Василиса держала Иоанна около себя в течении двух лет. За это время Иоанн будто переродился. Почти прекратились казни. Иоанн не выезжал в Александровскую слободу, его припадки случались крайне редко, оргий во дворце не было.
Утром, во время приема, царь был ласков. Нередко он прерывал приемы и уходил во внутреннии покои, чтобы повидаться с Васелисой. Все вздохнули свободно.
Вдруг произошла катастрофа.
Однажды Иоанн принимал Шведского посла. Велась крайне важная беседа относительно уступки побережья Балтийского моря. Присутствовали только самые приближенные люди. Вдруг среди беседы Иоанн встал и ушел. Шведский посол был в полном недоумении. Иоанн быстрым шагом направился на половину царицы. Он распахнул дверь. Василиса стояла среди терема, ее лице было покрыто румянцем, на губах застыла деланная, растерянная улыбка. Иоанн крикнул обернувшись назад:
—Малюта!
Вошел Скуратов.
—Обыщи терем! —Обрывисто приказал царь и остановился, опершись на посох. Василиса побледнела, но не произнесла ни одного слова.
Малюта стал осматривать терем. За штофным пологом кровати он нашел Сокольничего Ивана Калычева. Молодой красавец, видя, что его участь решена, вышел на середину терема, смелым взглядом окинул дрожавшего от ярости царя и сказал:
—Государь! Винюсь перед тобой. Скрывать нечего. И ведаю, что меня ждет лютая казнь. А только позволь мне на последок правду сказать тебе. Загубил ты Василисиного мужа Никиту, губишь теперь и ее. Погляди на себя. Подумай, гоже ли тебе молодую жену иметь. Лучше бы ты...
Острый конец царского посоха прервал эту речь. Василиса лежала в глубоком обмороке. Царь забился в припадке, Шведский посол его не дождался.
На следующий день в Александровской слободе происходили похороны. На окраине была вырыта широкая могила. Священник, совершавший богослужение, не знал, кто лежит в двух гробах, которые привезли из Кремля. Ему даже не назвали имен. От имени царя Босманов передал, что поминать нужно просто "усопших раб Господен". Иоанн приучил священников к повиновению и во время отпевания над закрытыми гробами произносилось такое необычное поминовение. В церкви присутствовал только молодой Босманов. Священнику несколько раз казалось, что в одном из гробов издается легкий шорох, но он несмел ничего сказать. Гробы вынесли и зарыли в общей могиле. По распоряжению Босманова, Холма над этой могилой не засыпали.
В одном из этих двух гробов лежал Иван Колычев, а в другом - живая Василиса Меленьтьева, Вся обвязанная веревками, с плотно заткнутым ртом.
XII
В кремлевском дворце снова завелся горем. Опять начались массовые казни. В первую очередь, конечно, на плаху были отправлены все родственники Колычева. Затем пострадали сородичи Василисы Мелентьевой. Иоанн был настолько озлоблен, что сам присутствовал в застенках и сам пытал допрашиваемых. Под пыткой сыпались оговоры, к допросу привлекались десятки людей. Потоки крови лились несколько месяцев. Наконец, царь присытелся казнями и занялся государственными делами.
За это время, однако, не оставлял мысли о новом браке и подыскивал себе невесту. Он выбрал Наталью Коростову, но встретил неожиданное препятствие: дядя Натальи, новгородский архиепископ Леонид, приехал в Москву и заявил царю, что он скорее убьет свою племянницу сам, чем отдаст ее на поруганию Иоанну. Эти смелые слова архиепископ произнес открыто, на приеме. Все ждали, что царь придет в состояние ярости, но, к общему изумлению, Иоанн сохранил спокойствие и даже обласкал Леонида.
В тот же день на дворцовой площадке состоялась оригинальная потеха. С заднего крыльца дворца, вынесли какой-то тюк, зашитый в медвежью шкуру. Этот тюк положили среди площадки. Затем псари привели около десятка огромных злых псов и натравили их на тюк. Псы в несколько мгновений разорвали медвежью шкуру, а потом разорвали зашитого в него человека. Это был архиепископ Леонид. После приема его пригласили в стольную палату, накормили, а затем связали и зашили в шкуру.
Наталья Коростова, несмотря на ее сопротивление, должна была поселится во дворце. Она стала добычей царя, но не получила звания царицы. Дядя невольно оказал ей плохую услугу. Наталья пользовалась расположением царя всего несколько месяцев. Затем она бесследно исчезла. Возможно, что ее скелет найдут в стенах тех подземелий, которые теперь начинают исследовать в Кремле. Там Иоанн любил хоронить людей, которых почему-либо неудобно было казнить публично.
XIII
Исчезновение Натальи совпало с появлением в Москве боярина Федора Нагого. Боярин много лет прожил в ссылке и, неожиданно для него самого, вдруг получил от Иоанна приказ немедленно вернуться в столицу. Нагой не мог объяснить себе, благодаря чему царь снял с него опалу. Между тем, дело обстояло очень просто. В вотчине опального боярина случайно, проездом, был князь Одоевский, один из послов, постоянно ездивших из Москвы к польскому королю. Вернувшись в Москву, князь придумал способ расположить к себе царя. Он в ярких красках описал ему красоту боярышни Марии Нагой. Иоанн так увлекся этим описанием, что немедленно приказал вернуть в Москву боярина со всем его семейством.
Мария Нагая, действительно, была идеалом русской красавицы.
Высокая, статная, с большими выразительными глазами и густой косой ниже пояса, она пленяла всех, кому приходилось ее видеть.
На другой день после приезда Нагого, царь вызвал его к себе, обласкал, пожаловал ему подмосковную вотчину и, в знак особой милости, объявил, что на днях посетит его. Действительно, через два дня у дома Нагого, на окраине Москвы, появился царский поезд. Иоанн приехал верхом. К этому времени он уже настолько одряхлел, что ему трудно было держаться в седле, но он старался казаться моложе своих лет. Он въехал во двор и без посторонней помощи соскочил с коня. Свита, соблюдая обычаи вежливости, спешилась у ворот.
Боярин Федор Нагой встретил царя на крыльце с глубокими поклонами. В обширной, богато убранной стольной горнице высокого гостя ждала боярыня с подносом, на котором стояли две золотые чарки: для царя и хозяина. Иоанн вошел, оглянулся, поморщился и, не отвечая на поклон боярыни, сказал:
— Не ладно принимаешь, боярин. Я к тебе со всеми милостями, а ты меня обижать задумал. Нагой растерялся.
— Помилуй, Великий Государь,— сказал он.— Можно ли мне и помыслить чинить тебе обиду? В чем ее усмотреть изволил?
— А в том,— ответил Иоанн,— что не кажешь мне дочь свою.
А она, сказывают, красоты неописанной.
Эти слова объяснили Нагому, чему он обязан снятием опалы.
Надо сказать, что боярышня Мария была просватана за сына одного из бояр, живших по соседству с вотчиной, в которой Нагой провел более десяти лет. Боярышня поэтому не приехала в Москву. Сознаться в этом было опасно, потому что царь приказал Нагому явиться в Москву со всем семейством. Несколько секунд боярин раздумывал, потом решительно заявил, что боярышня хворает и потому не может покинуть своей светелки. Но Иоанн не любил изменять своих намерений. Он приехал к Нагому, чтобы увидеть его дочь, и должен был увидеть ее во что бы то ни стало.
— Ничего, боярин,— весело сказал он.— Хоть и недужна боярышня, а видеть ее я хочу. Веди меня к ней.
Боярыня настолько испугалась, что уронила поднос. Чарки со звоном покатились по полу, вино разлилось. Момент был критический. Боярин упал в ноги и покаялся, что обманул его, что Марин нет в Москве.
Против ожидания, царь не разгневался. Добродушно усмехнувшись, он сказал:
— То-то, Федор! Нелегко провести меня. А теперь—сейчас же посылай за боярышней. Послезавтра опять приду к тебе. И если тогда ее здесь не будет, не прогневайся...
Царь повернулся, вышел, сел на коня и уехал.
Нагой сейчас же поскакал в свою вотчину и вернулся в Москву с дочерью. Мария плакала, умоляла убить ее, но не разлучать с женихом, но честолюбивый боярин решил во что бы то ни стало исполнить волю царя.
В назначенное время Иоанн приехал к Нагому. На этот раз вино поднесла ему боярышня Мария. Она произвела на него сильное впечатление. Вопреки всем обычаям, он при ней сказал Федору:
— Ну, боярин, сам я себе у тебя сватом буду. Полюбилась мне твоя дочь, быть ей московской царицей.
Мария упала в обморок. Нагой низко поклонился. Он ждал этого.
Царь усмехнулся и, взглянув на лежавшую без чувств девушку, сказал:
— Видно, не по нраву пришелся я боярышне. Да ничего. Стерпится — слюбится.
Через неделю была отпразднована свадьба. Конечно, и на этот раз церковный обряд совершался без участия патриарха и епископов. Царя венчал все тот же священник Никита. Но свадебный стол был обставлен очень торжественно. Подавались «сахарные кремли», вино лилось рекой. Посаженным отцом Иоанна был его сын Федор: дружкой со стороны жениха — князь Василий Иоаннович Шуйский; дружкой со стороны невесты — Борис Федорович Годунов. Все будущие московские цари.
На другой день после свадьбы царя его сын Федор женится на Ирине Годуновой, которую Иоанн незадолго до этого наметил себе в невесты.
На короткое время в московском дворце жизнь шла мирно.
Царица Мария покорилась своей участи и относилась к Иоанну хорошо. Сам царь был доволен своей новой женой. Одно лишь ему в ней не понравилось: она часто, без видимой причины начинала плакать. Это его раздражало. Однажды, застав ее в слезах, он до того рассердился, что обещал «отдать ее псам», если она не станет веселой. Конечно, Мария от этого не стала веселее и между ней н царем установились холодные отношения. Началось повторение старого. Снова ночью дворец оглашался пьяными песнями, опять в нем воцарился дикий разгул. Но у Иоанна уже не было прежних сил. Случалось, что он среди оргии вдруг засыпал. Он забывал имена своих любимцев; иногда называл Годунова Басмановым, удивлялся, почему за столом нет Вяземского, казненного им много лет назад, и т. д.
Его старший сын Иоанн, унаследовавший от отца все дурные качества, принимал деятельное участие в оргиях. Но в то же время, он как наследник престола, интересовался всеми государственными делами. В этой области он был ярым противником царя. Зная, что государь ищет мира с Польшей, он переписывался с польским королем Баторием и Обещал ему, после смерти отца, всевозможные уступки, если король прекратит войны до воцарения его, Иоанна Иоанновича. Ободренный таким настроением наследника московского престола, Баторий написал Иоанну IV такое письмо: