Вопрос о пространстиенпо-цивилпзационном расположении России был одним из наиболее дискуссионных, так как касался вполне практической.!! конкретной проблемы -внешнеполитического курса страны. Пространственное и культурологическое место России определялось, в частности, Менделеевым в жестких терминах, свидетельствовавших о том, что оно рассматривалось как элемент внесистемный, испытывающий на себе постоянно "эффект сжатия", но в то'же время обязательный для сохранения континентального цнвилизацчонного баланса: "Страна-то ведь наша особая, стоящая между молотом Европы и наковальней Азии, долженствующая так или иначе их помирить (курсив мой. -Л.У.)" [12, с. З].
В этом контексте замена понятия "Восток" на определение "Азия" не была случайной. Она соответствовала использовавшемуся в российском обществе категориально-понятийному аппарату, в котором последний термин имел геокультурную доминанту и был эквивалентен английскому Orient, но не East. Аналогичная ситуация складывалась и с использованием определения "Европа", в котором акцентировался не географический, но цивилизащюнный смысл. Созданная Менделеевым схема систематизировала в представленческом отношении взаимосвязь геокультурных континентальных элементов в виде триады "Европа - Россия - Азия". В основе такого подхода лежали складывавшиеся в отечественных интеллектуальных кругах на протяжении долгого времени представленческие традиции о месте России на континенте в культурном и геостратегическом отношениях.
Дискуссионность данного вопроса усилилась в конце XIX - начале XX века в связи с рядом международных конфликтов, в числе которых были ближневосточный кризис 18У4-1Я97 годо», русско-японская война 1904—1905 годов, боснийский кризис 1908-1909 годов. Балканские 1912-1913 годов и Первая мировая 1914-1918 годов войны. Поэтому вполне естественной в 1916 году оказалась повторная публикация работы российского славяноведа Ламанского "Три мира Азиатско-европейского материка", впервые увидевшей свет в начале 1890-х годов и широко обсуждавшейся представителями научной элиты на протяжении первого десятилетия XX века. Уже в самом названии книги выявилась нехарактерная для того времени хорологическая система координат, когда за начало отсчета бралась Азия, движение от которой шло на Запад, а не наоборот, как это делалось обычно исследователями и в России, и за рубежом.
Систематика и логика концепции Ламанского продолжала оставаться актуальной для представленческих геополитических архетипов отечественной научной элиты и в первые предреволюционные годы XX века. Его построения включали "двухблоковую" конструкцию, базирующуюся на историко-культурных характеристиках: "1) собственной, или так называемой западной, т.е. романо-германской или католическо-проте-стантской Европы и 2) собственной Азии, с древними и средневековыми цивилизациями ее исторических племен и народов, и с варварством и полудикостью ее разнообразных племен и народов исторических или полуисторических" [13, с. З]. На .первый взгляд перед нами простая схема традиционалистского вида, тем не менее она была намного сложнее, чем казалось. Система координат в ней включала трехчленную конструкцию, каждый из элементов которой назывался миром: "1) собственно Европа; 2) собственно Азия и 3) средний мир, т.е. ненастоящая Азия" [13, с. З].
Последний из перечисленных миров представляет особый интерес для понимания ответа на вопрос о месте России в отношении Запала и Востока. Средний мир Ламанского "обнимал всю русскую империю и в так называемой Азии совершенно почти совпадает с ее политическими границами" [13, с. 9], также "часть прежних польско-литовских земель Пруссии", часть Силезии, Чехию, Моранию, Южную Истрню, часть Каринтии, Крайну, Венгрию, Румынию, Сербию, Черногорию, Герцеговину, Боснию, Болгарию, Европейскую Турцию с Константинополем, приморьем Сирии и Малой Азии с Азиатской Турцией, Кавказ. "Срединный характер" названных территорий обусловливался исключительно с позиций историко-культурных, но пространственная (хорологическая) составляющая определялась, как тогда это называлось, "через призму антропогеографии".
Антропогеография как основа исследовательского метода пространственно-политических реалий в среде российской научной элиты влияет и на представления о месте России в мире. Концепции "среднего мира" в их российской версии и "Средней Европы" в германской интерпретации так или иначе касались "и неевропейской, и неазиатскои" с историко-культурологической точки зрения территории. При этом германская концепция "Срединной Европы" как пространства между Германией и Россией была направлена на доказательство справедливости преимущественных интересов в этом регионе первой из них [14]. Среди представителей политических кругов стран региона вызревала идея Центральной Европы как некоего единого "ядра", играющего самостоятельную роль в политической жизни на континенте и в то же время образуемого народами, входившими в Австро-Венгерскую, Российскую и Османскую империи. Британское видение ситуации было изложено, как уже говорилось, Маккиндером и имело в своей основе концепцию "решающего" геополитического центра Европы. Политическое определение в свою очередь было дано лордом Д. Керзоном, отмечавшим, что "в действительности Средиземноморье никогда в цивилизованные времена не было южным рубежом Европы: последним являлись горы Атласа и великая пустыня Сахара" [15].
В то же время единственно и подлинно общим для них был хорологический тезис срединности, призванный определить переходный характер некоего геополитического пространства между Западом и Востоком. В своих "Антропогеографических заметках" В. Семенов-Тян-Шанский писал, что "Индостан представляет срединный (курсив мой. -А.У.) теплый полуостров, обращенный к югу и прикрытый с севера, как крышкой, высокими нагорьями Гималаев и Тибета. От Индостана к сенеро-ностоку вытянуто же.ч-тое (азиатское) ядро человечества, к северо-западу - белое (средиземное) его ядро" [16].
В этой связи особый смысл начинает приобретать проблема поиска так называемого пространственного центра, имеющего ключевое практическое значение для решения как вопросов государственно-территориального строительства, так и внешнеполитических задач. В основу ее решения, по мысли большинства представителей отечественной научной элиты, вошли экономическая целесообразность it "государственные возможности", под которыми понимался широкий спектр исторических, культурологических и социальных факторов. При этом ориентирование в системе координат "Запад-Восток" воспринималось по-разному. Экономическая основа, людские ресурсы в сочетании с историко-культурной составляющей определили позицию Струве: «В перенесении центра тяжести нашей политики в область, недоступную реальному влиянию русской культуры, заключалась первая ложь, ттршюч фбибо? нашей внешней политики, приведшей к Цусиме и Портсмуту... Теперь пора признать, что для создания Великой России есть только один путь: направить все силы на ту область, которая действительно доступна реальному влиянию русской культуры. Эта область - весь бассейн Черного моря, т.е. все европейские и азиатские страны, "выходящие" к Черному морю... Основой русской внешней политики должно быть, таким образом, экономическое господство в бассейне Черного моря. Из такого господства само собой вытекает политическое и культурное преобладание России на всем так называемом Ближнем Востоке» [11, с. 77-79]. Таким образом, произошел отказ от устоявшейся системы координат "Запад-Восток" и смещение акцента в сторону девер-сификации самого понятия "Восток", которое способствовало реанимированпю некогда существовавшего и в России, и в европейских странах "классического" восприятия ¦ восточного геокультурного пространства как в первую очередь "Ближнего" и "Среднего" Востока.
Совершенно иной подход к данной проблеме использовали антропогеографы. Концепция "центра" в их построениях приобрела форму поисков универсального стратегического "ключа" для решения проблем государственного существования РОССИЙСКОЙ Империи. И поэтому тезисы, высказанные экономистом Струне, находились в явном противоречии с их идеями. Позиции антропогеографов в российской научной элите были достаточно сильны. Их точка зрения была озвучена практически синхронно с постулатами Струве братом В. Семенова-Тян-Шанского - А. Семеновым весной 1908 года. Место России в Азии и "жизненном центре" объяснялось им в' практическом плане: "Главное значение для нас всех наших азиатских владений и прежде всего Сибири заключается в том, что они представляют для нашей колонизации, т.е. для стока избытке» возраста ющего населения Европейской России почти такую же площадь, какую представляла для всей Западной Европы Америка" ¦17¦. Близки к этим тезисам были и выводы Менделеева, который писал: "Так как расширений, а тем паче сокращений пространства России нельзя ожидать в близком будущем, то центр поверхности России, будем надеяться, сохранится и впредь на долгие времена" [12, с. 131]. Таким "центром поверхности" была условная точка чуть южнее Туруханска. Парадоксально, но факт: в начале XX века, когда Россия переживала серьезные внутриполитические трудности, а ее позиция на международной арене после неудачной для империи русско-японской воины оставляла желать лучшего. никто, включая и представителей научной элиты, не мог предположить, какие испытания выпадут на долю страны через 10-12 лет.
В законченной (насколько это определение может относиться к развивающейся науке) форме российская версия объединения пространственно-политических и цивили-зационно-исторических факторов в контексте проблемы "Россия-Занад-Восток" была изложена В. Семеновым-Тян-Шанским в 1915 году. Эта версия имела практическое значение, что во многом уже обусловливалось начавшейся Первой мировой войной. В соответствии с выдвинутой В. Семеновым-Тян-Шанским концепцией (ее основы закладывались еще до начала мирового военно-политического конфликта), «единственным. серьезным средством для успешной борьбы в условиях растянутой государственной территории является неотложное доведение географического центра такой территории по возможности до одинаковой или близкой степени густоты населения и экономического развития с западным коренным концом государства, до возможного выравнивания их. Нам более, чем кому-либо на свете, не следует различать Европы от Азии, а. напротив, стараться соединить ее в одно географическое целое, и противовес выдвигаемой от времени до времени желтой расой доктрине "Азия для Азиатов". Следует выделить, на пространстве между Волгой и Енисеем от Ледовитого океана до самых южных границ государства, особую культурно-экономическую единицу в виде Русской Евразии...» [18¦. Категории и концептуальная направленность аптропо-гсографчи, как называл В. Семенов-Тян-Шанский геополитику, по мнению ее сторонников и России, были призваны помочь формированию системных представлений о существующем геополитическом пространстве и способствовать в дальнейшем выдвижению различных формул геостратегического переустройства мира уже соответствующими политическими правящими кругами. Особое значение в этой связи приобретали политико-хорологические концепции европейского пространства и его отдельных частей. Отчетливо прослеживалось стремление представителей российской научной элиты найти необходимое для Российской Империи наиболее комфортное место в общей системе геополитического структурирования на континенте, определив наиболее подходящее для страны пространственно-политические и цивализационные формы.