5. Секунданты являются непременными посредниками во всяком объяснении между противниками на месте боя.
6. Секунданты, нижеподписавшиеся и обличенные всеми полномочиями, обеспечивают, каждый за свою сторону, своей честью строгое соблюдение изложенных здесь условий".
Помимо того, во избежание новых распрей, секунданты не должны были допускать никаких объяснений между противниками и одновременно не упускать возможности к их примирению.
Пушкин принял условия дуэли, даже не ознакомившись с ними. Выпив стакан лимонада, он вышел с Данзасом на улицу, оба сели в сани и отправились через Троицкий мост к месту дуэли, за Черной речкой, близ так называемой Комендантской дачи. На дворцовой набережной они встретили ехавшую в санях жену Пушкина, Наталью Николаевну. Встреча эта могла предотвратить дуэль, но жена Пушкина была близорука, а Пушкин смотрел в другую сторону.
Подъехали к Комендантской даче одновременно с Дантесом и д'Аршиаком. Пока выбирали площадку для дуэли, Пушкин сидел на сугробе и равнодушно смотрел на эти приготовления, но выражал нетерпение. Когда Данзас спросил его находит ли он удобным место дуэли, он ответил: "Мне это решительно все равно, только, пожалуйста, делайте все это поскорее...
...Все было готово. Противники встали на свои места. Данзас махнул шляпой, и они начали сходиться. Пушкин сразу подошел вплотную к своему барьеру. Дантес выстрелил, не дойдя одного шага до барьера.
Пушкин упал.
- Я ранен, - сказал он.
Пуля, раздробив кость верхней части правой ноги у соединения с тазом, глубоко ушла в живот и там остановилась, смертельно ранив.
Секунданты бросились к Пушкину, но когда Дантес хотел подойти, он остановил его:
- Подождите! Я чувствую достаточно сил, чтобы сделать свой выстрел...
Дантес стал на свое место боком, прикрыв грудь правой рукой. На коленях, полулежа, опираясь на левую руку, Пушкин выстрелил. Пуля, не задев кости, пробила Дантесу руку и, по свидетельству современников, ударившись в пуговицу, отскочила. Видя, что Дантес упал, Пушкин спросил у д'Аршиака:
- Убил я его?
- Нет, - ответил тот, - вы его ранили в руку.
- Странно, - сказал Пушкин. - Я думал, что мне доставит удовольствие его убить, но я чувствую теперь, что нет.
Дантес хотел сказать несколько слов примирения, но Пушкин перебил его словами:
- Впрочем все равно. Как только поправимся снова начнем...
Пушкин испытывал жгучую боль, говорил отрывистыми фразами, его тошнило, обмороки довольно часто следовали один за другим. Карету трясло, когда его везли домой, приходилось не раз останавливаться. Ехавшему с ним Данзасу Пушкин сказал:
- Кажется, это серьезно. Послушай меня: если Арендт найдет мою рану смертельной, ты мне это скажи. Меня не испугаешь. Я жить не хочу...
Наконец подъехали к дому.
Приехал известный в то время доктор Арендт, придворный врач.
- Скажите мне откровенно, - обратился к нему, медленно произнося слова, Пушкин, - каково мое положение.
- Я должен вам сказать, что рана ваша очень опасна, и на выздоровление ваше я почти не имею надежды.
Пушкин кивком головы поблагодарил Арендта, просил только не говорить об этом жене. К заявлению врача о безнадежности своего положения отнесся с невозмутимым спокойствием. Просил врача и не подавать одновременно жене больших надежд.
Можно ли было спасти Пушкина? На этот вопрос ответили известные советские хирурги. Через сто лет после смерти поэта, в 1937 году, академик Н.Н. Бурденко сообщил Академии наук, что меры, принятые врачами Пушкина, были бесполезны, а в наши дни даже хирург средней руки вылечил бы его.
Набережная Мойки и все прилегающие к ней улицы вплоть до дворцовой площади были заполнены толпами народа. Чтобы поддерживать порядок на улиах пришлось вызвать воинский наряд. В передней какой - то старичок сказал с простодушным удивлением: "Господи боже мой! Я помню, как умирал фельдмаршал, а этого не было!"
Пульс стал падать и скоро совсем не ощущался. Руки начали холодеть. Минут за пять до смерти Пушкин попросил поворотить его на правый бок и тихо сказал:
- Жизнь кончена!
- Да, кончено, - сказал Даль, - мы тебя поворотили...
- Кончена жизнь!.. - произнес Пушкин внятно. - Теснит дыхание...
Это были последние слова Пушкина. Часы показывали два часа сорок пять минут ночи. Дыхание прервалось.
- Что он? - тихо спросил Жуковский.
- Кончилось! - ответил Даль.
Прекрасная голова поэта склонилась. Руки опустились. Всех поразило величавое и торжественное выражение его лица. Доктор Андреевский закрыл ему глаза.