плеханов.
В начале лета 1873 г. С. М. Кравчинский поселился вместе с Д. А. Клеменцом на рабочей окраине Петербурга для ведения пропаганды среди рабочих Невской заставы. По личной просьбе он был уволен 25 июля из Земледельческого института. Конец июля и август С. М. Кравчинский находился в Новоторжском уезде в имении отставного поручика А. Ярцева (вольнослушателя Земледельческого института), где намеревался устроить тайную типографию.
По возвращении в Петербург он первый решил «идти в народ». Это решение означало отречение от привычной обстановки, отказ от возможности продолжать образование. Начинался новый этап жизни в условиях незнакомых и заведомо тяжелых. Осенью этого же года С. М. Кравчинский вместе с революционером-народником Д. М. Рогачевым под видом пильщиков отправились в Тверскую губернию. С этого времени С. М. Кравчинский всецело отдается революционной работе и переходит на нелегальное положение. Идея хождения в народ была подхвачена кружком московских студентов, руководимым Ф. В. Волховским и Г. А. Лопатиным, и нашла отклик среди студенчества в других городах.
Самоотверженная борьба революционных народников не имела и не могла иметь успеха в народе, но «...их проповедь будила все же чувство недовольства и протеста в широких слоях образованной молодежи».
Спустя несколько лет С. Кравчинский, будучи деятельным членом тайного революционного общества «Земля и воля», по поручению его комитета убил шефа жандармов начальника III отделения Мезенцева. Смертельный удар кинжалом, нанесенный Мезенцеву на Михайловской площади в августе 1878 г., был актом возмездия за издевательства над политическими заключенными, за смертные казни революционеров, санкционированные главой III отделения. О яркой жизни, революционной и литературной деятельности С. М. Кравчинского (Степняка) написано очень много.
Кружок чайковцев и связанные с ним рабочие кружки были разгромлены весной 1874 г. Последовали многочисленные аресты учащейся молодежи. Большинство арестованных пропагандистов после нескольких лет заключения судились по известному «процессу 193-х». Среди лиц, привлеченных за революционную пропаганду, встречаются бывшие студенты-лесники, в частности Г. Софинский, исключенный из института в 1871 г. за участие в беспорядках, связанных с делом А. Н. Энгельгардта.
В ноябре 1874 г. на специальном совещании министров под председательством министра государственных имуществ Валуева, в ведении которого находился Земледельческий институт, в присутствии градоначальника Трепова обсуждался вопрос о принятии необходимых мер для предотвращения беспорядков в учебных заведениях. Совещание считало одной из причин беспорядков большое количество необеспеченных молодых людей в высших учебных заведениях. С этих пор прием в Лесной институт по каждому прошению был возможен лишь с согласия министра Валуева. Подбор студентов велся им весьма тенденциозно. Так, например, он отказывает в приеме 12 воспитанникам Гатчинского сиротского института, подавшим прошение о приеме, и одновременно дает разрешение на прием сыновьям привилегированных лиц. Это способствовало определенному социальному подбору учащихся, но не спасало положения. Во второй половине 70-х годов в Земледельческом институте (вновь переименованном в 1877 г. в Лесной институт), хотя и не было «открытых беспорядков», но были сходки, случаи коллективного обсуждения различных вопросов, касающихся внутренней жизни института. Студенты-лесники принимали участие в сходках, происходивших в Медико-хирургической академии.