Социолог Йохан Гаудсблом и я, по образованию биохимик, антрополог и специалист по исторической социологии, в настоящее время организуем в Амстердамском университете междисциплинарный курс по тематике, которую австралийский историк Д. Кристиан назвал Большой историей. Иными словами, в нашем курсе предпринимается попытка как бы с высоты птичьего полета обозреть всю известную историю от возникновения Вселенной до современной жизни на Земле.
Моделью для нашей программы послужил курс "Введение в мировую историю", прочитанный Кристианом в Университете Маккэри (Сидней, Австралия) [I]. Мы приспособили его подход к развиваемым нами принципам социологического структурирования и при этом воспользовались комментариями привлеченных нами лекторов, чьи специальности варьируются в диапазоне от астрономии до социальных наук. Размышляя над нашей программой и обсуждая структуру такого обобщающего курса космической, планетарной и человеческой истории, рассчитанного на несколько лет, мы до сих пор почти ничего не публиковали по этому поводу. Только Гаудсблом изложил некоторые из своих взглядов на структуру истории человечества [2].
В настоящей книге я хочу выделить единую всеохватывающую, теоретическую схему Большой истории. Необходимость такой схемы возникла, когда мы стали размышлять над тем, как интегрировать в нашем курсе части знания, которые обычно далеко разнесены. В ходе специализации научного знания появились различные учебные дисциплины от астрономии до социальных наук, каждая из которых развивала свои собственные теории, разрабатывала свой словарь и свою терминологию. А поскольку очень немногие пытались свести вместе все эти формы исторического знания, потребность в единой структурирующей схеме ощущалась редко.
Неудивительно, что никто, насколько мне известно, прежде не предлагал такого подхода. Между тем мы считаем, что живем в единой и неделимой Вселенной, в единой Солнечной системе, на одной планете как единое человечество, которое подобно всем биологическим видам произошло от общей формы жизни. Чтобы адекватно понять это единство, необходимо интегральное знание, не расщепленное на удельные вотчины академических специальностей, как это имеет место в истории нашего, общества. Если мы хотим достичь всестороннего понимания нашей Большой истории, то необходимо выработать схему, которая позволит объединить все существующее ныне теоретическое и фактологическое знание.
Это, конечно, весьма амбициозный замысел. Излишне говорить, что я не претендую на последнее слово. Но поскольку академическая традиция изучения "великих объединенных теорий прошлого" отсутствует, такие модели могут быть разработаны только в результате продолжительного и подробного междисциплинарного обсуждения. Кроме того, во многих дисциплинах научное знание быстро развивается, и это почти неизбежно приведет к необходимости последующих переосмыслений такой схемы.
Но мы живем сейчас и должны иметь дело с существующим ныне знанием. В результате мой теоретический подход надлежит рассматривать как первую попытку объединить разделы исторического знания, которые на протяжении столетий, если не дольше, развивались порознь. Полагаю, что пришло время для подобных попыток. Почти во всех отраслях академической мысли исторический подход набирает силу. Необходимо лишь придумать наводящую мосты схему, которая позволит объединить такие исторические подходы. Я не единственный, кто ощущает подобную потребность. Американский специалист по мировой истории У. Макнейл, комментируя наш проект, сформулировал свое впечатление так:
«Объединение "жестких" и "мягких" наук, наподобие аппаратурного и программного обеспечения компьютеров, остро необходимо. Оно возвышает историю до статуса королевы наук - весьма любопытный поворот событий, обратный по отношению к ее статусу претендента на роль науки в XIX веке».
Как бы ни было принято мое предложение, попытка выработать схему, изложенную в этой книге, способствовала структурированию нашего курса и нашей концепции.
Я отнюдь не первый, кто обращается к вопросу о том, как надлежит структурировать историю человечества. Наоборот, на протяжении веков лучшие умы бились над этой проблемой и создали ряд интригующих, проясняющих до некоторой степени суть дела, но нередко противоречивых идей, многие из которых ныне устарели. В частности, в наше время Уильям Макнейл неоднократно подчеркивал важность и взаимосвязь социального и экологического аспектов для изучения истории человечества. Приводимый ниже анализ во многом основан на пионерских работах Макнейла, опубликованных в 1974—1995 годах.
И все же, за исключением Уильяма Макнейла и некоторых других ученых, таких, как Фернан Бродель, Дж.М. Роберте, Освальд Шпенглер, Лефтен Старвианос, Арнольд Тойнби (см. [3]), большинство историков, если они вообще затрагивают проблему структуризации, применяют к (отдельным периодам) всемирной истории такие структурирующие принципы, которые лишь более или менее подразумеваются в их работах. Социальные историки и антропологи, напротив, отчетливо формируют общие схемы, кое-что проясняющие, но не всегда пригодные для объяснения всех (большей части) имеющихся исторических фактов. Создали свои версии всемирной истории и социобиологи, в частности генетики. Но подавляющее большинство профессиональных историков, равно как и большинство социологов и антропологов, в настоящее время стараются воздерживаться от высказывания определенной точки зрения относительно структуризации Большой истории.
В результате, как подчеркивал недавно Д. Кристиан, история человечества все еще лишена общей парадигмы. Я полагаю, так происходит не столько оттого, что история биологического вида, к которому мы принадлежим, слишком сложна и ее трудно всецело охватить теоретически, сколько из-за отсутствия установившейся традиции мышления в терминах истории человечества. Из чего следует, что мы еще не предпринимали достаточных усилий для построения соответствующей парадигмы. В этом контексте, по-видимому, полезно подчеркнуть, что некоторые другие сформировавшиеся области науки, особенно космология и геология, обрели свои общие парадигмы совсем недавно.
В предлагаемой вниманию читателя книге я отнюдь не намереваюсь дать обзор современных попыток структурировать историю человечества. Вместо этого я хочу иначе повернуть тему и предложить единую, несложную концептуальную схему для всей истории, крохотную часть которой составляет история человечества.
Я попытаюсь по возможности расширить структурирующую схему и заняться поиском концептуализации самого общего рода, способных охватить всю историю от Большого взрыва, который многие астрономы и специалисты по космологии считают наиболее вероятным объяснением возникновения Вселенной, до современной жизни на Земле. Предполагаемая схема - не столько теория, позволяющая делать экспериментально проверяемые предсказания или создавать проекции будущего, сколько интеллектуальная "система отсчета", призванная облегчить упорядочение нашего знания. Она должна также позволить сформулировать некоторые вопросы (и ответы) для научного исследования самого различного типа и в необычном масштабе.
Как выше отмечалось, это предприятие весьма амбициозное. Подозреваю, что некоторые (возможно, многие) скептически настроенные ученые оценят мой замысел как устаревшую попытку в духе XIX века, обреченную на провал подобно многим другим попыткам построить аналогичные грандиозные схемы. Но даже если мой замысел ожидает неудача, все же надеюсь на то, что он может вызвать комментарии или идеи, которые стимулируют дальнейшее продвижение на пути к построению единой парадигмы изучения прошлого в универсальном масштабе.
В качестве краеугольного камня моей структурирующей схемы Большой истории предлагаю воспользоваться термином "режим". Я отдаю предпочтение слову "режим" перед такими терминами, как система, порядок, паттерн, констелляция, конфигурация, поле и т.д., так как "режим" - единственный известный мне термин, который без помех может быть использован для анализа всей Большой истории. Ниже я попытаюсь обосновать свою точку зрения подробнее. На моем языке термин "режим" эквивалентен термину "равновесные системы" Д. Кристиана, которые тот описывает следующим образом.
«В некотором смысле история на всех трех уровнях: человеческом, планетарном и космическом, представляет собой фугу, две главные темы которой - энтропия (приводящая к нарушению равновесия, упадку сложных структур и своего рода "деградации" Вселенной) и - в качестве своего рода контрапункта - созидательные силы, которым удается создавать и поддерживать сложное, но временное равновесие, несмотря на сильное противодействие энтропии. К числу образующихся хрупких равновесных систем относятся галактики, звезды, Земля, биосфера (то, что Дж. Лавлок именует "Гея"), социальные структуры различного рода, живые организмы и люди. Все эти сущности достигают временного, но всегда необычайно хрупкого равновесия, подвержены периодическим кризисам, восстанавливают новые равновесные состояния, но в конце уступают натиску превосходящих сил дисбаланса, представленных принципом "энтропии"» [1, р. 237].
Предпочитаю пользоваться термином "режим" вместо "равновесная система" потому, что он кажется мне более гибким. В отличие от "режимов" и "системы", и "равновесные состояния" подразумевают больше устойчивости, чем можно наблюдать обычно. Как видно из приведенной цитаты, Кристиан остро сознает это обстоятельство, но те, кто незнаком с его основополагающими идеями, могут понять предложенный им термин в ином смысле.
Прежде всего несколько замечаний об истории и повседневном употреблении термина "режим". Он происходит от латинского regimen, что в Древнем Риме означало и "руководство", и "правление" [4]. В современном английском языке слова regime и regimen употребляются в следующих значениях: государственный строй (например, режим Ф. Кастро); администрация или правление; социальная система или порядок; совокупность условий, при которых поддерживается или функционирует система; систематический курс терапии или образ жизни, обусловленный проблемами здоровья; управление одного слова другим, отношение одного слова в предложении к другому, зависящему от него; метод упорядочения или проведения чего-нибудь, отвечающий назначению предмета или процесса, например режим пользования огнем, режим низкого электрического напряжения или рабочий режим вертолета [4, 5]. В 80-х годах нашего века голландский антрополог Март Бакс и социолог Абрам де Сван независимо друг от друга стали вводить термин "режим" в социологический обиход. За последние 10 лет или около того термин "режим" стал все более широко употребляться, особенно членами складывающейся голландской школы процессуальной социологи^. Речь идет о религиозных режимах (Бакс), интеллектуальных режимах (Хейлброн), медицинских режимах (де Сван), образовательных режимах (де Фриз), регуляторных режимах инто-ксикантов (Герритсен), экологических режимах, включая режимы пожаров (Гаудсблом), и режимах ассамблей или митингов (ван Фри).
В то время как в мировых социологических кругах использование термина "режим" -явление все еще новое, в дискуссиях англосаксонских политологов термин "международный режим" находит широкое употребление на протяжении более 10 лет. Не все такие режимы описывают исключительно международные отношения. Еще в 1982 году американский экономист Оран Янг написал блестящую книгу "Ресурсные режимы", в которой утверждал, что подобные режимы действуют почти на всех уровнях общества.
Однако англосаксонские социологи употребляют термин "режим" спорадически, причем делают это весьма небрежно. Все же мне приходилось встречать в англосаксонской литературе "сельскохозяйственные режимы", "режим расширяющихся мировых рынков", "режим землепользования", "режим использования мусора" (способы переработки вторичного сырья) и "режим отбросов для свиней", а недавно на лекции американского социолога Дж. Скотта я услышал о "режимах собственности, владения и труда".
Все перечисленные значения термина "режим" связаны с поведением человека. Если мы намереваемся использовать понятие режима применительно ко всей истории, то смысл его неизбежно придется расширить. Именно подобная судьба постигла такие термины, как "энергия", "сила" и "работа", давно ставшие общепринятыми в естественных науках. Надеюсь, что и термин "режим" ждет участь столь респектабельных предшественников.
Прежде чем мы отправимся в путь, хочу обсудить наш социологический подход к человеческим режимам. При этом я не буду придерживаться наиболее распространенного современного толкования термина "режим" в повседневной речи как "социальной системы" или "социального порядка". В нашем социологическом словоупотреблении "режим" будет •пониматься как обширная группа взаимозависимых людей, подчиняющихся в большей или меньшей мере некоторому социальному порядку.