Естественно, что взаимная заинтересованность в решении задачи открытия транспортных коридоров из Туркменистана в Пакистан привела к тому, что выход отрядов радикального движения Талибан на туркменско-афганскую границу не имел серьезных последствий не для Ашхабада, ни для системы региональной безопасности Центральной Азии.
К тому же, весьма показательно, что границы Туркменистана согласно соглашениям 1992 года между Москвой и Ашхабадом охраняются, в том числе и российскими пограничниками. Появление вооруженных отрядов движения Талибан около границы с Туркменистаном, очевидно, ожидалось в Ашхабаде. В курсе происходящих событий, скорее всего, была и Россия. Так как российские пограничники оставались на границе с Туркменистаном, то, естественно, что системная целостность региона Центральной Азии в связи с появлением движения Талибан у южных границ СНГ не была нарушена. Не проявляли особого беспокойства в 1994-95 гг. по этому поводу и в столицах других ННГ Центральной Азии.
Немаловажную роль в этом сыграл и Пакистан, проявивший максимально возможную дипломатическую активность для закрепления достигнутого преимущества. “Уже в январе 1994 года министр иностранных дел Пакистана Сардар Асиф Ахмад Али предпринял поездку по странам Центральной Азии. Через несколько месяцев по этому же маршруту проследовала представительная парламентская делегация Пакистана. В октябре 1994 г. Беназир Бхутто посетила Ашхабад, где состоялись ее переговоры с президентом Ниязовым. В мае-августе 1995 г. состоялись визиты премьер-министра Пакистана в Узбекистан, Казахстан и Кыргызстан”.[57]
Несомненно, повышенная активность Исламабада на дипломатическом фронте была призвана убедить ННГ Центральной Азии в отсутствии по отношению к ним у Пакистана враждебных намерений в связи с событиями на военном фронте в Афганистане.
В целом, появление движения Талибан на афганской политической сцене в 1994 году и вызванные этим изменения в расстановке сил внутри Афганистана не привели к серьезному изменению внешней ситуации для региональной системы безопасности Центральной Азии.
В период с 1994 по 1996 годы степень раздробленность Афганистана сохранялась на прежних позициях, а значит и условия стабильности региональной системы безопасности Центральной Азии, основанные на существовании буферных псевдогосударственных объединений на севере Афганистана, оставались без изменения. Движение Талибан контролировало южные и юго-западные провинции страны, включая крупные города Кандагар и Герат, шииты-хазарейцы провинцию Бамиан в горном Хазарджате, движение генерала Дустума 6 северных провинций, “правительство Афганистана” Раббани столицу страны Кабул и северо-восточные провинции, примыкающие к Таджикистану. Кроме того, оппозиционные талибам пуштунские полевые командиры продолжали занимать крупный город на юге Афганистана - Джелалабад.
Война в 1994-96 гг. носила вялотекущий характер. У движения Талибан не было на тот момент достаточно сил, чтобы добиться окончательной победы. Его отряды не могли прорвать подготовленную линию обороны армии Масуда под Кабулом, а значит, добиться захвата власти в масштабах всей страны. Между тем, наиболее хорошо подготовленная и вооруженная на территории Афганистана армия генерала Дустума вообще не принимала участия в активных боевых действиях. Противостояние в Афганистане к лету 1996 года зашло в тупик. Ни одна из многочисленных афганских военно-политических группировок без поддержки извне не могла добиться решительной победы.
В этот период времени казалось, что условий, которые могли бы привести к такому вмешательству извне, больше не существует. Пакистан с помощью движения Талибан практически добился реализации своих геополитических целей. Выход отрядов талибов на туркменско-афганскую границу сделал возможным начало строительства газопровода и линий коммуникаций из региона Центральной Азии в Пакистан. Причем, все возможные маршруты теперь могли пройти только через территорию Афганистана, контролируемую движением Талибан по маршруту Кушка-Герат-Кандагар-Пакистан. Территории, контролируемые силами, оппозиционными движению Талибан, оставались в стороне от основных планируемых транспортных коридоров. Так как сохранение их автономности имело чрезвычайно важное значение для региональной системы безопасности Центральной Азии, то логично было ожидать от Исламабада уважения к мнению своих центральноазиатских партнеров. С точки зрения Центральной Азии реальная раздробленность Афганистана должна была сохраниться на достигнутом в ходе событий 1994-96 г. уровне. Новое усиление движения Талибан было нежелательным.
В то же время, сложившаяся к лету 1996 года ситуация остро поставила проблему пределов самостоятельности движения Талибан. Этот вопрос имел прямое отношение к перспективам развития внутриафганского конфликта и стабильности системы безопасности Центральной Азии. Стали весьма актуальными вопросы о том, в какой степени Пакистан контролирует движение Талибан, каковы внутренние потенциальные возможности талибов укрепиться на захваченных с помощью Пакистана территориях и самостоятельно стать доминирующей силой внутри страны?
С военной точки зрения, в период с 1994 по 1996 гг. собственные возможности движения Талибан не позволяли добиться решающего преимущества над своими оппонентами. Главная сложность для талибов заключалась в невозможности собственными силами прорвать оборонительные позиции армии Масуда к югу от Кабула.
Построенная еще с помощью советских специалистов при прокоммунистическом режиме система оборонительных сооружений, позиции в которой занимала одна из лучших афганских армий, героя войны против советского присутствия Ахмад Шаха Масуда, была фактически неприступна для тех нерегулярных формирований, которыми располагали практически все военно-политические организации моджахедов, включая и движение Талибан. “В конце февраля - начале марта 1995 года численность отрядов движения Талибан достигала 25 тысячи бойцов и у них на вооружении находилось не только стрелковое оружие, но и тяжелое вооружение, включая 150 единиц бронетехники, а также 10 самолетов”.[58]
Уже после захвата Кабула в сентябре 1996 года численность формирований движения Талибан оценивалась “в 30-40 тысяч человек, 200 единиц бронетехники, артиллерия, 15 самолетов Миг-21 и около 10 вертолетов Ми-8”.[59]
Для военно-политической организации, контролирующей две трети Афганистана, в основном пуштунские районы с традиционно воинственным населением, это явно немного.
Однако, в условиях Афганистана ситуация не всегда зависит от чисто военных факторов. Серьезные изменения происходили в период с 1994 по 1996 гг. и внутри движения Талибан.
Установление контроля движения Талибан над значительной частью Афганистана не могли не оказать влияния на статус движения Талибан, как внутри Афганистана, так и в отношениях с Пакистаном. В момент зарождения движения на территории Пакистана, военно-политическая организация Талибан наверняка было полностью подконтрольно пакистанскому руководству. Формирование собственной администрации на территории Афганистана и необходимость решать текущие политические вопросы, естественным образом повысили степень самостоятельности политического руководства движения Талибан. В этом смысле, двухгодичная пауза с осени 1994 года по осень 1996 года, несомненно, была использована для организационного оформления движения Талибан и определения его целей и приоритетов на ближайшую перспективу.
Основные изменения коснулись тактических целей движения Талибан. Столкнувшись, с одной стороны, с неприятием традиционной пуштунской элиты, с другой, ожесточенным сопротивлением национальных меньшинств, талибы должны были определить приоритеты, которые помогли бы в решении стратегической задачи - восстановления целостности Афганистана под контролем талибов. Таким решением стало усиление этнического фактора в устремлениях движения Талибан.
В принципе, в условиях Афганистана это было вполне естественное решение. Такая постановка вопроса позволяла трансформировать идею наведения порядка в идею восстановления единого афганского государства с доминированием пуштунов. Тем самым, создать условия, приемлемые для тех пуштунов, которые еще сохраняли лояльность противникам движения Талибан. Совершенно по-другому выглядит в этом случае и борьба талибов с политическими организациями национальных и религиозных меньшинств. Лидерам этих организаций становилось крайне сложно объяснить свое стремление к продолжению раздробленности страны среди своих сторонников - этнических пуштунов.
Движение Талибан фактически реанимировало идею реставрации единого государства с доминированием пуштунов на территории Афганистана. Только идея эта была воссоздана на качественно ином уровне. Движение Талибан, выступая против традиционной системы организации пуштунского общества, сформулировало идею пуштунской реставрации вне такого традиционного общества. Идея пуштунской реставрации в трактовке движения Талибан абстрагировалась от интересов различных пуштунских политических организаций, лидеров, элит или отдельных пуштунских племен. Пуштунская реставрация стала доминирующей идеей сама по себе и требовала от остальных пуштунов определиться по отношению к ней.